Единственное, что я четко уяснила, что бомжом я не останусь и это несказанно радует.

Поправляю воротник куцего полушубка, замерзшими пальцами, пытаясь закрыться от пронизывающего ветра. Руки онемели не только от холода, но и от волнения. Через каких-то пять минут я лицом к лицу столкнусь с Сомовым, и не могу представить, как пройдет встреча. Вряд ли есть хоть мизерный шанс, что Леша послушался и свалил к своей прос… пассии.

С минуту стою перед знакомой дверью, стараясь успокоить бешенный стук сердца и расшалившиеся нервы. Несколько раз сжимаю руки в кулаки и решительно вставляю ключ, щелкаю замком и как осужденный на эшафот шагаю за порог.

Первое, что бросается в глаза, свет на кухне и три чемодана дальше по коридору. Неужели, у Сомова проснулась совесть, и он собрал свои вещи? Верится с таким трудом, что я издаю нервный смешок.

— Явилась, дрянь, — слышу полный презрения ненавистный мне голос.

— Здравствуйте, Антонина Львовна, — стараюсь говорить вежливо, но истерика отпустила не полностью, и в голосе проскальзывает насмешка.

Лицо женщины багровеет, она делает шаг ко мне, выплевывая в лицо каждое слово:

— Твои монатки я собрала, — она кивает головой на чемоданы, — убирайся отсюда, шваль безродная.

В данный момент Антонина напоминает мне английского бульдога с обвислым лицом и трясущимися щеками, только не рычит, а шипит как гадюка.

Никогда не любила этих несуразных собак. Кривые ножки, широкое тело, большая голова и насморк, из-за которого они хрюкают и раздувают из носа пузыри. Невольно морщусь от картинок в голове.

Молча, снимаю обувь, обхожу грузную женщину и, схватив один из чемоданов, качу его в спальню. Когда возвращаюсь и тянусь ко второму, Антонина будто очухивается ото сна.

— Куда прешься, дрянь?! — орет Мегера и хватает за рукав полушубка, дергая в противоположную сторону. — Я сказала — на выход!

Выдергиваю руку, припоминая слова Антона Кирилловича, и холодно произношу:

— Если вы сейчас же не уберетесь из моей квартиры, я вызову полицию.

Блефую. Я, конечно, могу позвонить, и, возможно, они приедут на бытовую ссору, но Антонине сделать ничего не смогут. Свекровь как-никак. В лучшем случае попросят уехать.

Сомову начинает трясти от гнева и квартиру оглашает ее противный крик хуже, чем несмолкающая сигнализация в четыре утра. Оскорбления сыплются как из рога изобилия, и мне хочется помыть уши с мылом. Такие витиеватые выражения, что пару я, пожалуй, запомню.

Может она слесарем или сантехником в молодости работала?

Через минуту мотоизвержения в прихожую выбегает Леша. Он бросает испуганный взгляд на свою мать, злобный на меня, но влезать не решается.

Трус, слюнтяй, тряпка. И как я раньше закрывала на это глаза. Вот уж правду говорят: любовь зла…

Следом твердой походкой в кухонном проеме появляется Николай Семенович. Единственный представитель славного семейства Сомовых, которого я искренне уважаю за его твердый и справедливый характер. Жаль, что он полностью доверил воспитание сына жене.

— Антонина, — громогласно и строго произносит он.

От такого тона мне самой хочется вытянуться по стойке «смирно», не говоря уже о членах его семьи. Мегера поджимает губы, всем своим видом показывая, что это не конец. Леша втягивает голову в плечи.

— Таня, пройди, пожалуйста, на кухню, — с холодной вежливостью просит Николай, — все остальные подождите в гостиной.

Раздав указания, мужчина разворачивается и уходит, ожидая, когда я последую за ним. Не вижу смысла, ослушиваться его. Сомов-старший — единственны с кем я могу поговорить без скандалов и истерик и разрешить непростую ситуацию.

Открываю шкаф, чтобы убрать верхнюю одежду, и взгляд падает на дорогую шубу. Ту самую, о которой я мечтала и которая принадлежит любовнице. В это момент мимо меня протискивается блондинка и скрывается в гостиной следом за Антониной, так и не подняв на меня глаза.

Провожаю дружную семейку взглядом и понимаю, что ничего не чувствую: ни любви, ни злости, ни призрения. Даже обида утихла. Только желание избавиться от этих людей побыстрее и никогда больше не видеть.

Застываю в дверях кухни, не веря собственным глазам. Не моргая, слежу, как Николай Семенович накрывает на стол, режет хлеб, достает приборы.

— Чего соляной столб изображаешь, Таня. За стол садись.

Очередной приказ, но в голосе холодного строгого бизнесмена проскальзывают теплые отеческие нотки. Возможно, я все это выдумала, неосознанно ища союзника в его лице.

Автоматически опускаюсь на стул, и передо мной возникает большая тарелка борща со сметаной. От дурманящего запаха сводит желудок и рот наполняется слюной. Вспоминаю, что в последний раз полноценно ела вчера.

Хватаюсь за ложку, с вожделением глядя на горячую еду, и опускаю ее обратно.