– А я, бывает, размышляю… – она резко замолчала, но повернувшись к Джону, улыбнулась и продолжила. – Точнее я размышляю о детях. Мой организм пока способен к деторождению, но в истории крайне мало случаев, когда Кровь давала кровослужителям такую возможность, – в голосе чувствовалась грусть. Возможно, Джон и понимал её желание, но также он понимал, что начни она рожать, гильдия потеряет одного из лучших кровослужителей.

– Три года назад Кровь решила соединить двух кровослужителей в Четырнадцатой, – с интересом сказал он.

Глаза Миры сверкнули, зацепившись за то, что ему интересно.

– А как вы к этому относитесь? – вопрос прозвучал глупо, по мнению Джона.

– Кровь решает, мы служим. Отступничество тяжкое преступление, как для кровослужителей, так и для остальных людей. Кровь выбирает путь для Жизни, но не для людей, – спокойно ответил он, но в голосе чувствовались нотки заинтересованности темой.

– Отступничество тяжкое преступление – Вы правы, но скажите это пойманным преступникам, и они ответят, что преступники мы! Мы принуждаем и калечим судьбы.

Он остановился и посмотрел на неё. По обе стороны от аккуратного вздернутого носика располагались большие голубые глаза, а морщинки только начали заполнять лицо, и были почти незаметны, если не вглядываться. Глаза блестели, а рот улыбался.

– Мы давно не стая или племя. Человечество огромно и такая важная вещь, как деторождение, теперь не может быть отдана во власть чувств и инстинктов.

Она быстро ответила:

– Это ясно и пятилетнему ребёнку, но иногда так охота отдаться во власть чувств и инстинктов, – глаза горели, желая удовлетворения низменных (это для кого как) потребностей.

– А почему нельзя сказать напрямую? – также сухо спросил Джон.

– Так неинтересно, – Мира направилась дальше, а Джон сделал два больших шага, чтобы поравняться с ней. – Завтра ночью?

– Как Вам будет удобно.

– Вы неправильно относитесь к этому – будто Вам не нравиться?

– Вы неправильно трактуете моё поведение, – улыбнулся Джон, что случалось нечасто.

– Осторожнее с улыбкой, мастер Рендел – Линия Крови пойдёт в неправильном направлении, – Мира была остра на язык, но ему это нравилось.

– Вы мой судья и Вам решать мою судьбу.

– Это я уже поняла. У меня или у Вас?

– У Вас. Ваше окно смотрит на Здание Крови, и мне легче примериться с судьбой.

– Кто-то начал шутить. Как же тяжело приводить Вас в чувства после работы.

Темнота заполняла третий этаж жилища наблюдающих. Джон неспешна шёл по коридору. Лампы постепенно загорались перед ним, а сзади тухли. На чёрных дверях блестели золотом таблички с номерами комнат. Сто четыре, сто пять, сто шесть, и он остановился у сто седьмой. Лампа впереди загорелась, а сзади погасла. Запахи отсутствовали, как и звуки. Джон стоял, не шевелясь, будто раздумывая, стоит или нет заходить. Уйти он не мог. Его служба рекомендовала удовлетворять такие просьбы противоположного пола, как и просьбы о помощи и поддержке. Но он стал бояться этой связи. Они с Мирой попали в послушники в одном возрасте и в одно время. Сразу же девушка начала оказывать ему знаки внимания, но Джон решил отдать себя службе и считал, что половая связь лишь отдалит его от долга. Мира поначалу лишь намекала, надеясь на его смелость, а через десять лет решилась действовать, заставив Джона удовлетворить себя. После этого её уже было не остановить и два раза в месяц ему, как ни странно, приходилось делить с этой красивой, даже очень женщиной кровать. Правда, всего лишь до утра. Джон боялся, что в один момент он пристраститься к этой женщине, познает вкус влечения, желания и уведет свою Линию Крови в неправильном направлении, но поделать ничего не мог. Я слуга Крови, я слуга Жизни, повторил он несколько раз про себя, стоя перед нужной дверью.

Три тихих стука костяшками правой руки, и через мгновение дверь открывается, а из темноты появляется голая рука, сильно ухватывающая мастера за грудки. Она затягивает внутрь, не давая возможности отступить.

– Сегодня ты лишь Джон Рендел, сын пилота, из Седьмой. Хоть на минуту расслабься, а завтра мы продолжим служить человечеству и Крови. Завтра, – тихо произнесла Мира и быстро расстегнула пуговицы на балахоне, скинув его назад. Джон снял нательное белье дома и предстал перед ней нагим, хотя в такой темноте мало что было видно. Мира впилась в его губы своими, и их глаза закрылись.

В комнате посветлело, и Джон проснулся. Произошло то, чего мастер боялся больше всего – он обнимал голую Миру, а она спала на его руке, которая сильно затекла, и тысячи игл пронзали мышцы. В голове прокрутилась ночь, и он повторил несколько раз шёпотом:

– Я слуга Крови. Я слуга Жизни.

– Я уже не человек, а орудие разума с лицом человека, – заплетающимся языком, произнесла Мира.

Он аккуратно поднял её голову, вытащил руку и положил голову обратно.

– Так менее удобно, – сказала Мира, не шевелясь.

Джон встал и пошёл к балахону, лежащему на полу у двери. Женщина повернулась и полуоткрытыми глазами смотрела на его голый зад.

– Этот вид стоил десяти лет воздержания, – весело произнесла она.

Подняв балахон, Джон повернулся лицом к кровати.

– А этот и двадцати, – уже веселее сказала Мира.

Джон с каменным лицом надел балахон и накинул капюшон.

– Нам следует прекратить наши встречи, – Мира слегка смутилась, его желанию. – На время, конечно, – две недели, тоже время, подумала она.