Воцарилась неприятная неискренняя тишина. Разговор не приободрял, а новые детали правды о силе Сумеречного Эльфа только заставляли все глубже смыкать створки ненадежной раковины отчужденности.

– Жив. А жизнь бессмысленна, – беспричинно подытожил Евгений. – Такая жизнь. Да и вообще… жизнь.

Утверждение прозвучало спокойно и покорно, точно пересказанная на уроке аксиома из учебника геометрии. Евгений не знал, какого эффекта пытался достигнуть. Родители обычно злились на подобные его демарши, а Эльф не реагировал, как будто соглашаясь. Может, понимал кое-что лучше обычных людей, может, наоборот, не понимал совсем ничего.

– Был здесь один такой же «фрукт», – отозвался спокойно и сдержанно собеседник. – И не только здесь. И в других мирах были. Такие же.

Гнев! Неприязнь! Они всколыхнулись в душе Евгения шипящим клубком змей: его посмели с кем-то сравнить, примазать к бестолковому большинству. Такой же! Кто-то посмел копировать его, неординарную и неповторимую личность.

– Злишься, – усмехнулся Сумеречный Эльф. – Пытаешься довести меня, ждешь, когда же на тебя обрушится пресс воспитательного гнева. Ты так привык к нему за шестнадцать лет… Тяжелый пресс жестокого молчанья. Или крики: «Все ради тебя, для твоего блага, неблагодарный мальчишка». Этого ведь ждешь? Но не дождешься.

– Я не… нет! – вздрогнул Евгений, понимая: чужое непознанное существо может просто уйти. Плюнуть и бросить.

– Я не строгий отец. Я путеводный ворон на твоем пути «по ту сторону», – подхватывая мысли, ответил Сумеречный Эльф. – Но по этой жизни ты идешь самостоятельно, один на один с собой. Что же касается бессмысленности… Я пришел к выводу, что все имеет смысл, даже его отсутствие.

– Парадокс, – отозвался Евгений, как доморощенный профессор.

– Парадокс – это уже не столь пустая материя, как бессмысленность. Тот же парадокс в вопросах начала и конца. Есть жизнь и вечность. Остальное – лишь отрезки времени, которые тоже не обладают ни началом, ни концом. Хотя вряд ли тебя волнует такой оттенок смысла.

– Да уж. Вечность в бессмысленности – такова участь вампира? – фыркнул Евгений.

– Посмотрим. Заруби себе на носу: если тебе позволили прийти в этот мир, значит, это уже чудо. И то, что тебе вручили нить судьбы, повелев осторожно скатать клубок, тоже чудо.

Евгений отвратительно сморщился, обнажая клыки, и негодующе воскликнул:

– Да ты такой же! Такой же, оказывается!

Сумеречный Эльф безнадежно вздохнул, отвечая:

– Такой же «противный взрослый»? Понимаю, в разных вариациях ты сто раз слышал эти слова. Особенно когда тебя в очередной раз находили с надрезанными венами.

– Да что ты… знаешь… – замялся Евгений.

Он и правда часто «баловался» с канцелярским ножом. Лет в четырнадцать-пятнадцать он едва не довел мать до нервного срыва своими постоянными попытками навредить себе. Она-то считала, что он намерен свести счеты с жизнью.

Иногда и он так считал, оставляя глубокие борозды на запястьях, предплечьях и ногах. До скорой и больницы ни разу не доходило, только отчим утомлял бесконечными воспитательными беседами, накладывая пластыри и перетягивая бинты.

Наверное, ему хотели добра, а Евгений… сам не знал, чего хотел. Сделать больно. За что? За ту холодную комнату, в которой только игрушечные динозавры оставались ненадежными защитниками от жестокого «мира взрослых». Он мстил за то, что мать была несчастна? И делала несчастным его. Странный повод для мести. Но складывалось именно так.

В какой-то мере нападение вампира воспринималось частью сознания как неизбежность. Будто он призвал эту тьму своей черной неблагодарностью по отношению к тем, кто не желал ему зла.

– Все я знаю, – отозвался Сумеречный Эльф. – Знаю, насколько ты ненавидел отчима, которого просили называть отцом. Ты обвинял его в ущемлении твоей свободы. Но беда-то не в этом.

– И в чем же, господин психолог? – дичился Евгений, отползая к краю дивана, подальше от собеседника, небрежно примостившегося на подлокотнике.

– Да не дерзи, я и прибить могу, – щелкнул костяшками пальцев Сумеречный Эльф. – Хотя когда я последний раз кого-то бил… Хм… Когда вместо тела одна видимость…

– Ну, прибей!

– Не буду. Ты только и ждешь ведь. Просто жаждешь хорошей затрещины. Но суть-то в другом. Ты, как и все живое, искал ответ на вечный вопрос: «Зачем?» Из-за чего едва не сошел с ума. Теперь все объясняешь обращением в вампира, весь свой гнев, всю ненависть к людям. Но не замечаешь, что в тебе все осталось неизменным, в твоей душе. Ведь она-то одна. Единая и неделимая. Ее не прокусить клыками.

– Банально! – с надрывом воскликнул Евгений, сиротливо обхватывая измятую подушку и утыкаясь в нее подбородком, нервно втягивая нижнюю губу. Серьга-кольцо все еще была на ней, металлический вкус в какой-то мере успокаивал.