Меня бил озноб. Термометр не расплавился, выдержал и показывал 39.7. Дрожь нарастала. Озноб – хороший предвестник потепления. Я налил крепкого напитка, в свете лампы залюбовался его янтарным густым цветом и опрокинул внутрь. Сладкая горечь зелья мягко стекала по горлу, обволакивая эфирными маслами. Эфир еще тот! Создатель жидкости, быть ему здраву тысячу лет, когда отдавал её, хитро подмигнул и бросил напоследок: «Гляди, потребляй осторожно, жар жаром бьют». Я не сразу понял, что он имеет в виду. Но когда лечебная порция активизировала спящие функции организма, первым делом широко распахнув мои глаза, всё стало ясно – и прищур творца, и его задержавшийся на продукте взгляд, и понимающее похлопывание по плечу. На лбу выступили капли пота. Ёлки-палки, медикаменты не имеют такой силы воздействия! Одежда взмокла – явный признак терморегуляции. Что ж, гипертермия мне не страшна. Белки* еще поработают. Рано заказывать бригаду скорой помощи на реанимацию и знакомых на опознание. [Белки, а не хвостатые грызуны, имеют свойство сворачиваться при температуре свыше 41 градуса, что приводит к летальному исходу (когда кто-то улетает куда-то)].

Не пью я спозаранку,

Не алкоголик я!

Не в шесть, не в десять рюмку —

В одиннадцать ноль два.

Затем в ноль пять вторую.

Глядишь, уж хорошо,

И тучи разрисую,

Только волью ещё.

За третьей жарко, тесно,

Пора, что ль, покутить?

Четвертую не к месту,

Но всё ж спешу налить.

Потом со счёту сбился

По капле и по две.

Не помню, как свалился:

Погасло в голове.

С тех пор забыл, и кто я,

Откуда и куда,

И то ли с перепою,

То ли была беда.

Не знаю, отчего мне

Так тошно на душе,

Кажись, не пил я сроду,

Но не хочу уже…

Что, не пьёшь? Совсем? Сочувствую.

Тогда тебе не понять фразу:

«Твои три литра у меня. Забирай».

Давний любитель домашнего янтарного самогона Иоанн, так величал он себя, стоило только пригубить, по жизни Иван Жорчик, как и полагается всем закидывающим за воротник честно завидовал богатеньким представителям породы человеческой. Не скрывая своей антипатии, он изредка портил дорогое имущество обеспеченной породы.

«На дело» ходил строго трезвым. Шатаясь по городу и окрестностям, выискивал очередную жертву. Никто его не воспринимал за угрозу. Не пойман – не вор. Число похожих подозреваемых росло. Страна уверенно развивалась в направлении широкомасштабной деградации.

Свой арсенал Иван неизменно носил в кармане: хорошо заточенный перочинный нож, что легко нарезал хлеб, помидоры и покрышки стоящих без присмотра авто, и тонкое полированное шило из калёной стали. Царапины на кузове и стекле выходили изящные и глубокие. В расход шли зеркала, брызговики, фонари, дворники – любое внешнее оборудование. Стоило беспечной жертве попасть на глаза и оставить открытым транспорт, считай, пропал салон. Рваная кожа, резаный велюр, деревянные вставки с гадкими надписями обеспечены.

Преступника разыскивали и прозвали Партизаном. Часть элиты хотела закопать его, а один местный авторитет даже назначил вознаграждение за поимку вредителя. Но Иоанн, будучи в поле чьего-либо зрения, только царствовал и не грешил порчей дорогостоящего транспорта. Царство его состояло из громоздкого домашнего кресла, которое он торжественно таскал за собой на городской пляж, выносил в парк или буднично во двор своей девятиэтажки. Он презрительно косился на владельцев переносных шезлонгов и кресел в пространстве народного отдыха.

Иван не делился мыслями ни с кем, иначе давно был бы продан ненасытным владельцам авто, домов, заводов, пароходов и прочих причин головной боли. Дружков при себе не имел, собутыльников гнал прочь. Спирт утихомиривал внутреннего завистника, крепче впиваясь в горло.

Слезы застилали его краснеющие глазки, когда по реке против течения плыла моторная лодка или что побольше. В душе моряк, Иоанн представлял флот Петра Первого, широкие просторы морей, парусники с пушками на горизонте, сколько хватает глаз – и всё это твоё, капитаны ждут царский приказ…

Вода была отдушиной, святыней, и плавательные средства находились под её протекцией. Слезливый взгляд Иоанна становился туманным, заглядывая в далёкое прошлое. Он видел бои и победы, захват вражеских суден, торжественные возвращения из морских походов…

Зависть смывалась слезами и водой, когда он бывал у реки… Дабы Иоанн не стал Грозным, без продолжения.

– Что с этим? – майор Щурко засунул свой вездесущий нос прямо в бумагу, доставленную из морга. Как всегда без очков, он жмурился для появления фокуса, но вчерашний «праздник» направлял слабое зрение в полное непонимание и лёгкое слабоумие.