Л.Добычин
Город Эн
Александру Павловичу Дроздову
1
Дождь моросил. Подолы у маман и Александры Львовны Лей были приподняты и в нескольких местах прикреплены к резинкам с пряжками, пришитым к резиновому поясу. Эти резинки назывались "паж". Блестели мокрые булыжники на мостовой и кирпичи на тротуарах. Капли падали с зонтов. На вывесках коричневые голые индейцы с перьями на голове курили.
– Не оглядывайся, говорила мне маман.
Тюремный замок, четырехэтажный, с башнями, был виден впереди. Там был престольный праздник богородицы скорбящих, и мы шли туда к обедне. Александра Львовна Лей морализировала, и маман, растроганная, соглашалась с ней.
– Нет, в самом деле, - говорили они, - трудно найти место, где бы этот праздник был так кстати, как в тюрьме.
Сморкаясь, нас обогнала внушительная дама в меховом воротнике и, поднеся к глазам пенсне, благожелательно взглянула на нас. Ее смуглое лицо было похоже на картинку "Чичикова". В воротах все остановились, чтобы расстегнуть "пажи", и дама-Чичиков еще раз посмотрела на нас. У нее в ушах висели серьги из коричневого камня с искорками.
– Симпатичная, - сказала про нее маман.
Мы вошли в церковь и столпились у свечного ящика.
– На проскомидию, отсчитывая мелочь, бормотали дамы. Отец Федор в золотом костюме с синими букетиками, кланяясь, кадил навстречу нам. Я был польщен, что он так мило встретил нас. За замком шла железная дорога, и гудки слышны были. В иконостасе я приметил богородицу. Она была не тощая и черная, а кругленькая, и ее платок красиво раздувался позади нее. Она понравилась мне. С хор на нас смотрели арестанты.
– Стой как следует, - велела мне маман.
Раздался топот, и, крестясь, явились ученицы. Учительница выстроила их. Она перекрестилась и, оправив сзади юбку, оглянулась на нее. Потом прищурилась, взглянула на нашу сторону и поклонилась.
– Мадмазель Горшкова, - пояснила Александра Львовна, покивав ей. Дама-Чичиков от времени до времени бросала на нас взгляды.
Вдруг тюремный сторож вынес аналой и кашлянул. Все встали ближе. Отец Федор вышел, чистя нос платком. Он приосанился и сказал проповедь на тему о скорбях.
– Не надо избегать их, - говорил он.
– Бог нас посещает в них. Один святой не имел скорбей и горько плакал: "Бог забыл меня", - печалился он.
– Ах, как это верно, - удивлялись дамы, выйдя за ворота и опять принявшись за "пажи". Дождь капал понемногу. Мадмазель Горшкова поравнялась с нами. Александра Львовна Лей представила ее нам. Ученицы окружили нас и, отгоняемые мадмазель Горшковой, отбегали и опять подскакивали. Я негодовал на них.
Так мы стояли несколько минут. Посвистывали паровозы. Отец Федор взобрался на дрожки и, толкнув возницу в спину, укатил. Мы разговаривали. Александра Львовна Лей жестикулировала и бубнила басом.
– Верно, верно, соглашалась с ней маман и поколыхивала шляпой. Мадмазель Горшкова куталась в боа из перьев, подымала брови и прищуривалась. Ее взгляд остановился на мне, и какое-то соображение мелькнуло на ее лице. Я был обеспокоен. Дама-Чичиков тем временем дошла до поворота, оглянулась и исчезла за углом.
Простившись с мадмазель Горшковой, мы поговорили про нее. Воспитанная, - похвалили ее мы и замолчали, выйдя на большую улицу. Колеса грохотали. Лавочники, стоя на порогах, зазывали внутрь.
– Завернем сюда, сказала вдруг маман, и мы вошли с ней в книжный магазин Л. Кусман. Там был полумрак, приятно пахло переплетами и глобусами. Томная Л. Кусман блеклыми глазами грустно оглядела нас.
– Я редко вижу вас, - сказала она нежно. Дайте мне "Священную историю", - попросила у нее маман. Все повернулись и взглянули на меня.
Л. Кусман показала на меня глазами, сунула в "Священную историю" картинку и, проворно завернув покупку, подала ее.
– Рубль десять, - объявила она цену и потом сказала: - Для вас - рубль.
Картинка оказалась - "ангел". Весь покрытый лаком, он вдобавок был местами выпуклый. Маман наклеила его в столовой на обои.
– Пусть следит, чтобы ты ел как следует, - сказала она. Сидя за едой, я всегда видел его. Миленький, - с любовью думал я.
2
Отец ушел в присутствие, где принимают новобранцев. Неодетая маман присматривала за уборкой. Я взял книгу и читал, как Чичиков приехал в город Эн и всем понравился. Как заложили бричку и отправились к помещикам, и что там ели. Как Манилов полюбил его и, стоя на крыльце, мечтал, что государь узнает об их дружбе и пожалует их генералами.
– Чем увлекаетесь?
– спросила у меня маман. Она всегда так говорила вместо "что читаете?".
– Зови Цецилию, - сказала она, - и иди гулять. Цецилия, - закричал я, и она примчалась, низенькая. Доставая фартук, она слазила в свой сундучок, который назывался "скрынка". Проиграла музыка в замке и показался Лев XIII. Он был наклеен изнутри на крышку.
День был солнечный, и улица сияла. Шоколадная овца, которая стояла на окне у булочника, лоснилась. Телеги грохотали. Разговаривая, мы должны были кричать, чтобы понять друг друга. Мы полюбовались дамой на окне салона для бритья и осмотрели религиозные предметы на окне Петра к-ца Митрофанова. Марш грянул. Приближалась рота, и оркестр играл, блистая. Капельмейстер Шмидт величественно взмахивал рукой в перчатке. Мадам Штраус в красном платье выбежала из колбасной и, блаженно улыбаясь, без конца кивала ему. Кутаясь в платок, Л. Кусман приоткрыла свою дверь.