Немного, как привык, привираю: все-таки недавно стригся у девушки. От ледяной Дюймовочки она отличалась как одно море от другого: ласковый октябрьский русский Левант и февраль на «широте крымской, долготе колымской».

В тот вечер мы обмывали только что завязавшуюся дружбу. Моему визави идея вернуть название «цирюльник» понравилась бы очень, а за яти с ижицами он вообще бы душу отдал. Русская культура для него имела первостепенное значение, но существовала пятнами: Бунин, Катаев, Пелевин и Сталин. Моя способность проводить ниточки между ними его очень радовала, терпимость к евреям – наоборот. Каждому веку свой «Союз Меча и Орала». Мы начали упиваться в бывшем здании биржи, переделанном советской властью в филармонию, а властью постсоветской – в средней руки «проститутошную». Совершенно особенный жанр заведения, на который однажды должна обратить внимание ЮНЕСКО. Как в старомосковском говорке молошная и булошная несут теплоту патриархальному домашнего очарования, так и от проститутошной веет сладкими парфюмами и сумраком томных полуулыбок.

Конец ознакомительного фрагмента.