Думать о бабушкиных словах было сложно. Каждый раз, когда Аня старалась заставить себя, чувствовала, как по телу идет дрожь, а душа выворачивается наизнанку.

Ведь одно дело, когда подобное говорит Высоцкий (так как на восприятие его слов, как правды, мозг сам выставляет блок), а другое, когда это делает бабушка, будто внося болезненную истину, которую они все эти месяцы так рьяно пытались оставить за порогом, в дом своими руками.

И теперь эта истина внутри. Течет, вместе с кровью, по венам, заражая сомненьями организм.

А еще теперь перед Аней, по сути, встал один единственный вопрос: кому звонить?

Смиряться с решением бабушки, которое далось ей невероятно сложно, которое уже забрало слишком много нервных клеток, а реализация ведь и вовсе может лишить лет жизни, и звонить Высоцкому? А потом…

Когда Аня рисовала в голове перспективы переезда, холодела от ужаса. Она даже представить не могла, насколько больно бабушке будет смотреть, как ее дом — родной, самый лучший в целом мире — снесут. Да и дальнейшая жизнь в «коробке» ведь будет для бабушки настоящим испытанием. Слишком непривычно. Слишком тесно. Слишком душно.

Или рисковать вопреки собственным чувствам и звонить Вадиму. Который сначала неизвестно, что попросит за «сотрудничество», а потом неизвестно, сдержит ли слово — поможет ли на самом деле или кинет. Высоцкого ведь он готов кинуть, так чем они лучше?

Оба варианта пугали. Аня все никак не могла решиться… И снова хотела верить в чудеса. В то, что есть какой-то третий вариант. Он должен быть. Просто обязан.

Безумно хотелось, чтобы как-то раз решение упало с небес. Прилетело с волшебником на голубом вертолете, было скинуто бандеролью. Но сколько Аня ни смотрела ввысь — вертолета на горизонте не видать, а дни до последней недели лета сменяли друг друга слишком быстро.

Однажды, замаявшись сидеть дома, в последнее время слишком тихом и будто давящем, Аня вышла побродить… По уже достроенной и даже частично заселенной части ЖК. И сама толком не знала — пытается таким образом смириться с неизбежностью — начать воспринимать все окружающее по-новому, или хочет с новой силой это окружающее возненавидеть.

Все месяцы войны за дом Аня воспринимала каждую из составляющих ЖК, как фактор раздражения. Открывшиеся магазины и кафе, красивые детские площадки с замысловатыми игровыми горками, здание будущего детского сада и еще одно побольше — будущей школы…

То, за счет чего Высоцкий и его фирма продавали квартиры дороже, и что очевидно облегчало жизнь будущим жильцам, злило Аню. Просто потому что она не хотела видеть здесь жильцов. Не хотела облегчать им жизнь. А в особенно отчаянные минуты даже хотела… Чтобы фирма обанкротилась и стройку пришлось прекратить. Аня знала — такие случаи бывают. И как бы ужасно это ни звучало, ей не жалко было людей, успевших вложить сюда деньги. В минуты откровенного отчаянья — совершенно не жалко. А вот потом, когда волна гнева спадала, становилось уже стыдно. Потому что бабушка воспитывала ее иначе — нельзя желать зла людям. Но как же сложно было не желать, когда эти люди делают зло тебе, даже об этом не подозревая и не задумываясь.

А некоторые и вовсе легкомысленно рушат твою привычную жизнь в угоду прибыли…

Слова Вадима о том, что Высоцкий за реализацию проекта получит хорошие премиальные, почему-то особенно зацепили Аню и то и дело всплывали в памяти. Пусть мотивы Высоцкого были понятны и не один раз им же озвучены, наличие личной выгоды для него заставляло Аню почувствовать себя преданной… И это опускалось вишенкой на «торт» сомнений. Многоэтажный, как окружающие их дом высотки, вот только вряд ли кремовый и воздушный…

Обойдя один из домов ЖК, Аня вышла на детскую площадку. Сейчас пустую, но на все сто готовую принимать детей. Поозиравшись, убедившись, что конкурентов на качели рядом нет, Аня пошла к одним из них. Чувствовала себя неловко, ведь вроде бы права умащивать свою пятую точку на качели, установленные за счет ССК, не имела… Но если никто не видит — можно.

Качели легко скрипнули, когда Аня села. Сама она тяжело вздохнула, оплела руками металлические трубы-подвесы, которые крепились к добротной поперечине…

В детстве у них во дворе тоже были качели. Дедушка делал… Совсем не такие — самопальные, с деревянным сиденьем без спинки (просто обрезанная, обработанная доска), с цепями вместо труб… Бабушка волновалась, когда маленькая Аня садилась кататься, все просила дедушку хотя бы сиденье поменять, чтобы ребенок не вылетел, и дедушка обещал, а сам тихонько шептал Ане, раскачивая, что только такие будут разгоняться до скорости света. Только в таких можно всем телом раскачиваться, только на таких чувствуешь себя почти птицей. И Аня была с ним полностью согласна. Сама не боялась, даже вылетев раз в песок и чудом увернувшись от летящей следом сидушки. Каталась, пока сиденье не пришло в негодность, пока вбитые в землю трубы не начали клониться. Исправить все дедушка уже не успел, а у них с бабушкой не хватило бы умений. Пришлось разобрать…