Кевин пообещал, что свяжется с Самсоном, но только потому, что знает, как много тот помогал Марджори за последние месяцы. Он отказался оказать бесплатные юридические услуги или взять в работу его дело, но я стала на шаг ближе, чем была, пока не пришла к Марджори.

А теперь я ухожу от нее с килограммом пеканов.

— На следующей неделе будет миндаль, — говорит она.

— Спасибо, Марджори, — улыбаюсь я.

Вернувшись домой, я кладу пеканы на стол и забираю рюкзаки, которые отец занес сегодня утром. Поднимаюсь наверх, как вдруг он выходит из коридора.

— Бейя.

Я иду дальше.

— Оставшуюся часть дня буду у себя в комнате. Я бы хотела, чтобы меня не беспокоили. Пойду в кровать.

— Бейя, погоди, — окликает он.

Поднявшись на самый верх, я слышу голос Аланы.

— Она попросила, чтобы ей дали побыть одной, Брайан. Мне кажется, она говорит серьезно.

Алана права. Я серьезно. Я не в настроении выслушивать лекции отца о том, какой Самсон ужасный человек. Я слишком расстроена. И слишком устала.

Прошлой ночью я поспала от силы два часа, и даже притом, что с тех пор, как я проснулась, в крови бушует адреналин, я чувствую, что веки тяжелеют с каждой секундой.

Я бросаю рюкзаки рядом с кроватью и падаю на матрас. Лежу и смотрю на стеклянные балконные двери. За окном так светло. Тепло. Радостно.

Встаю и задергиваю шторы, а потом залезаю обратно в постель. Я хочу, чтобы этот день уже закончился, а еще не настало даже время обеда.

Я кручусь, ворочаюсь и битый час смотрю в потолок. Не могу перестать думать о том, что будет дальше. Как долго он просидит в тюрьме? Или это значит, что его приговорят к реальному сроку? Если ему действительно предъявят так много обвинений, то какой срок ему грозит? Полгода? Десять лет?

Сама я не засну. Голова работает слишком активно. Я открываю дверь и жду, когда на кухне станет тихо. Спускаюсь вниз и направляюсь в кладовку. Я знаю, что в ней есть коробка с лекарствами. Перебираю банки, но не нахожу ничего, что помогло бы уснуть.

Возможно, они хранятся в ванной. Отец с Аланой, наверное, уже едут на работу, поэтому я иду к ним в спальню и открываю шкафчик с лекарствами. Здесь тоже нет ничего, кроме зубной пасты и запасных зубных щеток. Какая-то мазь. Коробка с ватными палочками.

Я захлопываю шкафчик и вздрагиваю, увидев в отражении зеркала, что позади меня стоит Алана.

— Извините. Я думала, вы на работе.

— Я взяла выходной, — говорит она. — Что ты ищешь?

Я оборачиваюсь и в отчаянии смотрю на нее.

— Какое-нибудь снотворное. Мне нужно поспать. Я еще совсем не спала, и голова идет кругом. — Я обмахиваюсь, пытаясь прогнать слезы, которые каким-то чудом сумела сдерживать всю ночь.

— Могу сделать тебе чай.

Чай? Она хочет сделать мне чай?

Она дантист, конечно у нее где-то есть рецепт на убойные транквилизаторы.

— Я не хочу чай, Алана. Мне нужно то, что поможет. Я не хочу сейчас бодрствовать, — я прячу лицо в ладонях. — Мне слишком больно думать, — шепотом говорю я. — Я даже не хочу видеть его во сне. Я хочу спать, не думая и не чувствуя.

Случившееся начинает отдавать болью в груди.

Все, что Самсон сказал мне по телефону, сокрушает меня с такой силой, что приходится опереться о раковину для поддержки. Его голос эхом звучит в голове: «Я здесь надолго, Бейя».

Сколько времени пройдет, пока я не смогу снова почувствовать себя счастливой?

Я не хочу опять становиться той, кем была до встречи с ним. Внутри меня не было ничего, кроме горечи и злости. Ни чувств, ни радости, ни комфорта.

— А если он там так надолго, что не захочет быть частью моей жизни, когда выйдет на свободу?

Я не собиралась говорить это вслух. А может, собиралась.

Слезы текут по лицу, и Алана тотчас реагирует. Она не говорит ничего, отчего мне стало бы не по себе за мою грусть. Просто обнимает меня и опускает мою голову себе на плечо.

Я чувствую незнакомое мне утешение, в котором сейчас отчаянно нуждаюсь. Утешение матери. Несколько раз всхлипываю, прижавшись к ней. Я даже не знала, что именно это мне было нужно в этот момент. Просто капля сочувствия от кого-то.

— Жаль, что вы не моя мама, — говорю я сквозь слезы.

Чувствую ее вздох.

— О, милая, — шепчет она с сочувствием. Затем отстраняется и нежно на меня смотрит. — Дам тебе одну таблетку снотворного, но больше никогда.

Я киваю.

— Обещаю, что больше никогда не попрошу.