— Ты поздно пришел? — вдруг спросила Дженет. — Я имею в виду — вчера вечером. — Она взглянула на него. — Да?

Ее вопрос удивил Алена. Насколько он знал, Дженет никогда не пыталась за ним следить. Поглощенная своими тревожными мыслями, она едва ли могла думать о чем-либо еще. Нет, конечно, Дженет не следила.

Скорее всего, пока он не вернулся, она не сомкнула глаз, с беспокойством думая о нем. Когда он разделся и лег рядом, она ничего не сказала, только поцеловала его и тут же заснула.

— Ты летал на Хоккайдо? — продолжала расспрашивать Дженет.

— Ненадолго. Шугерман подбрасывает мне кое-какие идеи… С ним полезно поговорить. Помнишь наш выпуск о Гете? Про шлифовку линз? Я никогда не слышал ничего подобного, пока Шугерман не рассказал.

Такой подход есть пример хорошего Морака, — Гете и его настоящая работа. Сначала призмы, потом поэзия.

— Но ведь… — Она сделала характерный нервный жест. — Шугерман яйцеголовый.

— Меня никто не видел. — В этом Ален почти не сомневался. В десять вечера в воскресенье большинство людей уже в постели. Он выпил три стакана вина с Шугерманом, полчаса послушал чикагский джаз по фонографу Тома Гэйтса — только и всего. Ален бывал у них не раз без каких-либо неприятных последствий.

Нагнувшись, он поднял свои оксфордские ботинки.

Они были забрызганы грязью. Кроме того, каждый из них пересекала цепочка пятен засохшей красной краски.

— Это из художественного отдела, — сказала Дженет. В первый год существования Агентства она работала секретаршей Алена и хорошо знала офис. — Что ты делал с красной краской?

Он не ответил, продолжая разглядывать свои ботинки.

— И грязь. — Дженет оторвала присохшую к подошве травинку. — Где ты нашел на Хоккайдо траву? Ведь там только руины, и ничего не растет… Все заражено, да?

— Да. — Разумеется, так оно и было. Во время войны остров подвергся массированной бомбардировке и до сих пор оставался насыщенным всевозможной дрянью. Моральное Обновление не могло тут помочь — требовалось грубое физическое восстановление. Хоккайдо был мертв и бесплоден, так же как в 1972 году, когда кончилась война.

— Это здешняя трава, можешь мне поверить, — заметила жена, осторожно ощупывая травинку. Большую часть жизни Дженет провела на колонизованных планетах. — Такая мягкая. Ее не могли ниоткуда привезти… Она растет только здесь, на Земле.

— Где на Земле? — спросил он с раздражением.

— В Парке. Трава только там и растет — в других местах одни дома и офисы. Значит, вчера вечером ты был в Парке.

За окном в лучах утреннего солнца сиял шпиль Священного Морака. Внизу виднелся Парк. Шпиль и Парк окружали сердце Морака, его Омфал. [1]

Среди газонов, цветочных клумб и кустов стояла статуя Майора Штрайтера. Это была официальная статуя, отлитая еще при жизни майора. Она находилась там уже сто двадцать четыре года.

— Да, я гулял в Парке, — признался Ален. Он забыл про еду; его «яичница» остыла на тарелке.

— А краска, откуда она? — растерянно пробормотала Дженет. В критических ситуациях она обычно становилась совершенно беспомощной, оказываясь во власти страхов и дурных предчувствий. — Ты не сделал ничего плохого, правда? — Вероятно, она сразу подумала об аренде.

Ален потер ладонью лоб и встал.

— Полвосьмого. Мне пора на работу.

Дженет тоже поднялась.

— Но ты даже не доел. — Он всегда доедал свой завтрак. — Ты не заболел?

— Я? — усмехнулся Ален. — Заболел? — Он поцеловал ее в губы и взял свое пальто. — Когда я последний раз болел?

— Никогда, — тихо сказала она, с беспокойством глядя на Алена. — С тобой никогда ничего не случалось.

На первом этаже бизнесмены выстроились перед столом управдома. Шла обычная проверка, и Ален присоединился к ним. В утреннем воздухе пахло озоном, и у Алена опять прояснилось в голове. К нему вернулся привычный оптимизм.

Центральный Гражданский Комитет выделял для каждой жилой точки должностное лицо женского пола, и миссис Бирмингэм представляла собой типичный пример такой сотрудницы: полная дама лет пятидесяти пяти, она носила цветастые платья и писала свои доклады внушительной авторучкой. Этот пост считался почетным, и миссис Бирмингэм занимала его не первый год.

— Доброе утро, мистер Парсел, — лучезарно улыбнулась она, когда подошла его очередь.

— Здравствуйте, миссис Бирмингэм. — Он приподнял шляпу, поскольку управдомы придавали большое значение вежливости. — Кажется, сегодня неплохой день, если только облака не набегут.