Интересно, что именно в конце тридцатых и начале сороковых Иосиф Сталин, архитектор национального строительства в СССР, обращает особое внимание на судьбу таджикского народа, обделенного на весах истории в начале XX века. Теперь трудно говорить о том, что именно повлияло на формирование отношения вождя коммунистов Сталина к таджикам. Важно только то, что когда представился очередной случай, а именно на приеме участников Дней таджикской литературы и искусства в Москве, в своей речи Сталин вернул огонь жизни в сердца таджиков, чем, конечно же, вызвал негодование недругов – соседей.

Вот отрывок из той речи Сталина 22 апреля 1941 года на приеме в Кремле участников декады таджикского искусства:

«Я хочу сказать несколько слов о таджиках. Таджики – это особый народ. Самый древний народ Средней Азии. Таджик – это значит носитель короны, так их называли иранцы, а таджики оправдали это название.

Из всех нерусских мусульманских народов на территории СССР таджики являются единственной не тюркской – иранской народностью. Таджики – это народ, чья интеллигенция породила великого поэта Фирдоуси, и недаром они, таджики, ведут от него свои культурные традиции. Вы, должно быть, чувствовали в период декады, что у них, у таджиков, художественное чутье тоньше, их древняя культура и особый художественный вкус проявляются и в музыке, и в песне, и в танце.

Иногда у нас русские товарищи всех смешивают: таджика с узбеком, узбека с туркменом, армянина с грузином. Это, конечно, неправильно. Таджики – это особый народ, с древней большой культурой, и в наших советских условиях им принадлежит большая будущность. И помочь им в этом должен весь Советский Союз. Я хотел бы, чтобы их искусство было окружено всеобщим вниманием».

В 1944 году Бободжон Гафуров, секретарь ЦК КП Таджикистана по агитации и пропаганде, приступает к изучению, точнее – воссозданию истинной истории таджиков. Но это дело оказалось не из лёгких, у него достаточно много противников. Один из них – профессор Сергей Толстов. В своих докладах и статьях он обвиняет Гафурова в присвоении таджиками культурно-исторического наследия иранцев в Средней Азии. Толстов настойчиво требует, чтобы это наследие было отнесено ко всем тюркоязычным народам Средней Азии.

Статус партийного деятеля, руководителя идеологического фронта республики дает Гафурову возможность быть смелым и бороться присущими ему способами с недругами таджикского народа. В начале 40-х события Великой Отечественной войны обязывают Бободжона Гафурова обратиться к историческим событиям давних лет.

Тыловой фронт в те дни был фронтом борьбы за поставки продовольствия и за подготовку новых сил. Главной же силой на том фронте была вера в победу. В самые тяжелые дни войны Бободжон Гафуров публикует свою большую статью «Таджики на фронте» в «Известиях». В этой статье он описывает героизм таджиков на передовых и на тыловых фронтах войны, их самоотверженную борьбу за победу.

Бободжон Гафуров призывает работников слова и пера обратиться в этой борьбе к истории. В своих работах «Герой таджикского народа Темурмалик» и «Восстание Муканны» он и сам воссоздает подвиги героев таджикского народа. Позже его духовный учитель Садриддин Айни в своем письме к другу Мухаммаджону Рахими признается, что написал свое произведение «Восстание Муканны» по просьбе Бободжона Гафурова.

В 1944 году на ХV пленуме ЦК КП Таджикистана Бободжон Гафуров избирается вторым секретарем ЦК Компартии Таджикистана. А в июне 1946 года – первым секретарем.

Из воспоминаний академика Евгения Петровича Челышева со слов самого Гафурова:

«…Мне было трудно в 40-е годы оберегать таджикскую интеллигенцию от репрессий. Но тогда я был секретарем ЦК КП Таджикистана, и со мной не могли не считаться. А сейчас я просто директор института, хотя и академик. В то трудное время кто-то из ближайших помощников Берии спросил меня: “Почему, товарищ Гафуров, в списках «врагов народа» почти нет таджиков? У вас в республике, наверное, органы госбезопасности плохо работают, а вы их не контролируете”. Знаете, что я ему ответил: “Среди таджиков нет врагов народа, они все друзья народа”. Этот тип тогда покраснел от злости и, наверное, настучал на меня Берии.

– Да, но тогда был Сталин, и я слышал, что он к вам относился с доверием, – сказал я.

– Как говорится, “на Бога надейся, а сам не плошай”. Так и со Сталиным, – заключил Гафуров».

Эти редкие воспоминания помогают нам лучше узнать о том, каким был Бободжон Гафуров, какую самоотверженность и абсолютное бесстрашие он проявлял, когда вопрос касался интересов его народа. В продолжение воспоминаний Челышева мы узнаём о первых двух встречах Бободжона Гафурова со Сталиным:

«Говорят, что Сталин хотел, чтобы его боялись, но опыт моего с ним общения показывает, что это не совсем так. В 1943 г. я временно исполнял обязанности Первого секретаря ЦК КП Таджикистана. Жилось в Таджикистане тогда плохо. И вот ЦК решил послать меня в Москву к Сталину, чтобы он помог решить наши вопросы. Увидев меня, 34-летнего паренька в тюбетейке, худого, голодного, одетого не для аудиенции у Сталина, Поскребышев, наверное, пожалел бедного таджика и пропустил в кабинет к вождю. Я вошёл и остановился у двери. Сталин сидел за столом, боком ко мне, и что-то писал. Я поздоровался, он не ответил и продолжал писать. Тогда я начал говорить о том, как сейчас трудно живется таджикам, и стал перечислять все наши беды, прося его помощи. Сталин продолжал писать, я стоял у дверей, думая о том, что, наверное, с испугу я говорил очень тихо и Сталин не расслышал, поэтому я повторил свою речь, только более громко. Сталин снова не обратил на меня никакого внимания. Что делать? Уйти? Тогда я не оправдаю надежд моих товарищей и вернусь ни с чем, и я продолжал стоять у дверей. Наконец Сталин повернулся ко мне и внимательно посмотрел в мою сторону. Вид у него был грозный, но я продолжал стоять. “Ты еще здесь? – сказал он. – Вон отсюда!” – “До свидания, товарищ Сталин”, – сказал я и вышел. “Иди-ка ты лучше к Маленкову, – сказал Поскребышев, – все, о чем ты говорил, в его компетенции”. Я поблагодарил Поскребышева за совет и направился в Маленкову. Пришлось долго ждать, от усталости и волнения я уснул в кресле. Меня растолкал секретарь и сообщил, что Маленков ждет меня. Я вошёл в кабинет Маленкова и произнес речь, которую приготовил для Сталина. “И это все ты говорил товарищу Сталину? – спросил Маленков, при этом смачно выругавшись. – Ты знаешь, в каком положении страна? Что происходит на фронте? А ты к Сталину со своими бедами. Если бы ты к нему пришел и начал разговор с того, что Таджикистан, несмотря ни на какие трудности, может дать стране и фронту продовольствие, овчинные тулупы, фрукты и т. п., а потом что-то попросил, то, возможно, он бы тебя и не выгнал. В следующий раз по этим вопросам к Сталину не ходи, а иди прямо к мне”. И что-то немногое из того, что я просил для Таджикистана, выделил после того, как я сказал, что не могу вернуться домой с пустыми руками.

Второй раз я видел Сталина в 1946 г., – продолжал Гафуров, – когда меня назначали Первым секретарем ЦК КП Таджикистана. Меня вызвали в кабинет, где заседало Политбюро. Сталин расхаживал по комнате и курил трубку. Кто-то стал докладывать мои данные и характеристики. Внезапно докладчик замолчал, потому что Сталин остановился и вынул трубку изо рта. “Подождите, – сказал он, пристально меня разглядывая, – это тот самый Гафуров, который товарища Сталина не испугался?” – спросил он. Я кивнул головой. “Если он такой храбрый и настойчивый, то есть предложение – утвердить”».