Один Федот знал, что это еще не люди, только зародыши, но что это значит, не понимал, и потому у него тоже наворачивались слезы…

Стрельцы дождались, когда погибшие перестали подавать признаки жизни и, перекрестившись, сами принялись заваливать яму приготовленными Федотом лопатами. Благо их было в достатке. Федот взял свою, истертую песком, раздвинул двух стрельцов, встал с ними в ряд и тоже принялся бросать песок. Закончив, стрельцы лопаты повтыкали крестами в холмик, еще раз перекрестились, вскочили на коней и ускакали к заставе.

Старший стрелец дождался, пока поп отчитал над могилой молитву, и показал Федоту на саночки. Батюшка уселся на скамеечку боком и кивнул Федоту, приглашая. Саночки были для двоих мужчин маловаты, батюшка хмыкнул, отодвигая Федотов локоть, достал из узелка, лежащего под пологом, которым он прикрывал ноги, краюху хлеба и яйцо вареное вкрутую и отдал Федоту.

Тряхнул вожжами, лошадка послушно потрусила, и саночки покатили вслед за стрельцами. Белка бежала рядом.

На заставе было оживленно. Стрельцы привезли с десяток человек по прибору. Это были другие люди, не те, что в похоронной ватаге, тоже из гулящих, но лихие. В отличие от дураков, это были люди тертые, крученые и ломаные, с настороженными глазами. Они не кричали, не смеялись, переговаривались негромко, озирались и приглядывались, показывая, что им палец в рот не клади.

Один из стрельцов подошел и негромко сказал старшему, усмехаясь недоброй улыбкой:

– Глянь, кого привезли. Из лихих набрали. Тати дорожные, да разбойники… Клейма ставить негде. Надеются в царевом войске от наказания спрятаться…

Старший покивал, разглядывая лихих и сказал Федоту:

– Давай к этим. Сейчас десятнику доложу и проверять пойдем.

Федот пошел к лихим, толпившимся посреди двора, а стрелец ушел в избу десятника. Лихие на Федота покосились, но ни интереса, ни доброжелательности не проявили, даже слегка отстранились. Между собой они будто были знакомы, Федота же не знали и не хотели знать. Вопросов не задавали.

Федот от этого не расстроился, отошел к крыльцу, сел на ступеньку, и они с Белкой принялись за батюшкин подарок. Белка уже не сомневалась, что голодной не останется, и потому относилась ко всем приготовлениям Федота с полным сочувствием.

Но как только он разбил скорлупу и принялся чистить яйцо, воробьи, копошившиеся в замерзшем конском навозе, вдруг начали собираться вокруг них, так что Белке пришлось даже залезть повыше, на ступеньку рядом с Федотом, откуда они оба с удивлением рассматривали воробьев.

Федот начал делить еду на троих. Яйцо и хлеб – пополам с Белкой, крошки и мелко растертую скорлупу – воробьям. Вообще-то, Федот воробьев по деревенской привычке не любил. Ласточек любил, а воробьев считал ворами, хуже мышей, а вора – бей! Воробьи его, похоже, тоже не любили, насколько он мог помнить…

Но, видать, на стрелецком подворье воробьи были особые, прикормленные, поэтому они после крошек принялись виться прямо над краюхой, которую Федот держал в руке, а когда он ее приподнял, парочка самых смелых села на хлеб и принялась его клевать. Другие стали садиться ему на руки, один сел Белке на нос, от чего она явно обалдела и начала приоткрывать пасть, но Федот приподнял палец, и она замерла с открытой пастью, глядя на маленькое чудо на своем длинном носу.

Даже лихие и ходившие по двору стрельцы повернулись в сторону Федота, наблюдая это зрелище…

Позади приоткрылась дверь, десятник, батюшка и старший стрелец собирались выйти на крыльцо, но замерли в дверях, дивясь происходящему. Дверь скрипнула, воробьи вспорхнули, Федот вскочил, пряча остатки хлеба за пазуху, сорвал шапку и поклонился десятнику.

– Дураки – это божьи люди, – тихо шепнул батюшка.

Десятник покачал головой и показал Федоту на лихих:

– Иди строиться с новобранцами.

– Ага, – ответил Федот и пошел в толпу.

Десятник оперся на перила крыльца и громко сказал:

– Так! Стало быть, вы все по прибору можете стать государевыми стрельцами полка стрелецкого головы Матвеева. Окладу вам положат шесть рублев в год. Еще ржи и пшеницы выдавать будут. Дадут пять рублей на поселение, чтобы избу поставить себе смогли. Одежа будет выдаваться. Два раза в год получите хороших тканей на кафтаны.

Лихие переглядывались и довольно кивали. Один Федот ничего не понимал, кроме того, что кафтаны будут шить из ткани.

– Синих? – спросил он.

– В полку нашем парадная одежа – светло-зеленый кафтан или ферязь, – ответил десятник.

– А мне обещали синь кафтан и красную шапку… – обиженно проговорил Федот, чувствуя себя глубоко обманутым.

Стрельцы, а за ними и лихие засмеялись. Десятник недоуменно посмотрел на Федота, что-то сообразил и добавил:

– Кафтан светло-зеленый, шапка алая! Чем тебе зеленый кафтан хуже?

– Алая? – откликнулся Федот. – Ну, пусть тогда будет зеленым!

Все опять загоготали. Десятник снова повернулся к лихим.