Шрифт:
– Роб, - снова начала она заискивающим топом.
– Господи помилуй, миссис Браун, ну что вам еще не ясно?
– оторвался пришедший в отчаяние Точильщик.
– Роб! Где условились встретиться эта леди и твой хозяин?
Роб заерзал еще больше, поднял глаза, опустил их, прикусил большой палец, вытер его о жилет и, наконец, сказал, искоса глядя на свою мучительницу:
– Да откуда же мне это знать, миссис Браун? Старуха снова подняла палец, проговорила:
– Полно, мой мальчик! Что толку молчать, когда столько уже сказано! Я хочу это знать, - и стала ждать его ответа.
Роб в смущении безмолвствовал, а затем вдруг воскликнул:
– Да разве я могу выговорить названия иностранных городов, миссис Браун? Какая вы неразумная женщина!
Но ведь ты слышал это название, Роби, - твердо возразила она, - и знаешь, как оно звучит. Ну!
– Я никогда его не слышал, миссис Браун!
– заявил Точильщик.
– Значит, ты видел, как оно пишется, - быстро сказала старуха, - и можешь произнести его по буквам.
Роб от досады не то засмеялся, не то заплакал; дело в том, что даже претерпевая эту пытку, он невольно пришел в восторг от проницательности миссис Браун и, нехотя пошарив в кармане жилета, вытащил оттуда кусочек мела. Глаза старухи сверкнули, когда она увидела, что он зажал мел между большим и указательным пальцем, и она торопливо очистила местечко на сосновом столе, чтобы он мог написать здесь это слово.
– Вот что я вам заранее скажу, миссис Браун, - начал Роб, - незачем задавать мне еще какие-нибудь вопросы. Больше я ни на один вопрос но отвечу, потому что не могу ответить. Скоро ли они должны встретиться и кто из них придумал, чтобы ехать порознь, - об этом я знаю не больше, чем вы. Я ровно ничего об этом не знаю. Вы мне поверите, если я расскажу, как я узнал это слово. Рассказать вам, миссис Браун?
– Да, Роб.
– Так вот, стало быть, миссис Браун, дело было... Но больше вы ни о чем не будете меня спрашивать, помните!
– произнес Роб, поднимая на нее глаза, которые теперь быстро делались сонными и бессмысленными.
– Ни о чем, - сказала миссис Браун.
– Ну, так вот как было дело. Когда известный вам человек уходил, оставляя со мною леди, он ей сунул в руку бумажку с указанием дороги на случай, если она забудет. Но она этого не боялась, потому что, как только он повернулся к нам спиной, она разорвала бумажку, а когда я откидывал подножку кареты, выпал один клочок - остальное она, должно быть, выбросила из окна, так как я искал потом, но ничего не нашел. На этом клочке было написано только одно слово, и раз уже вы во что бы то ни стало хотите его знать, я вам его напишу. Но помните! Вы дали клятву, миссис Браун!
Миссис Браун сказала, что ей это известно. Роб, не имея больше никаких возражений, начал медленно и старательно писать мелом на столе.
– "Д", - громко произнесла старуха, когда он. дописал эту букву.
– Неужели вы не можете помолчать, миссис Браун?
– воскликнул Роб, прикрывая букву рукой и нетерпеливо поворачиваясь к ней.
– Я не хочу, чтобы вы читали вслух. Вы будете молчать?
– Тогда пиши покрупнее, Роб, - сказала она, повторяя свой тайный сигнал, - глаза у меня плохие, даже по-печатному не разбираю.
Ворча что-то себе под нос и с неохотой возвращаясь к прерванной работе, Роб снова занялся писанием. Когда он наклонил голову, человек, для осведомления коего он, сам того не ведая, трудился, медленно вышел из-за двери за его спиной и, остановившись на расстоянии одного шага, стал следить за его рукой, ползущей по столу. В то же время и Элис, сидевшая напротив, зорко всматривалась в вырисовывавшиеся буквы и, по мере того как он писал, беззвучно их произносила. Когда он дописывал букву, глаза ее и мистера Домби встречались, как будто и он и она искали подтверждения тому, что они видели, и так оба сложили по буквам: Д-И-Ж-0-Н.
– Ну, вот!
– сказал Точильщик, поспешно послюнявив ладонь, чтобы смыть написанное слово, и, не довольствуясь этим, принялся стирать его обшлагом, уничтожая все следы, пока на столе не осталось ни крошки мела.
– Теперь, надеюсь, вы довольны, миссис Браун?
Старуха в знак своего удовлетворения освободила его руку и похлопала его по спине, а Точильщик, впав в уныние от унижения, допроса и вина, положил руки на стол, опустил на них голову и заснул.
Когда он погрузился в крепкий сон и громко захрапел, - тогда только старуха повернулась к двери, за которой скрывался мистер Домби, и поманила его, чтобы он прошел через комнату и выбрался на улицу. Впрочем, она продолжала вертеться вокруг Роба с целью закрыть ему глаза руками или хлопнуть его по затылку, если он поднимет голову, когда мистер Домби будет потихоньку двигаться к выходу. Но, зорко следя за спящим, она не менее зорко следила и за бодрствующим. И когда он коснулся ее руки и когда, вопреки всем его предосторожностям, зазвенело золото, глаза ее загорелись ярким и алчным огнем, как у ворона.
Мрачный взгляд дочери проводил его до двери и подметил его бледность и торопливую походку, свидетельствующую о том, что малейшее промедление кажется ему нестерпимым и он думает только о том, чтобы уйти и приступить к делу. Когда он закрыл за собой дверь, она оглянулась и посмотрела на мать. Старуха рысцой подбежала к ней, разжала руку, показывая, что в ней зажато, и, снова алчно сжав ее в кулак, прошептала:
– Что же он теперь задумал, Элис?
– Злое дело, - ответила дочь.
– Убийство?
– спросила старуха.