Глава 2. Дом хозяина

Ближе к вечеру прекратился дождь, а серые сумерки медленно покрывали мокрую землю. Я всё ещё стояла у могилы матери. Мои босые ноги увязли по щиколотку в грязь. Платье мокрой тряпкой прилипало к коже. Я то и дело вздрагивала не то от слёз, не то от холода. Прижимая к груди маленький букетик, я никак не могла решиться возложить его на могилу. Почему-то ещё в детском сознании был страх, если я положу букет, то стоять тут уже не нет смысла. Мне придётся уйти. Но куда? В старую хижину? Без мамы она опустела и стала чужой.

Стоя там, я словно чего-то ожидала. Как будто ещё один час возле могилы матери что-то поменяет в моей жизни. Я терпеливо ждала неизвестности, а дождалась роковых перемен.

На моё детское худенькое плечико опустилась тёплая рука. Я не слышала, как он подъехал. Не слышала, как спешившись, подошёл ко мне. Я витала где-то в прошлом. В днях, когда ещё была жива моя мама. От его неожиданного прикосновения я не вздрогнула. Только повернулась. Подняв голову, посмотрела кто это.

Не знаю, любил ли хозяин мою мать. Но в тот вечер даже сумерки не смогли скрыть боль в глазах масы. Мне хочется думать, что его чувства к рабыне были искренне, иначе быть не могло. Не каждый рабовладелец поступил бы так на его месте.

– Идём, Лили, – спокойно сказал он.

Я ждала, что отец возьмёт за руку. Только он ограничился словами «идём, Лили». Он позвал, и я, положив цветы на могилу, пошла за ним. Пошла за человеком, кому принадлежала моя жизнь с самого моего рождения.

Отец вёл лошадь, а я, чуть переставляя замёрзшие ноги, плелась за ним.

Проходя по посёлку рабов, я хорошо ощущала на себе их взгляды. Они, словно камни, летели вдогонку. Для рабов я была таким же изгоем, как и моя мать. Сначала хозяин присмотрел для себя Мэг и забрал её в свой дом. Теперь этой привилегии удостоилась её дочь. И никто из них не догадывался, как сильно я не хотела идти за ним в этот проклятый дом. В дом белого господина, где моя мать зачинала каждый год детей, медленно убивавших её.

В господский дом я вошла через парадный вход, оставляя за собой грязные следы. В холле нас встретила Тара. Улыбаясь хозяину, на меня она бросала недобрые взгляды. А увидев грязь от моих ног на полах, натёртых до блеска, зло вытаращила чёрные глазищи.

– Тара, отмой девчонку и одень прилично, – приказывая экономке – рабыне, отец не глядел в мою сторону. – Она будет компаньонкой для моей дочери Изабель.

Я компаньонка для Изабель, его дочери. Как будто я не его дочь. Эти слова глубоко ранили мою ещё детскую душу.

– Да, хозяин! – присаживаясь в реверансе, сказала Тара.

Её толстые руки тут же потянулись ко мне. Больно сжав плечи, она утащила меня из холла. По пути приказывая двум рабыням вымыть пол.

Я не первый раз сидела в лохани. Мама часто купала меня и нежно тёрла кожу мыльной тряпкой. Тара же скребла так, что казалось, после купания я останусь вовсе без кожи.

Она мыла и ворчала.

– Зачем он притащил тебя? Лучше бы продал. Хозяйка недовольна, – она тяжело вздохнула и, сжав рукою мой подбородок, подняла его кверху. – Красивая. Какая же ты красивая. Не быть тебе счастливой, Лили. Твоя мать передала тебе своё проклятие. Красоту.

Она цокнула языком, вертя моё лицо.

– А мама сказала, что я буду самой счастливой, – не выдержала я.

Мои первые слова за весь день и в защиту самой себя. Раньше это делала мама.

Глядя на удивлённую Тару, я решила, что никому не позволю унижать меня и говорить мне гадости. Я не буду, склонив голову, молчать. И я не страшусь злую экономку.

– Если для твоей матери было счастьем рожать детей от масы каждый год, то она была самой счастливой рабыней, Лили, – буркнула Тара, выливая на меня кувшин с холодной водой.

Я резко встала в лохани, расплескав воду. Самый первый подзатыльник прилетел мне от Тары. Это было неожиданно и очень больно. За десять лет меня ни разу не ударили. Мама никогда не била меня, говоря, что я самая послушная девочка на свете. А тут какая-то злая тётка бьёт меня. Мои глаза от обиды защипали, но слёзы так и не выступили. Наверное, я выплакала всё на могиле матери. Единственное, что я смогла, это также зло посмотреть на обидчицу.

Тара кинула мне простынь.

– Вытирайся! – рявкнула она.

От её грубого голоса я даже вздрогнула. Вот жестокая женщина. Как ей вообще доверили когда-то смотреть маленького масу Эдмунда. Её близко подпускать к детям нельзя.

Пока я вытиралась, косо смотря на злую Тару, в комнату вошли две рабыни. Они принесли мне одежду. Не успев закрыть за собою двери, рабыни продолжали обсуждать вполголоса хозяина.

– Видно, Мэг и после смерти держит хозяина за яйца, – шептала одна.

– Да, раз он притащил её в дом. Хозяйка уже рвёт и мечет в кабинете, требуя, избавиться от ублюдка, – хохотнула вторая.