— Упал в лужу? — со смешком перебил Паша и состроил сочувствующую мину. — Хоть не лицом?

— Приземлился он на ногу, но не допрыгнул, поэтому не только сам обувь промочил, но и стоящую рядом одноклассницу из этой лужи обрызгал.

— И теперь у них первая любовь?

Женя поджала губы, сдержав порыв, обозвать вдруг ставшего романтичным приятеля сопливой принцессой.

— Нет. Не дав Гришке извиниться, она стащила с плеча свою сумку, хорошенько размахнулась и попыталась стукнуть ею его по голове. Гриша отскочил и отделался небольшой царапиной на носу, а девчушка по инерции покрутилась вокруг своей оси и приложилась сумкой в живот подбежавшей к ним учительнице.

Видимо представив мокрого и растерянного Гришу, его злючку-одноклассницу и их неудачливую учительницу, Паша стал похрюкивать от смеха. Жене тоже показалось случившееся забавным. Но так как сам Гриша не упомянул, что он не единственный, кто пострадал от новенькой девочки в классе, и об этом ей рассказала классная руководительница, Евгении пришлось, сдерживая рвущуюся улыбку, с серьёзным видом выслушивать подробности злополучного урока физкультуры.

— Это ещё не конец истории. — продолжила свой рассказ Женя. — Учительница физкультуры тоже оказалась новенькой в школе. Вот и столкнулись интересы двух дам. Маленькая, желая показать себя в новом коллективе сильной и бесстрашной, проявила лишнюю агрессию, а взрослая, боясь приобрести репутации всепрощающей клуши, из недоразумения раздула проблему и потребовала разобраться в случившемся.

— Вот поэтому физруком должен быть мужик. Лет сорока, чтоб и пошутить мог, и по шее дать. — резюмировал тренер Павел. — Так тебя чего в школу дёрнули? Гриша же не виноват. Пусть бы родителям этой новенькой мозг компостировали.

— Думаю, меня с Гришей подтянули в качестве свидетелей и заодно адвокатов. Он подтвердил, что сумкой целились только в него, а нервная физручка просто оказалась не в том месте и не в то время. Я признала, что дети просто недопоняли друг друга, пострадавшим сына не считаю, поэтому и наказывать её причин не вижу. — вкратце повторила сказанное в школе Женя. — С моим авторитетным мнением все согласились, учительница физкультуры успокоилась, наша классная порадовалась моей адекватности, и все разошлись по своим делам.

Оставшееся время обеденного перерыва Женя слушала рассуждения Павла о том, как тяжела учительская доля. Оказалось, его мама двадцать лет проработала учителем технологии, а в простонародье трудовичкой. Мягкая и деликатная по натуре, она воспринимала отсутствие интереса к шитью и кулинарии у девочек, предпочитающих прогуливать её уроки, покуривая за гаражами, как признание собственной слабости и некомпетентности. Ругаться она ни с кем не хотела, на учениц не жаловалась, но зато валерьянка и пустырник стали её постоянными спутниками. И только в последние пять лет, после того как женщина ушла из школы, специфический запах успокоительных настоев перестал витать в квартире родителей Павла.

Закончив обедать, они разошлись по рабочим местам довольные друг другом.

Удивлённый Паша не чувствовал досады из-за того, что впервые затронул тему своих родителей, о которых обычно не распространялся. Он и так раскрылся перед подружками по максимуму, признав свою нетрадиционную ориентацию, и обсуждать с ними все аспекты своей жизни казалось неправильным из-за чувства незащищённости. Но в этот раз Женя была непривычно милой, не язвила, поделилась занятной историей из школьной жизни сына, и его рассказ о матери пришёлся к месту.

А Евгения, вернувшись в свой кабинет, думала о том, что самым интересным для неё в тот день стал не разговор с учительницами, а знакомство с родителем провинившейся второклашки, упоминать о котором в разговоре с Пашей она не посчитала нужным.

Наблюдая за отцом девочки, представившемся просто Александром, Женя никак не могла определить, кого же он ей напоминает. Среднего роста и телосложения, с непонятным цветом глаз, прячущимся за тонкими очками, и со щетиной на щеках и подбородке, в которой, в отличие от шевелюры на голове, уже проглядывается седина. Ничего выдающегося в мужчине не было, но ей пришлось себя одёргивать, чтобы не пялиться на него.

Если Женя с сыном просто стояли рядом, хоть и выступали единым фронтом, то Александр свою дочь держал за руку и называл исключительно Машенькой. Машенька была на голову выше и килограммов на восемь больше Гриши, волосы девочки были заплетены в две тугие косички, а пухленькие щёчки алели, но так как она не поднимала на взрослых своих глаз, было не понятно, покраснела она из-за стыда или из-за негодования.

А вот отец девочки не скрывал своих эмоций. Он так искренне и без подхалимства извинялся перед молоденькой учительницей физкультуры, что Жене захотелось встряхнуть эту нервную девицу, чтобы она скорее перестала строить из себя жертву произвола восьмилетней хулиганки и заверила всех присутствующих, что всё это нелепая случайность, и претензий она не имеет. Когда его извинения были приняты, Александр поблагодарил обеих учительниц за их работу и пообещал провести с дочкой воспитательную беседу, чтобы следующая их встреча была посвящена отличным успехам Машеньки в учёбе и спорте.

«Вот это да. — поразилась тогда Женя. — Случись такое с Гришей, я бы намекнула этой истеричке, что возможно она недостаточно внимательна к своим подопечным, раз подобное происходит на её уроках. Да и стоило ли тащить детей на улицу бегать по лужам и простужаться?»

А как только всё, наконец, закончилось, и, попрощавшись с учительницами, Майоровы вместе с поспешившими следом за ними Александром и Машенькой вышли из кабинета, настало время ещё одних извинений.

С Гришей Машенька говорила сама, перед этим проследив, чтобы родители отошли подальше и не слышали сказанного. Женя видела, как сын ей что-то ответил, а потом по-мужски протянул руку. Девчонка руку приняла и так тряхнула, что Гришка покачнулся и чуть не упал на неё.