— Странно, но разумно.

— Теперь понимаешь? Есть риск, что он вернется через треть часа.

Платон прикрыл глаза. Слишком сложно, слишком много факторов. Реальность, даже такая странная, не слишком похожа на фильмы про ограбления и игры про воров.

— Не думал позвать кого-то ещё? Попроси Игоря, например, он промышлял подобным в прошлом, я уверена.

— Нет, — помотал головой Платон, — нет, никого звать нельзя. Слишком рискованно, чем больше людей, тем выше шанс попасться. А что-то мне подсказывает, что если нас заметят до отъезда, то Кир вряд ли кинется нас спасать. Если вообще будет кого спасать.

Платон бросил взгляд на план.

— Почему ты не пришла к Саддиату сегодня?

— У меня были дела. Улаживала кое-какие старые вопросы.

Платон пожал плечами.

— Ну, дело твоё, только ты хоть предупреждай в следующий раз, — он постарался звучать спокойным. — У меня есть идея, как всё сделать. Ты не пойдёшь в дом.

Амалзия нахмурила брови, на её лице читался вопрос.

— Ты пойдёшь на игры и любым способом задержишь там Саддиата, если он соберется уйти раньше времени. Уболтай его, напугай, подкупи борцов, придется импровизировать, но нужно его задержать. Второго такого шанса может не быть.

Амалзия тяжело вздохнула.

— Ладно. Надеюсь, ты уверен, что это того стоит. Но я не могу гарантировать, что у меня получится его задержать.

— Никто не может ничего гарантировать, — усмехнулся Платон, — мы живём в хаотичном мире.

Амалзия внезапно уставилась на него, широко раскрыва глаза.

— Что? — спросил Платон.

— Нет, ничего. Просто показалось, — она опустила глаза вниз.

Платон собрался с духом. Всё равно придётся это сделать рано или поздно. Он подошёл ближе к девушке и начал:

— Слушай, раз мы лезем в такое рискованное дело, между нами не должно быть разногласий.

— А что, между нами есть какие-то разногласия? — она старательно придавала лицу спокойное выражение.

— Есть, — твёрдо ответил Платон. — Ты сама знаешь, то о чём мы говорили перед дракой… Короче, я не хотел казаться высокомерным или что-то такое. Позволь мне объясниться.

Амалзия скрестила руки на груди, колючий взгляд ощупывал Платона.

— Объясняйся, если считаешь нужным, — без эмоций сказала она.

— Я не смеялся над твоей позицией. Вы родились в этом мире, вы привыкли к нему, но я многие вещи вижу иначе. Я вырос там, где рабство немыслимо, и половину жизни боролся с нищетой, голодом и болезнями. Не потому что я такой морально чистый, просто мне казалось это правильным. И сейчас кажется.

Он взглянул на Амалзию, она всё еще смотрела исподлобья. Значит, нужны другие слова.

— Тут есть рабы, но есть разница между ними и Криксаром. Криксар хотел освободиться и пытался бежать, он был очевидно несчастен и явно выражал свои желания. В идеальном мире мы бы знали, что думают и чего хотят другие люди, а в абсолютно идеальном мы бы даже знали, как люди думали бы, справившись со своими заблуждениями. — Он перевёл дыхание. — Но мы не знаем, поэтому нам нужно опираться на то, чего человек просит, а ещё оценивать последствия. Если начать освобождать всех подряд, то скольких спасёшь? Десять человек? Двадцать? А остальным тем временем будет ещё хуже.

Кажется, слова подействовали, девушка чуть расслабилась, на лице скорее боль, чем злоба.

— К тому же есть последствия. Даже если освободишь всех рабов, то начнётся бойня. Рабы будут вешать ненавистных хозяев, те будут отбиваться изо всех сил. Все рухнет, начнутся грабежи и хаос, а в итоге сюда придут захватчики из другой страны и снова всех поработят. Это только сделает хуже, к таким ситуациям нужно подходить с умом.

Амалзия обошла его, уперлась кулаками в стол, склонившись над планом. Не перегнуть бы.

— Слушай, я тебе обещаю, что я приложу все усилия, чтобы изменить это. Но для начала нужно позаботиться о том, чтобы люди просто были живы, иначе будет уже неважно, свободны они или нет.

— Хочешь сказать, ты во всё это веришь? — её голос дрожал.

— Да. Абсолютно.

— Считай, что разногласия улажены, — она сглотнула, — но мне надо подумать над всем этим, хорошо?

— Без проблем, думай столько, сколько необходимо.

Она развернулась и резко вышла из комнаты. Платону показалось, что на щеках у неё блестели слёзы.

Платон плохо спал той ночью, но по крайней мере это избавило его от болезненного пробуждения. Честно говоря, за последний месяц он получил травм больше, чем за предыдущие десять лет, если не считать смерть, конечно. Утром он оделся в походную одежду, спрятал нож в рукаве, тщательно проверил все ремешки и завязки, чтобы ничего не болталось и не цеплялось. Двигаться можно было относительно свободно, если только не поднимать левую руку слишком высоко — тогда ребра снова начинали отчаянно пульсировать.