— Я так зла, — говорю я себе, и, может быть, Богу.

Я на грани слез, когда чья-то рука опускается мне на спину, и я подпрыгиваю от неожиданности.

— Эй, — говорит Ной, потирая маленькие круги по моей рубашке.

— Я в порядке.

— Нет, не в порядке. — Он обходит меня и присаживается на корточки, убирая завесу волос, закрывавшую мое лицо. — И это нормально.

Меньше всего мне хотелось развалиться перед ним, но, честно говоря, он был единственным человеком, ради которого мне не нужно было быть сильной, и лучше сломаться в чьих-то объятиях, чем в одиночестве. Тихий всхлип застревает у меня в горле, и я падаю в его объятия, цепляясь за него, как будто он был чем-то, что могло бы спасти меня. Зарываюсь лицом в изгиб его шеи и вдыхаю аромат его одеколона, пока плачу. Я разбиваюсь на миллион крошечных кусочков, и Ной единственный, что держит меня вместе.

— Ты не можешь держать все это в себе, — шепчет он, гладя меня по волосам. — Я здесь, малышка. Держу тебя.

И он так и делает.

Ной позволяет мне плакать в своих объятиях и время от времени нежно целует в щеку. Его присутствие удерживает меня на земле, и я цепляюсь за этот маленький кусочек стабильности, плавающий в бурном море. Когда мне удается взять себя в руки, я отстраняюсь, прежде чем вытереть слезы с лица.

— Мне очень жаль, — выдыхаю я.

Ной качает головой.

— Не за что извиняться.

Небо стало темно-синего цвета. Вокруг квакают лягушки, стрекочут сверчки.

— Они, наверное, гадают, куда я подевалась. — Машу рукой в сторону дома, прежде чем снова вытереть лицо.

— Возможно.

Мы идем через поле, и на полпути к дому Ной берет меня за руку и останавливает.

— Слушай, — говорит он, — я, может быть, и не имею ни малейшего представления о том, что ты переживаешь, но я рядом. Я серьезно.

— Спасибо.

Ной кивает, все еще держа мою руку в безмолвной поддержке.

Бо играет на заднем дворе в перетягивание каната с Сэмпсоном и поднимает голову, когда мы обогнули дом и направились к грузовику Ноя. Я подумываю о том, чтобы поцеловать его, когда он открывает дверцу со стороны водителя, а затем чувствую себя виноватой за то, что хотела чего-то столь несущественного, учитывая обстоятельства.

Ной оглядывается на мой дом, и в ту же секунду, как поворачивается, я притягиваю его к себе для поцелуя, наслаждаясь его вкусом. Когда отстраняюсь, он улыбается и проводит пальцем по моей щеке.

— Если я тебе понадоблюсь, просто позвони. Неважно, в какое время, хорошо?

Закрыв на секунду глаза, я киваю и улыбаюсь.

— Хорошо.

— Увидимся позже, красотка.

«Все, чего она хочет» в исполнении Ace of Base доносится из динамиков в супермаркете, и я подпеваю. Такая навязчивая мелодия. Бабушка останавливается посреди прохода, когда понимает, о чем поется в песне.

— Это... — она фыркает, хватая с полки пачку печенья и бросая их в тележку. — Раньше песни были милые и романтичные, а теперь поют о сексе и хути.

— Хути? — Хватаю пакет с чипсами и, открыв его, запихиваю горсть в рот.

— Хути, разве не так вы называете распутных женщин?

— Хучи, Ба. Хучи. (прим. Hoochies — это сленговое обозначение женского полового органа).

— Ну, без разницы. Сейчас все сводится к греху. — Она толкает тележку на несколько футов, затем смотрит на меня, выгнув бровь. — Говоря о грехе, лучше бы тебе не грешить с дочерью проповедника.

Вздохнув, хватаю список покупок, лежащий на ее плетеной сумочке.

— Зеленые бобы. Бананы. Филе.

Бабушка выхватывает список.

— Не отвлекай меня.

— Ба, я уже взрослый, черт…

Она так сильно ударяет меня по затылку, что я на секунду вижу звезды.

—Мальчик, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не ругался при мне.

— Боже…

— Вот именно, тебе лучше бы помнить о нем! — Она слишком резко поворачивает в проход, опрокинув пирамиду бумажных полотенец. И просто продолжает катить тележку, переехав большую часть рулонов бумажных полотенец, а один застрял под колесом. Бабушка отшвыривает его в сторону. — Господи Иисусе.

— Я рад, что ты не водишь машину.

— Я просто даю этим подросткам, которые здесь работают, какое-то занятие. А теперь давай посмотрим, как насчет жареного цыпленка и картофельного пюре в воскресенье?

— Ты же знаешь, я люблю твоего жареного цыпленка.

— М-м-м, и я уверена, что она тоже полюбит.

— Она?

— Да, ты приведешь эту девушку на воскресный ужин, как подобает настоящему джентльмену. Ты не будешь развратничать с дочерью проповедника. Я слишком много работала над своими добрыми делами, чтобы ты рассердил на меня Господа.