Все же тайный язык наемников лучше оставить тайным и перестать путать и пугать бедолаг невнятными указаниями.

К вечеру все работницы окончательно сбились с ног и, сгрузив пустые корзины башней у калитки, повалились на лавки, а кому не хватило места — те присели на пол.

— Ты молодец, Лили, — подмигнула мне Клеменс, когда я перебралась к ней на кухню, освободив часть лавки для страждущих.

Она как раз добавляла ароматные травы вроде базилика и орегано в овощное рагу, где-то в недрах которого притаились кусочки кролика. Бедняга был мелким, так что на два десятка девиц его точно не хватило бы, но добавить наваристости бульону — в самый раз. Я присела за ее спиной у стола и принялась вдумчиво складывать льняное полотенце розочкой. Руки за день так привыкли быть чем-то занятыми, что аж зазудели от минутного безделья.

— И герцогиню выручила, и нас поддержала. Даже если с гильдией не выгорит, мы на тебя не в обиде, — продолжила она, выставляя на полку над очагом стопку мисок и ловко орудуя половником. Перекусывать цветочницам придется у входа, но лучше так, чем голодными идти домой.

— Так вы знаете? Про де Сурри и ее монополию? — вырвалось у меня.

— Что такое твоя эта «полия», понятия не имею, а о том, что ее светлость своими розами и прочими цветами торгует втихаря, только ленивый не слышал. Жаль, среди моих девочек нет ни одной благородного происхождения. Аристократкам-то полегче будет. Выйди себе замуж и езжай в деревню, — Клеменс тяжело вздохнула. — Зря мы эту ерунду с гильдией затеяли, но кто же знал, что герцогиня так в свои розы вцепится.

Вот же!.. Я-то думала: храню страшную тайну, секреты развела… А о герцогине и ее сиротках, оказывается, весь город прекрасно осведомлён. Ну, хотя бы кому надо, те знают.

Спорить с Клеменс об относительности легкости бытия не стала. Вряд ли женщина, выросшая в тяжком труде и получившая приставку «де» через не менее сложную и опасную службу мужа, понимает, что чувствует тепличная барышня, которую услали в погрызенный мышами и вражескими набегами замок у границы. Не то чтобы я таким сочувствовала, но точно могла понять их страдания.

Как вспомню разбегающихся от меня тараканов — дрожь берет.

Так что согласно покивав, подхватила мисок пять с немного остывшим рагу, сколько на руках уместилось, и понесла их ко входу — подкармливать уставших цветочниц.

Жизнь потихоньку втянулась в привычную колею. Будто и не было суеты с гильдией, изучения законов и визита во дворец. По утрам я помогала наполнять корзины букетиками, только теперь вместо однообразных пучков фиалок мы с цветочницами тренировались составлять настоящие композиции с ранними хризантемами, георгинами и отцветающими пионами. В ход шли ветки не только цветущих растений, но и папоротник, тонкие ниточки берграса и пушистые лапы аспарагуса.

Мало кто из простых горожан был допущен в зал во время церемонии. Но каким-то образом весть об оригинальном украшении разнеслась по Ровенсу, и букеты в новом стиле стали пользоваться бешеной популярностью. А благодаря обилию в них посторонней травы цену удавалось держать приличной.

Де Брассье меня больше не вызывал. Кто-то, судя по всему, докладывал ему о каждом моем шаге, а раз меня не приглашали во дворец — смысла встречаться с биологическим отцом не было.

По вечерам я долго вертелась в душной комнате. От жары не спасали ни ставни, ни мокрые простыни, вывешенные на окне. Камень здания прокалялся за день до такого состояния, что к стене лучше было не прислоняться, иначе существовал риск получить ожоги. Кроме погоды, спать не давали и мысли.

К разгадке собственной личности я ближе не становилась. Воспоминания всплывать отказывались, все, что мне было доступно, по-прежнему касалось обслуживания себя и быта. Очень хотелось вернуться во дворец и посмотреть повнимательнее на принцессу, удостовериться, что она меня и правда не узнает. Но кто же меня пустит?

С церемонии помолвки миновало не меньше недели. Признаться, я сбилась со счета. Все дни настолько походили друг на друга, что проще было отмечать время рынками: миновал главный городской — вот и воскресенье прошло…

Когда в калитку дома Клеменс снова постучали.

Уже знакомый мне лакей в темно-зеленой ливрее стоял на пороге и вежливо улыбался. Запомнил-таки, что со мной лучше обращаться как с дамой.

— Мадмуазель Лили, вас ожидает ее светлость, — пояснил он очевидное.

Я уже привычно кивнула Клеменс и отправилась к карете. В наш переулок проехать умудрялась только телега с цветами, любой транспорт чуть роскошнее и просторнее застревал между домами, так что пройти пришлось почти квартал. Лакей вышколено подал мне руку, я забралась на сиденье и ухватилась за него покрепче. Трясло на брусчатке по-прежнему неимоверно.

Рессоры бы им, подумалось вдруг, и висок прострелило знакомой болью. Так всегда происходило, когда мысли из прошлой жизни пытались просочиться в мою нынешнюю — полупустую — голову.

Что такое рессора я, впрочем, представила себе весьма смутно. Вряд ли даже смогла бы нарисовать, слишком обтекаемое для меня понятие. Неужели в Морингии уже додумались до какого-то устройства, облегчающего тряску? Как бы узнать потактичнее? Может, с принцессой приехали горничные или какие-то слуги, которых можно расспросить? Только опять же, придется сначала попасть во дворец.