– Так точно. На бричке. Пароконной… – Бесстрастно подтвердил снайпер.

Твою ж мать…. Савушкин тяжело вздохнул. Если операция с первого же часа пошла через пень-колоду – будь уверен, ничем хорошим она не закончится…. На бричке!

Вскоре оная бричка показалась из-за холма, метрах в ста от лежбища разведчиков. Савушкин, вздохнув, убедился, что ни о какой секретности их миссии говорить не имеет смысла – на козлах сидела пара чехов, мужиков лет сорока, активно общающихся с пассажирами, в которых капитан без труда узнал обер-лейтенанта Ганса Генриха Штаубе и унтер-офицера фон Герцдорф-унд-Ратенау – до десантирования бывшими лейтенантом Котёночкиным и сержантом Чепрагой…. Хоть бы они с этими чехами по-немецки говорили! Хотя….

Все самые худшие подозрения капитана подтвердил Чепрага. Спрыгнув с брички метров за пятнадцать до местоположения капитана, он рысью добежал до Савушкина и, чуть запыхавшись, вполголоса доложил:

– Товарищ капитан, лейтенанта чехи с дерева сняли. Вместе с парашютом…

Ну твою ж мать! Савушкин готов был завыть от отчаяния. Вся легенда насмарку! Ну какие они после этого, к чертям собачьим, фельджандармы? Да хоть обвесься они жандармскими горжетами с ног до головы… Всё, аллес! Приплыли, что называется…С немалым трудом подавив в себе желание тут же, немедленно, плюнуть на всё и закрыв глаза, пожелать, чтобы всё провалилось в тартарары – Савушкин произнёс:

– Что за чехи? Вы с ними по-немецки говорили? Лейтенант цел?

– Так точно. Лейтенант сказал, что это был учебный выброс, что нас готовят на пополнение парашютных частей. Его об дерево приложило, множественные ушибы, но так, чтоб серьезно – то вроде нет, на своих ногах был. Для чехов этих – они местные, работают на лесопилке – мы фельджандармы, проходящие переподготовку.

Савушкин иронично хмыкнул.

– И чехи поверили?

Чепрага пожал плечами.

– А чёрт их знает… Они тут тёмные, обстановки не знают. Могли и поверить… Им немцы брешут, что бои на востоке Польши идут, что Венгрия и Румыния всё ещё бьются за фатерланд – они и верят…. Да и с чего им беспокоится? Война в стороне, где-то там, за горами и долами… Они тут спокойно работают, вечером – пиво, шпикачки, как будто и войны никакой нет. Да и …Радио у них ещё в тридцать девятом опломбировали – у кого были приёмники. Слушают только Берлин и радио Протектората – известно, что там говорят….

Савушкин кивнул.

– Видели мы такое, в Нитранском Правно…. Ладно, давайте с хлопцами меня в бричку загрузим, и мешок туда же. Витя, Олег! Давайте живо грузить два места негабаритного груза! А вы втроём пешком пройдётесь, кости разомнёте… И все парашюты соберите! Казённое, чай, имущество…

Савушкин при посадке в бричку максимально «пустил немца» – как этот приём называл их руководитель институтского драмкружка: высокомерно поздоровался с лейтенантом, небрежно указал своим зольдатам, куда его грузить, а на чехов, притихших на козлах – не обратил никакого внимания, как будто их и не было, и лишь удобно усевшись – по-барски махнул в их сторону перчаткой, дескать, трогай… Сработало – чехи мигом сдулись, прижухли и опустили плечи; однако, подумал Савушкин, выдрессировали их немцы….

Было уже два часа пополудни – когда бричка с офицерами, сопровождаемая пешими фельджандармами, остановилась у ворот усадьбы Штернберка – во всяком случае, именно так утверждали возчики. Савушкин достал из бумажника банкноту в десять марок, брезгливо протянул старшему из автомедонов – после чего позволил своим солдатам сгрузить себя с возка. Роль гауптмана фельджандармерии, сломавшего ногу при попытке прыжка с парашютом – вроде как была отыграна на «отлично»; впрочем, до конца это узнать ему всё равно не удастся…Да и не стоит. В этом театре оценки ставит жизнь – и их всего две, уд и неуд. Вот и весь аттестат…

Чехи на бричке уехали, разведчики разместились во дворе усадьбы, вокруг добротно срубленной беседки, или альтанки, как такие сооружения назывались в Польше. Савушкин, молча кивнув лейтенанту – мол, надо обсудить ситуацию под навесом – негромко скомандовал остальным:

– Бойцы, наблюдаем за обстановкой.

Усевшись за столик внутри беседки, Савушкин, положив на стол планшет с картой, произнёс:

– Володя, ситуацию ты понимаешь. Предполагалось, что мы тихо и незаметно высадимся, соберемся, добредём до этого домика и из него будем совершать свои злодейства. По итогу этот план полностью провалился. О немецких фельджандармах, которые учатся прыгать с парашютами в Протекторате – к вечеру будет знать весь округ Витковице. Завтра, самое позднее послезавтра, это известие достигнет Штаркенбаха, Врхлаби и Трутнова, то есть территории рейха, где уже немецкая полиция и администрация. После этого нам останется одно – радировать в Будапешт Трегубову о провале задания и уходить лесами на северо-восток, к фронту.

Лейтенант кивнул.

– Понимаю.

– Тогда есть какие-то мысли на этот счет?

Котёночкин почесал затылок.

– На нелегальное положение перейти? В глухомани схоронится? Переждать, пока всё утихнет, а потом всё-таки действовать по плану?

Савушкин обречённо вздохнул.

– Это не Белоруссия и даже не Словакия. В здешних горных лесах полно деревень, всяких мелких производств, заимок, хуторов и прочего. Рано или поздно – и скорее рано, чем поздно – но нас найдут. Или полиция Протектората, или гестапо. Что, в общем-то, едино….

Котёночкин кивнул.

– Я это уже понял.

– Дальше. По шоссе, где мы планировали устроить засаду на Власова – непрерывное движение армейских колонн. Это не лесная дорожка для местных лесорубов, это рокада группы армий «Центр». То есть выкрасть Власова по-тихому вряд ли получится. А по-громкому – у нас штыков негусто. К тому же всё это можно будет сделать не раньше, чем через две недели. – И Савушкин кивнул на свою сломанную ногу. И добавил: – И где нам прятаться эти две недели – ещё надо найти.