Мистер Фибс стал в дверях, кивнул, и молодой человек тут же перебежал через улицу; видный такой, веселый молодой человек.

– С добрым утром, сэр, - говорю я. И он:

– С добрым утром сэр.

– Разрешите мне задать вам вопрос, - говорю я, - Не знавали ли вы особу по имени Гримвуд?

– Гримвуд, - говорит он.
– Гримвуд... Нет!

– Вы знаете Ватерлоо-роуд?

– Ватерлоо-роуд? Конечно, знаю!

– А не слышали вы случаем, что там убили молодую женщину?

– Да, я читал об этом в газете, и мне очень было горестно об этом читать.

– Вот пара перчаток - ваших перчаток, - которую я на другое утро нашел у нее под подушкой!

Он был в страшном смятении, сэр! В страшном смятении!

– Мистер Уилд, - говорит он, - клянусь всем святым, я там никогда не бывал. Я, насколько мне известно, никогда в жизни не видел ее...

– Мне очень жаль, - говорю я.
– И сказать по правде, я не думаю, что вы - ее убийца, но я должен нанять кэб и отвезти вас к мировому. Впрочем, мне кажется, это такого рода случай, что судья хотел бы - по крайней мере поначалу - вести дело без огласки.

Проведено было негласное разбирательство, и тут выяснилось, что этот молодой человек был знаком, с двоюродным братом несчастной Элизы Гримвуд и что однажды - дня за два до убийства - он зашел проведать этого ее двоюродного брата и оставил у него на столе перчатки. А вскоре затем заходит туда же - кто бы вы думали?
– Элиза Гримвуд!

– Чьи это перчатки?
– говорит она и берет их в руки.

– Это перчатки мистера Тринкла, - говорит двоюродный брат.

– Вот как?
– говорит Элиза.
– Они очень грязные и ему, конечно, ни к чему. Я их возьму для своей служанки - пусть чистит в них печи.

И кладет перчатки в карман. Служанка, когда чистила печи, пользовалась ими и, как я полагаю, оставила их лежать на камине, или на комоде, или где еще; ее хозяйка, поглядев вокруг, чисто ли прибрано в комнате, схватила их и сунула под подушку, где я и нашел их.

Вот какой случай, сэр.

– Может быть, одним из самых красивых фокусов, проделанных нами, сказал инспектор Уилд, напирая на эпитет и тем как бы предупреждая, что сейчас последует рассказ не о чем-либо захватывающем, а скорей о ловкости и находчивости, - был некий маневр сержанта Уитчема. Это была прелестная идея!

Мы с Уитчемом в день скачек дежурили в Эпсоме [47]– поджидали на вокзале "фасонную банду". Как я упоминал в нашей прежней беседе, мы всегда дежурим на вокзале, когда идет дерби, или сельскохозяйственная выставка, или когда новый ректор университета приносит присягу, или там Дженни Линд [48], или еще что-нибудь в том же роде; и когда сходят на перрон ширмачи из "фасонной банды", мы их следующим поездом отсылаем обратно. Но в тот день, чтобы попасть на скачки, о которых я рассказываю, кое-кто из этих ширмачей сумел нас обхитрить: они наняли кабриолеты, тронулись из Лондона с Уайтчепла [49], дали хороший крюк; прибыли в Эпсом с противоположной стороны; и, покуда мы их караулили у железной дороги, они уже на кругу и работают направо и налево! Но к тому, что я хочу вам рассказать, это по сути дела не относится.

Когда мы с Уитчемом дежурили на вокзале, к нам подошел некто Татт джентльмен, в свое время послуживший обществу, а сейчас, можно сказать, сыщик-любитель, очень уважаемый.

– Чарли Уилд!
– говорит он.
– Что вы тут делаете? Выслеживаете кого-то из старых приятелей?

– Да, старые штуки, мистер Татт.

– Идемте, - говорит он, - разопьем втроем - вы, я да Уитчем - по стакану хереса.

– Нам нельзя двинуться с места, - говорю я, - до прихода следующего поезда; а там - с нашим удовольствием!

Мистер Татт ждет, подходит поезд, а потом Уитчем и я идем с ним в его гостиницу. Мистер Татт по случаю скачек разоделся как на бал; и в пластроне у него была красивая бриллиантовая булавка - фунтов за пятнадцать или двадцать, - очень красивая булавочка! Выпили мы хересу у стойки, по три, по четыре стакана, и вдруг Уитчем крикнул:

– Внимание, мистер Уилд! Держитесь!
– и налетает на залу "фасонная банда", четыре ширмача (как они туда проникли, я вам объяснил), и в тот же миг булавочки мистера Татта как не бывало! Уитчем стал в дверях - отрезал им выход; я их колочу как могу; мистер Татт тоже дерется на совесть; и вот мы все сцепились, катаемся по полу, тычем и головой и ногами, полная сумятица вам, верно, сроду не случалось видеть такую картину! Мы, однако же, не выпускаем наших молодчиков (нам ведь помогает мистер Татт, а он стоит любого полицейского!), забираем их, тащим в участок. В участке полно воров, взятых у круга; не так-то просто отдать под стражу наших. Но в конце концов мы с этим сладили, приступаем к обыску; но ничего при них не находим, и их запирают. А уж и упарились мы с ними к этому часу... сами понимаете!

Меня крайне смущало, что мы проморгали булавку; и когда мы, сдав их под стражу, отдыхали вместе с мистером Таттом, я сказал Уитчему:

– Провели вроде бы успешно, а проку не много - потому что ничего при них не найдено. Браггадоча {Три месяца тюрьмы - как заведомым ворам. (Прим. автора.)} - только и всего.

– Почему, мистер Уилд?
– говорит Уитчем.
– Вот она, бриллиантовая булавка!

Она у него на ладони, в целости и сохранности!

– Каким чудом?
– говорим в удивлении мы с Таттом.
– Как она к вам попала?