Лерд Мапонус швырнул слуге кошель и объявил:

– Тридцать тысяч эрингов на Горни! – и ехидно припечатал: – Не слишком-то ты уверен в своём блондинчике, раз ставишь такие гроши!

Не успел налившийся кровью Холлбджорн что-либо сказать, как слуга по молниеносному знаку Ригби выкрикнул фальцетом:

– Ставки сделаны! Ставок больше нет!

Удачные, как все надеялись, ставки запивали брённвином, заранее торжествующе глядя на противную сторону.

Cледует сказать, что Эринетта была не самым большим, но и далеко не самым малым и последним по значимости государством в мире. Страна была окружена множеством соседей – в одних сосуществовали разные расы, другие были почти мононациональны. Среди последних можно упомянуть русалочью Перловицу у морской границы, Оркский каганат на востоке, гномский Минагор и Весницу оборотней с севера и эльфийскую Чащу на западе. В Эринетте же люди, гномы и эльфы, прочие расы, а тем более их потомки, жили мирно и в разной степени счастливо. В столице, Веншице, так и вовсе никто не обращал внимания на клыки или хвосты, был бы человек хороший. Вражда между Вудхаусами и Горни проистекала вовсе не из-за их происхождения, а по вполне материальной причине.

Лет четыреста тому назад далёкие предки нынешних лердов были учениками у одного дракона. Драконы, сейчас то ли вымершие, то ли куда-то удалившиеся, тогда были повсеместно распространены, поскольку были весьма плодовиты, если удавалось похитить принцессу, конечно. С простолюдинками или купеческими дочками это племя почему-то размножаться не спешило. (Злые языки говорили, что это потому, что короли всегда имеют монополию на чеканку золотой монеты, а это единственное, ради чего стоит иметь дело с женщинами не своей расы).

Но как бы то ни было, драконы слыли знатоками руд и первыми среди разумных существ научились плавить металлы в жерлах действующих вулканов. Кроме того, они владели магией, пусть не похожей на ту, что подвластна обычным магам, и могли научить имеющих способности основам колдовства.

Именно Виаэль Вудхаус и Грагор Горни, пройдя обучение у дракона и вернувшись в Веншиц, создали магический визор. Горни изобрёл специальный сплав, которым покрывали придуманные им шары, выдуваемые из стекла особого состава, а Вудхаус вплёл в них магические формулы и наложил знаки, без которых эти шары были просто блестящими побрякушками. По крайней мере, именно так Вудхаус объяснил то, что подал в Патентное бюро заявку только со своей фамилией, – хотя ходили слухи, что его заставили на Совете эльфов, дабы принести эльфийским родам больше власти. Но в этом лерд, конечно же, признаться не мог. Хотя и пытался после этого поговорить с другом.

Однако Горни его не пустил на порог, а через несколько дней семейная теплица Вудхаусов с тысячелетней розой, подаренной роду Матерью Эльфов, была разрушена поднявшимися из-под земли валунами. Это было жесточайшее оскорбление, но Горни на этом не остановился: он во всеуслышание предложил бывшему другу использовать в качестве носителя лужёные кастрюли и котелки, раз его шары только блестящие побрякушки, и подал в Высокий королевский суд иск.

Тяжба длилась полтора столетия, кормила три поколения двух семейств адвокатов и закончилась позиционной ничьей. Материальная основа и магическое наполнение были признаны неотъемлемыми частями единого целого, и каждый из претендентов получил право на половину дохода от каждого пущенного в оборот визора. Это уравновесило доходы семейств, но не погасило вражду между ними ни на горчичное зёрнышко. Горни считали себя пострадавшими от коварства и вероломства, а Вудхаусы были уверены, что их достижения и вклад в магическую науку не были оценены по достоинству и в прямом, и в переносном смысле.

Еще одним неприятным последствием давнего раздора стало проклятие от учителя-дракона. В обеих семьях знали, что предки в желании доказать свою правоту и вытребовать наказание для бывшего друга почти одновременно добрались до пещеры наставника. А дракон, выслушав их, прошипел несколько ругательств из тех, которые не включают в семейные легенды, рассказываемые младым потомкам, а затем добавил.

– Я плохой учитель, если политические и семейные обязательства, – он посмотрел на высокомерно выпрямившегося Вудхауса, – а также гонор и гордость, – он глянул на готового броситься в драку Горни, – оказались важнее для вас, чем дружба и те года, которые вы провели вместе за одним делом, разделяя и кров, и хлеб, и ненастье, и мой скверный характер. Придется исправлять. Слушайте: в ваших семьях отныне будет рождаться не больше одного ребенка. До тех пор, пока и тень вражды не исчезнет. И никто из вас или ваших потомков не сможет уничтожить противника ни своими, ни чужими руками. А теперь – прочь!

Бывшие друзья за мгновение оказались в столице, успели еще раз поругаться и обвинить друг друга в проклятии – и разошлись в разные стороны.

Само собой, с тех пор единственные дети в обеих династиях воспитывались в духе абсолютной непримиримости. С пелёнок в отпрысков, фигурально выражаясь, вколачивалось понятие превосходства Вудхаусов над Горни в чём бы то ни было, и верховенство Горни над Вудхаусами во всём на свете. Доходило дело и до легендарных случаев.

Лет сто назад лерд Долэйх Горни и лерд Конриэль Вудхаус в недобрый час встретились в трактире на перекрёстке на полдороге в столицу. Местный дух-брыки был, видно, в дурном настроении, раз свёл лердов за одним столом. Говорят, это был самый эпичный спор и самая долгая попойка за всю историю королевства, а столу в том трактире до сих пор уважительно кланяются местные пьяницы.

Лерды спорили о достоинствах своих леди, высоте замков и обширности земель, конских статях, чистоте породы охотничьих собак и длине… кинжалов, кинжалов, разумеется. Удивительно, но благородные лерды не спорили о собственном уме. Впрочем, если учесть, что они под конец держали пари, кто больше выпьет, и одного унесли в ближайший лазарет с заворотом кишок, а второй впал в беспамятство и довольно долго называл себя королём Людовиком, к счастью, покойным, это вовсе не странно.

Даже дома двух семейств стояли по обе стороны Веншицкой ратуши, которая была построена в конце длинного Парадного проспекта, упирающегося в королевский дворец. Сады владений Горни и Вудхаусов огибали ратушу и почти смыкались позади, разделенные лишь узкой старой улочкой. А уже парадные ограды выпирали на круглую площадь, как два надувших зобы голубя. В своё время за такое нарушение бургомистр взыскал с лердов консоляцию, то бишь штраф и ущерб, и Горни гордились, что она была на десять эрингов больше, чем уплаченная Вудхаусами.

В этот вечер в упомянутых домах проходили почти военные совещания.

Флоин Горни, добродушный, широкий, будто крепостные ворота, как и полагалось потомку почтенной гномьей фамилии, такой же красноволосый, как дочь, восседал во главе основательного и длинного, всем своим видом хлебосольного стола. На столешнице теснились блюда с жареными поросятами и окороками, колбасы громоздились подобно стогам, запечённые гуси, фазаны и пулярки лоснились жирными боками, мясные пироги возвышались башнями между графинов с настойками и бутылок тёмного стекла с драгоценным старинным вином. Семья и гости перекусывали после ужина, поскольку ничто так не способствует умственной деятельности, как вкусная трапеза.