Шрифт:
— Но ты же в курсе, что просто так я от тебя не отстану. Тебя кто-то обидел?
— Да ты прям сама очевидность. — ёрничаю, но тут же осекаюсь. — Извини, у меня настолько скверное настроение, что я не отдаю отчёт своим словам.
— Заметно. — тяжело вздыхает подруга, сожалеющим взглядом рассматривая моё бледное лицо. — Это из-за Довлатова?
Гримасничаю и невольно дёргаю плечом.
— Из-за него самого.
По дороге в университет никто из нас не пророняет и слова. И за это я вдвойне благодарна одногруппнице. Пары проходят быстро, словно по щелчку. И кажется, что меня специально никто не трогает, будто видит, в каком дерьмовом состоянии я нахожусь. И хоть Андрей с Женькой, не зная моей ситуации, пытаются как-то меня развеселить, у них это ни капли не получается.
Вечером, закутавшись в одеяло, я, всё же, описываю Маше вчерашнюю ситуацию. Сухие глаза вновь наполняются слезами, и я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не разбить что-то в нашей комнате.
— Ну и дела. — протягивает подруга, отпивая горячий кофе. — А ты уверена, что эт…
— Правда? — перебиваю её на полуслове и нервно усмехаюсь. — Уверена.
— Но не всегда же можно верить тому, что видишь.
— Поверь, то, что я увидела, не назовёшь плодом моей больной фантазии или дурацким фокусом.
— И, всё же, я не верю, что Довлатов мог так поступить.
— Твоё право. — безразлично пожимаю плечами и, вытерев рукавом слёзы со своих щёк, ложусь на кровать. — Завтра у нас история зарубежной литературы, так что можешь меня с утра не будить…
Глава 44
Какой же я была наивной, когда полагала, что, пропустить пару с Довлатовым — хорошее решение. Мне не стало от этого легче, а вот «неявка» теперь красуется в журнале. Всё-таки личная жизнь не должна быть преградой для учебы.
Спустя день, провалявшись на кровати и бессмысленно пролистывая книги, всё же, решаю пойти в университет. Так не должно продолжаться, хватит с меня самобичевания. Тем более, последней парой стоит лекция по зарубежной литературе. Конечно, видеть лектора мне не хочется, но в данный момент я ничего не могу предпринять. Если и дальше я буду пропускать пары Довлатова, то попросту не сдам экзамен.
В аудиторию я и Маша заходим последними. На мужчину стараюсь не смотреть. Безэмоционально сажусь на последний ряд, достаю тетрадь с ручкой и, положив локоть на парту, прикрываю ладонью глаза.
В душе творит полнейший раздрай, в районе солнечного сплетения неприятно колет, а в сухих глазах ощущается резь. Похоже, за два дня я полностью выплакала все слёзы, хотя это физически и невозможно.
Слушать голос преподавателя становится невыносимой пыткой. И хоть я не смотрю в его сторону, но чувствую, что его взгляд направлен на меня. Не вдаваясь в подробности, машинально записываю лекцию. А если быть точнее — вожу ручкой по тетради. В голове по-прежнему пустота, будто с неё исчезли все мысли, и остался сплошной туман.
Время тянется бесконечно долго, и мне уже становится тяжело оставаться на месте. Хорошо, что рядом Андрей и Маша, которые поддерживают меня.
Когда слышится звонок, быстро вскакиваю с места и практически бегу к выходу. Я бы не остановливалась и дальше, если бы не приказывающе-спокойный голос за спиной:
— Суворова, задержитесь на минуту, пожалуйста.
Привычная фраза, от которой меня уже воротит. Едко хмыкаю и, игнорируя слова лектора, спокойно выхожу в коридор. Глупый поступок? Да, в этом вся я.
Забегаю в туалет и первым делом ополаскиваю горячее лицо. Не разревелась, и уже хорошо. Никогда не была слабой, но сейчас чувствую себя настолько подавленной, что хочется взвыть от бессилия.
Выключаю кран и раздражённо брызгаю воду в своё отражение. Как же мерзко.
Спустя несколько минут, в течение которых я собиралась с мыслями, всё-таки выхожу из своего «укрытия» и возвращаюсь к друзьям. Дохожу до лестницы, и тут же чувствую на своей руке крепкий захват. И пискнуть не успеваю, как некто заводит меня в ближайшую аудиторию и закрывает дверь. И этим «некто» оказывется Довлатов.
— Что вы делаете? — задаю наиглупейший вопрос, сердито смотря на непроницаемое лицо мужчины, и делаю шаг в сторону.
— Я же просил тебя задержаться. — безэмоционально произносит преподаватель и начинает хмуриться.
— Извините, Дмитрий Константинович, стала глухой и, видимо, не услышала.
— Но теперь-то ты отчётливо поняла мою просьбу. Саша, не веди себя как ребёнок. Я хочу поговорить с тобой.
— Не думаю, что нам есть, о чём разговаривать. С предателями даже стоять противно. — берусь за ручку дверей, но преподаватель тут же преграждает путь. — Пустите!