Злые сестры. История трех ведьм

Аннотация

Они – зло во плоти: морская ведьма, тёмная фея, злая королева, чудовище, старая колдунья с цветком. Но они не всегда были такими. Когда-то они были юными, наивными, слабыми… Однако в жизни каждого из них в один ужасный день появились они – три сестры, три ведьмы: Люсинда, Руби и Марта. Обладающие немыслимыми способностями, они положили свои жизни на то, чтобы разрушать жизни чужие. Они вмешивались в судьбы, толкали к безумию и разрушали целые королевства. Но, возможно, даже у них была причина стать такими жестокими. Что, если эта причина – любовь?

Serena Valentino The Odd Sisters Copyright © 2021 Disney Enterprises, Inc. All rights reserved Посвящается композитору и певцу Тому Уэйтсу «В каждом лице я буду искать тебя, Люсинда, И со мной ты отправишься в ад». Том Уэйтс, «Люсинда» Пролог Мои матери – Люсинда, Руби и Марта. Сразу три матери – это само по себе очень странно, а они к тому же сёстры. Похожие друг на друга как капли воды близняшки-тройняшки. В разное время об их внешности многие отзывались по-разному. Тёмная фея, Малефисента, считала их самыми очаровательными существами, которых ей когда-либо приходилось видеть. Другие, впрочем, сравнивали их со сломанными, выброшенными на помойку куклами, треснувшими и поблекшими от дождя и ветра. Но самым глубокомысленным мне кажется замечание, которое сделала великая и ужасная морская ведьма Урсула. Она сказала, что красота злых сестёр настолько выбивается из общего ряда, что делает их нелепыми. Лично я всегда находила их прекрасными, даже несмотря на их одержимость. Даже несмотря на то, что они часто вызывали у меня гнев. Даже сейчас – разочарованная, с разбитым сердцем, узнавшая о том, какие они на самом деле жестокие, беспощадные и пакостные, – я продолжаю считать их прекрасными. И по-прежнему люблю их. Из дневников моих матерей, которые мы читали вместе с Белоснежкой, нам стало известно, что на всём свете не осталось в живых ни одной ведьмы, которая была бы могущественнее, чем они. Впрочем, нет, не так. Одно исключение всё же есть. Это я. Если вы знакомы с историей злых сестёр, то наверняка должны помнить о том, что когда-то, давным-давно, у них была ещё одна, младшая сестра по имени Цирцея. Вскоре она трагически погибла, когда тёмная фея Малефисента уничтожила Страну эльфов и фей в припадке гнева, пришедшегося у неё как раз на шестнадцатый день рождения Цирцеи. Впрочем, гибель Цирцеи сёстры сохранили в тайне от Малефисенты, а сами так отчаянно хотели вернуть к жизни свою младшую сестру, что ради этого каждая из них пожертвовала лучшей частью самой себя. Я непонятно выражаюсь, да? Скажу проще. Люсинда, Руби и Марта отдали лучшие кусочки своей личности, чтобы сложить из них новую Цирцею. Создать замену сестре, которую они потеряли. То есть меня. Но при этом я больше не была уже им сестрой, но стала для них дочерью, которую они создали с помощью своей магии и своей любви. Любовь моих матерей оказалась такой сильной, что они стремились защитить меня буквально от всего и неукоснительно, настойчиво продолжали заниматься этим изо дня в день, из года в год. Сеяли вокруг себя разрушения и хаос, разносили в щепки всё и вся, что оказывалось у них на пути и, как им казалось, мешало защищать меня. Их любимую, драгоценную Цирцею. Честно говоря, я очень долго думала, что они мои сёстры. Старшие сёстры, которые так старательно присматривают за мной, своей младшенькой, оберегая меня от малейших опасностей. Считала, что они вынуждены это делать хотя бы уже потому, что у нас не было родителей, с которыми, как мне казалось, случилось что-то ужасное. Настолько ужасное, что Люсинда, Руби и Марта никогда не рассказывали мне о наших маме и папе. Никогда. Ни слова. А если я сама пыталась завести такой разговор, они отказывались его продолжать и говорили, что защищают меня от правды, которую мне не следует знать. А правда-то как раз и заключалась в том, что Люсинда, Руби и Марта были мне матерями. Сразу все трое. Должна признаться, что расти под присмотром сразу трёх заботливых, стремящихся оградить меня от всего на свете матерей было очень непросто. Но с другой стороны, их любовь и готовность делиться всеми секретами своей магии очень быстро и рано сделали из меня сильную колдунью. Уже в очень юном, почти детском возрасте я умела проделывать такие волшебные трюки, которые далеко не каждой взрослой ведьме по зубам. Мои матери постоянно повторяли, что мой магический дар по силе превосходит даже их собственный, а они, как вы помните, были самыми могущественными ведьмами на целом свете. Став постарше, я поняла, что они, должно быть, правы, потому что в детстве даже сама постоянно удивлялась тому, с какой лёгкостью мне удаётся создавать заклятия и проделывать другие магические трюки. Но всё дело в том, что мне просто в голову тогда не приходило, что я волшебством при этом занимаюсь. Чаще всего кто-то другой обращал моё внимание на то, что я, сама того не подозревая, только что наложила заклятие или проделала ещё какой-нибудь колдовской фокус. Мои матери мне об этом чаще всего напоминали, и они же старались защитить меня от любых неприятностей, которые я могла сама себе причинить при этом. Ну а потом я стала старше, настолько старше, что влюбилась в принца, и с этого момента стремление защитить меня превратилось у моих матерей в самую настоящую манию. Теперь они стали защищать меня с какой-то новой яростью, даже жестокостью. И стали мстительными. Что уж там скрывать, принцу удалось разбить моё сердце, и мои матери задались целью в отместку уничтожить его самого. Хорошо помню тот день, когда я сказала им, что влюбилась, и какая паника их тогда охватила. Матери уговорили меня принять участие в маленьком спектакле, который должен был доказать, что принц недостоин моей любви. И знаете, я согласилась на их предложение, потому что искренне верила в любовь принца и с помощью этого фарса собиралась доказать это своим матерям. Короче говоря, я оделась в грязные тряпки, чтобы выдать себя за дочь местного свинопаса, и принялась слоняться вместе с хрюшками возле замка, ждала, когда же меня обнаружит здесь мой принц. Дождалась. Принц повёл себя в точности так, как предсказывали мои матери. Смотрел на меня с презрением, морщил нос и, разумеется, моментально меня разлюбил – это у него как рукой отрезало. Одним словом, повёл себя хуже тех хрюшек, которых я пасла. Принц обращался со мной так заносчиво, так высокомерно, что я, само собой, прокляла его. Отныне каждый злой поступок принца должен был отпечататься на его лице. Но если он будет вести себя достойно, то моё заклятие его внешности не повредит. На прощание я дала принцу сорванную в его же саду заколдованную розу, которая должна была напоминать ему о том, что мы с ним когда-то любили друг друга. А когда с той розы опадёт последний увядший лепесток, образ, в котором находится на тот момент принц, останется с ним навсегда. А если это не образ окажется, а образина, винить за это ему будет некого, кроме как себя самого. Так же, как многие-многие ведьмы и феи до меня, я оставила принцу шанс разрушить заклятие. Для этого он должен был полюбить – искренне, горячо и взаимно. Мне показалось, что так будет по-честному. Я думала, что тем самым даю принцу возможность искупить свои грехи и всё исправить. Но у злых сестёр, матерей моих, были на этот счёт свои планы. Они буквально свели принца с ума и заманили, что называется, на кривую дорожку. Одним словом, принц принялся крушить всё налево и направо, стал жестоким, бездушным и довольно скоро превратился в отвратительное чудовище – то самое, которое сёстры с самого начала разглядели спрятавшимся в тёмных глубинах его души. Знаете, я, пожалуй, могла бы простить принцу все его дикие выходки, если бы только они не затронули принцессу Тьюлип Морнингстар и Белль. Мои матери своими постоянными пытками довели Чудовище до безумия, и он, в свою очередь, так мерзко, так отвратительно повёл себя с принцессой Тьюлип, что она не выдержала и кинулась с высокой скалы прямо в руки – точнее, щупальца – морской ведьмы. Урсула, разумеется, этим подарком воспользовалась и сохранила Тьюлип жизнь в обмен на красоту и чудесный голос принцессы. Ну а я чуть позже вернула бедняжке Тьюлип и красоту, и голос, обменяв их у Урсулы на ожерелье из морских раковин, которое мои матери с помощью колдовства стащили у морского короля Тритона. Я никак не могла простить своих матерей за то, что из-за них в такой опасности оказалась жизнь Тьюлип. И за те ужасы, которым они подвергли несчастную Белль, тоже их простить не могла, хотя и понимала, конечно, что всё это злые сёстры проделывали не из ненависти к Белль, а исключительно ради того, чтобы стереть в порошок Чудовище, который посмел так грубо обойтись со мной. Это стало началом моего разочарования в своих матерях, и с этого же момента я принялась вживаться в новую для себя роль волшебницы, исправляющей все допущенные сёстрами ошибки. Я была так сердита на моих матерей за вмешательство в жизнь Тьюлип и Белль, что ушла от них, никаких возражений даже слушать не стала. Уйдя из дома, я принялась скрываться от сестёр всеми известными мне способами. Таким было придуманное мною для них наказание – лишить их моей любви в надежде, что они сдадутся и навсегда переменятся. После моего ухода матери рассвирепели и бросились звать на помощь Урсулу. Она, что и говорить, ведьмой была могущественной, авторитетной, и злые сёстры надеялись, что она поможет им найти меня. При этом им было невдомёк, что Урсула к тому времени уже успела обманом завлечь меня к себе и превратила в бледную тень прежней Цирцеи. Теперь я бесцельно болталась в тёмном подводном саду Урсулы вместе с другими пленёнными морской ведьмой душами, а их за долгие годы у неё накопилось немало. Урсула же, как ни в чём не бывало, согласилась помочь моим матерям, а они за это обещали ей укрепить своей магией жуткое проклятие, которое Урсула собиралась навести на своего брата, короля Тритона. Как бы я ни относилась к Урсуле, справедливости ради нужно согласиться с тем, что права на то, чтобы занять трон своего брата, у неё были. Дело в том, что их отец завещал свой трон им обоим, и Тритон поступил с Урсулой просто безобразно, объявив морским царём одного лишь себя. Обратись Урсула ко мне, я, скорее всего, согласилась бы помочь ей восстать против брата, но никогда при этом не стала бы делать ничего, что могло причинить вред младшей дочери Тритона, Ариэль. Старинная подруга моих матерей, Малефисента, предупреждала их не связываться с Урсулой, предупреждала. И о том, что доверять Урсуле нельзя, говорила, и о том, насколько опасным может получиться то проклятие, – тоже. Но злые сёстры Малефисенту услышать не захотели – это у них было в порядке вещей, не слушать никого, кроме себя, любимых. И на то, что Урсула не была больше той прежней ведьмой, с которой они дружили много-много лет, матери своего внимания обратить не пожелали. Ослеплённые своей навязчивой идеей – как можно скорее отыскать и вернуть меня себе, – они включились в безумный план Урсулы по уничтожению Тритона. Ну это ладно, это я им легко простила бы, если бы они при этом не попытались убить Ариэль. Когда же мои матери узнали наконец о том, что Урсула забрала мою душу и засунула меня в свой подводный сад, они пришли в бешенство. Вместо Тритона они обрушили созданное ими ужасное заклятие на Урсулу, убили её и едва не уничтожили почти целиком всю землю и самих себя вместе с ней, пытаясь спасти меня. Но мои матери не ожидали того, что произошло с ними дальше. Не думали, не гадали, что заклинание рикошетом ударит по ним самим, в результате чего их неподвижные тела лягут под стеклянным куполом солярия в Морнингстаре, а души будут погружены в непробудный, бесконечный сон. В этом состоянии они до сих пор и пребывают. Мощность того гневного заклятия была такова, что притянула в Морнингстар и Малефисенту. Дело в том, что Малефисента искала тогда кого-нибудь достаточно могущественного, кто мог бы гарантировать, что принцу Филиппу не удастся разрушить своим поцелуем сонное заклятие, которое она наложила на свою дочь, Аврору, в день крестин девочки. Заклятие должно было вступить в силу в шестнадцатый день рождения Авроры, который стремительно приближался. Малефисента очень боялась, что, когда Авроре исполнится шестнадцать лет, у неё со вспышкой гнева и огня проявятся те же силы, что и у самой тёмной феи. Она была в ужасе за свою дочь и хотела избавить её от горя, которое испытала бы Аврора, уничтожив – так же, как Малефисента в своё время, – всех, кого она любила, и всё, что было ей дорого. Я и не подозревала, что мои матери были настолько близки с Малефисентой, что они с ранней юности знали и любили её. Не знала я и о том, что злые сёстры помогали Малефисенте создать её дитя, её звёздочку ясную, Аврору. В конечном итоге их заклинание неизбежно должно было погубить Малефисенту точно так же, как погубило моих матерей, тем же самым способом создавших и меня саму, что, собственно говоря, и произошло. Так что я решила не спешить и оставить всё как есть до тех пор, пока не придумаю, что делать дальше. Всё, чего я хотела от моих матерей, это чтобы они сидели тихо и ни во что не вмешивались. Мне требовалось время, чтобы разобраться с проблемами, возникшими со смертью Урсулы и Малефисенты, и заняться устранением разрушений, которые они обе вызвали с помощью злых сестёр. Но пассивное ожидание их никогда не устраивало. Не желали они тихонько сидеть в сторонке, пока я разгребаю то, что они натворили, и вновь принимались вмешиваться в чужие дела. На этот раз в прицеле моих матерей оказалась Готель, их подруга детства, которой потребовалась помощь сестёр. Готель была ведьмой и жила в Мёртвом лесу со своими сёстрами Примроуз и Хейзел и их могущественной матерью, Мани. Читая историю Готель, которую нашла в сборнике волшебных сказок, я с каждой страницей всё больше и больше узнавала о характере моих матерей. В книге они представали передо мной юными ведьмами, полными энергии и способными быть верными подругами. Такими мои матери оставались до тех пор, пока не потеряли свою младшую сестрёнку Цирцею – девочку, которую должна была заменить я. Именно тогда они начали меняться. Теперь все усилия злых сестёр были сосредоточены только на одном – любой ценой оживить, вернуть себе Цирцею. В конечном итоге они этого добились, но чёрная магия, к которой им пришлось при этом прибегнуть, сильно отразилась на них. И на мне тоже, между прочим. Она сделала сестёр безумными. С того времени забота о моей безопасности стала их навязчивой идеей. Они готовы были на всё, лишь бы вновь не потерять меня. Злые сёстры использовали и обманывали Готель, прикидывались, будто считают её своей сестрой. Они хитростью узнали заклинания, которыми пользовалась Мани, и стали применять их для достижения своих собственных целей. Когда Мани в припадке безумного гнева убила сестёр Готель, мои матери обещали своей подруге, что оживят их. Я уверена, что они с самого начала не собирались выполнять свои обещания, и вся эта возня была ими задумана только лишь для того, чтобы завладеть волшебным цветком Рапунцель. С какой целью, спросите вы? Насколько я понимаю, их целью было оживить Малефисенту, снять нежелательные эффекты, вызванные заклинанием, которое мои матери применили, создавая Аврору. Я уверена, что тогда же они прокляли Готель, считая её причиной моего гнева. Почему я так решила? Да потому, что застукала их, когда они вновь начали совать свой нос в чужие дела. На самом деле никакой вины Готель в случившемся не было. Точно так же, как не было вины Малефисенты, Урсулы, Чудовища или Гримхильды. Просто с меня хватило горя и разрушений, вызванных моими матерями. Распутывая клубок событий, отслеживая историю за историей в сборнике волшебных сказок, я обнаружила некоторую закономерность. Мои матери решительно поступали так, как считали нужным и правильным – но только в тех случаях, когда вставал вопрос о моей безопасности. Того, кто, по мнению моих матерей, мешал им защитить меня и оказывался у них на пути, ждали неприятности. Крупные неприятности. Мне хотелось простить матерей, потому что я понимала: сами-то они всегда считали, что всё делают правильно. А кто, скажите, не пойдёт на что угодно, чтобы защитить своего ребёнка? Вот то-то. Но чего я не могла им простить, так это их бессердечного отношения к тем, кого они без малейшего сочувствия устраняли только за то, что те оказались у них на пути. Тьюлип. Белль. Морис. И Белоснежка. Как же они ненавидели Белоснежку! Какие ужасные штуки проделывали с ней, пока она была ещё ребёнком! Пугали её в лесу, мучили угрозами применить колдовство. Затем, дав Гримхильде зеркало, которым владел её омерзительный отец, довели её до безумия и подбили убить Белоснежку. Такие вещи не прощают. И хотя злые сёстры заточили потом Гримхильду внутри зеркала, которое её отец использовал как свой вертеп, они до сих пор не успокоились. Они до сих пор ненавидят Белоснежку. Почему, по какой причине? Сказать по правде, это и сейчас по-прежнему остаётся для меня загадкой. Так что, сидя здесь и разбирая записи в дневниках моих матерей, я продолжаю размышлять над тем, как я сама оказалась здесь и каким образом мне посчастливилось найти такую подругу, как моя кузина Белоснежка. Просто не представляю, как я пережила бы без неё любое из сделанных мной потрясающих открытий. Без неё у меня не хватило бы отваги увидеть моих матерей такими, как они есть. Снежка была для меня образцом и примером, когда я наблюдала за тем, как она умеет держать себя на расстоянии от своей зловредной матери. Матери, полной горя и отчаяния из-за своего былого обращения с дочерью. Матери, постоянно вымаливающей у своей дочери прощения. Снежку тяготила обязанность облегчить положение своей матери, кающейся за свои прошлые грехи. Я же тяжело переживала вероломство моих собственных матерей. Найти друг друга было большой удачей и для меня, и для Снежки тоже. Я почувствовала себя намного сильнее и увереннее, когда у меня появилась она, и мы вместе взялись за поиски правды о моём прошлом и о прошлом моих матерей. Таким образом, эта история настолько же моя, как и история Люсинды, Руби и Марты. Потому что все мы – единое целое. Потому что наши судьбы сшиты тонкой серебряной нитью, сплетены воедино, скреплены кровью, магией и опасной, всеохватывающей любовью. Я сижу здесь, в доме моих матерей, и размышляю над тем, что мне делать дальше. Оставить моих матерей в непробудном сне, чтобы наказать их таким образом за совершённые преступления? Или, как говорится, спустить их с поводка и натравить на многие королевства, позволив им погубить новые жизни, – во имя любви, разумеется? Я спрашиваю себя об этом, хотя уже знаю, каким будет ответ. Я с мучительной ясностью понимаю, что сама несу ответственность за все бесчестные, грязные дела моих матерей. И покончить с этим можно только одним способом. Я знаю, каким именно. А теперь мне остаётся лишь набраться смелости и заставить себя приняться за работу. Глава I Ведьма за зеркалами Злые сёстры оказались погружёнными в вечные сумерки. В стране снов царила сумятица, порождённая пульсирующими волнами магии. Зеркальная комната сестёр казалась меньше и теснее с тех пор, как Цирцея сделала все зеркала чёрными. Таким было наказание за ту роль, которую сёстры сыграли в истории Готель, за смерть Малефисенты, Урсулы и королевы Гримхильды. Сёстры очень опасались, что на этот раз дочь не простит их, как это много раз бывало в прошлом. Они сбились со счёта, пытаясь припомнить все причины, по которым Цирцея имела полное право погрузить их в полумрак и лишить своей любви. Это разрывало им сердца, заставляло паниковать и разжигало ярость. Это напоминало Люсинде о данном ею обещании. А обещала она – ни много ни мало – уничтожить любого, кто дорог Цирцее. В стране снов сёстры потеряли свою колдовскую силу. Они больше не слышали, не чувствовали в царящем хаосе ритмичной магической пульсации. Они не могли больше нарушать здешние законы и использовать свою магию. Их магия была заключена в многочисленных зеркалах, но они теперь стали чёрными, непроницаемыми. Об этом позаботилась Цирцея. Теперь злые сёстры были беспомощными, они стали пленницами, оставшимися один на один со своим безумием, толкавшим их на привычный, хорошо знакомый путь гибели и отчаяния. Марта и Руби сидели и плакали на полу комнаты. На них всё ещё оставались потрёпанные, запачканные кровью платья, которые они не снимали с той кровавой церемонии, которую провели, чтобы связаться с Малефисентой, сражавшейся тогда против принца Филиппа. Казалось, что всё это было так давно, хотя на самом деле совершилось буквально только что. У сестёр просто не было времени, чтобы оплакать свою любимую рогатую волшебницу-ведьму, перед тем как переключиться на Готель. – Проклятая Готель! – воскликнула Люсинда, неистово нарезая круги по комнате. – Если бы не она, Цирцея могла простить нас! – Марта и Руби продолжали плакать, не слушая бессвязную болтовню Люсинды. – А что, если она узнает правду? Что она тогда о нас подумает? Люсинда сверху вниз взглянула на своих сестёр. Они все трое всегда чувствовали себя единым целым. Всегда. Но сейчас, пусть совсем ненадолго, сёстры вдруг показались Люсинде другими . Странными, неестественными, не похожими на неё саму. Чужими. Это ощущение поразило её. В этот момент Люсинда вдруг поняла, какими теперь должна видеть их всех Цирцея. – Тихо! Кончайте реветь! – Люсинде нужна была тишина. Ей необходимо было подумать. Найти способ выбраться из этой комнаты, чтобы она смогла отомстить Фее-Крёстной и её назойливой сестрице, Няне, которые увели от них Цирцею. – Я не могу сосредоточиться, пока вы тут завываете! Обещаю вам, сестрички, мы найдём способ уничтожить всё, что дорого Цирцее! Мы должны придумать, как оживить Малефисенту, чтобы она помогла нам! Уж она-то ненавидит фей ничуть не меньше нас с вами! – Нет, Люсинда, нет! Именно поэтому Цирцея так сердита на нас! – взвизгнула Руби, глядя на Люсинду снизу вверх своими вытаращенными глазами. Люсинда заметила в них безумный блеск, который напугал её. – Да, Люсинда! – воскликнула Марта. – Она никогда не простит нас, если мы убьём их! – Заткнитесь! – Люсинда резко остановилась и продолжила, вновь глядя сверху вниз на своих сестёр. – Если мы заберём всё и всех, кого любит Цирцея, ей не останется ничего другого, как только вернуться к нам. За утешением. Мы станем единственным, что у неё осталось на свете. Мы станем нужны ей! Люсинда чувствовала себя так, словно она уговаривает совершенно неразумных детишек. – С Готель это не прошло! Почему ты думаешь, что пройдёт с Цирцеей? Люсинда обдумала вопрос Руби. Если честно, она и сама не надеялась на то, что это сработает. Но при этом чувствовала, что иного выбора у них просто нет. – Мы не обращали на Готель должного внимания. Упустили её. Бросили её одну, и она свихнулась. Мы просто не понимали, как много в ней от Мани. – Люсинда сделала вид, будто что-то припоминает, копается у себя в мозгах. Затем резко тряхнула головой, словно пытаясь отогнать настигнувшую её мысль. – Готель оказалась слишком слабой. Сёстры мы с ней по магии или нет, сейчас она для нас никто! Она отказалась дать нам цветок, чтобы мы могли спасти Малефисенту! Значит, это она, она повинна в смерти Малефисенты! Я уверена, что Цирцея поймёт, если мы вернём Малефисенту! – Нам нужно просто подождать немного, – сказала Марта. – Если мы будем ждать и ничего не предпринимать, как просила нас Цирцея, она раньше или позже простит нас. Должна простить! Люсинда махнула на своих сестёр рукой, совершенно забыв о том, что в том месте, где они сейчас находятся, нет больше и следа магии и взмахом руки никого замолчать не заставишь. – Замолчите! Я не стану ждать решения суда фей! – Какого ещё «суда фей»? Что ты имеешь в виду? – в один голос спросили Руби и Марта, одновременно вскакивая на ноги. – А вы что, думаете, феям нечего нам предъявить? У них есть отличная возможность привлечь нас к суду, пока мы заперты в этом месте. Боже, да они уже целую вечность грозятся сделать это! А теперь, когда Цирцея на их стороне, не стоит ждать, что она станет защищать нас. Нам нужно самим себя защищать! И быть наготове! Руби и Марта взглянули на Люсинду, на их выпученных глазах блестели слёзы. – Цирцея не на стороне фей! – Вот именно, что на их! – фыркнула Люсинда. – Она отвернулась от нас из-за любви к Няне и её ужасной сестре Фее-Крёстной. Они предложили ей стать исполняющей желания феей. Нашу Цирцею – исполняющей желания феей, представляете? И это после всего, что они сделали с Малефисентой? Интересно, как это представляет себе Цирцея? Она же ведьма! Одарённая магической силой и созданная из трёх ведьм. Я не допущу, чтобы её сбивали с толку феи, ни за что не допущу. И ни за что не позволю им использовать нашу дочь, когда они будут там заседать в суде против нас. Не думаю, что вас устроит вот так просто сидеть и ждать!.. Ждать! Чего ждать? Вы что, совсем разум потеряли? Да что с вами случилось, сестрички мои? Руби и Марта с опаской посмотрели на Люсинду, затем в один голос ответили. – Ты у нас случилась! – Что за бред? Что я такого сделала? – Ты сказала нам, что мы должны постараться, чтобы стать для Цирцеи лучшими ведьмами на свете. А теперь хочешь убить всех, кого она любит! Где логика? – спросила Руби. – Ты настаивала, чтобы мы говорили правильные вещи, перестали вмешиваться в чужие дела и принимали свои решения с оглядкой на Цирцею, – подхватила Марта. – Ты сказала, Люсинда, что единственный способ вернуть Цирцею – это сделать её счастливой, – вновь вступила Руби. – И мы хотим её вернуть! Мы хотим её вернуть! Марта тут же подхватила кричалку сестры. – Мы хотим её вернуть! – И Руби вместе с Мартой принялись топать ногами, крутиться на месте, рвать на себе потёртые, покрытые кровавыми пятнами платья и с каждым новым поворотом всё громче выкрикивали: – Мы хотим её вернуть! Мы хотим её вернуть! Люсинда подскочила ближе, встала перед ними. – Прекратите немедленно! Кончайте комедию ломать! – Она уставилась на своих впавших в истерику сестёр. Изодранные, потрёпанные платья едва прикрывали их тощие, хрупкие тела. А у неё не осталось сил даже для того, чтобы как-то поприличнее одеть их. Странно, ведь во сне даже совершенно далёкий от какой бы то ни было магии человек способен сменить свою одежду. Для этого ему достаточно лишь подумать об этом. Но Цирцея всего лишила злых сестёр, буквально всего. Включая возможность хоть как-то сохранять чувство собственного достоинства. При этом Люсинда знала, что её сёстры правы. Она действительно говорила всё это. Как же ей заставить Руби и Марту понять, что пришло время действовать по-новому? Время вновь стать могущественными ведьмами, какими они были всегда? Что пришла пора покинуть сонное царство и вернуться на своё законное место. Однако Люсинда не была уверена, что сёстры готовы услышать правду, поэтому она держала её при себе. Хотя Руби и Марта всегда были существами хрупкими, ранимыми, но ещё никогда Люсинда не опасалась за их рассудок так сильно, как сейчас. Была тайна, которую она хранила от них на протяжении всей жизни. Если открыть им эту тайну сейчас, почти наверняка произойдёт катастрофа. Люсинда надеялась, что эту тайну не узнает никто и никогда, даже Цирцея. Как бы сильно ни любила Люсинда своих сестёр, она знала, что воля у них слишком слаба, чтобы сохранить подобной важности секрет и не проболтаться. Ну вообще-то они знали часть той загадочной истории. Но им была неизвестна самая важная тайна, та самая, что может уничтожить их всех, если только до неё доберётся Цирцея. Не знают сёстры и о том, что именно из-за неё, из-за этой тайны им необходимо как можно скорее выбраться отсюда. Выбраться и уничтожить библиотеку Готель. – Сёстры, послушайте. Я старшая из нас. Мне нужно, чтобы вы поверили, что я всё знаю лучше всех. – Люсинда всё знает лучше всех! – рассмеялись Руби и Марта. – Люсинда всё знает лучше всех! Нет, вы слышали? Вы слышали? Лучше всех! – Сёстры, прошу вас. Соберитесь и постарайтесь выслушать меня. Это очень важно! – кричала им Люсинда, но Руби и Марта не слушали её и повторяли, топая ногами, новую кричалку: – Люсинда знает лучше всех! Люсинда знает лучше всех! Что ж, не имея возможности применить магию, Люсинда решила действовать по старинке, силой. Она обхватила своих сестёр за шею – одной рукой Руби, другой Марту, и приподняла их над полом так, что их ноги беспомощно заболтались в воздухе, как у тряпичных кукол. – Немедленно прекратите орать и выслушайте меня! Комната затрещала, затряслась, облепившие её стены зеркала задребезжали, заходили ходуном, грозя в любой момент расколоться на мелкие кусочки. Люсинда опустила своих сестёр на пол. Дрожа от страха, Марта вцепилась в Руби и вскрикнула: – Что происходит? Люсинда, остановись! Не надо, Люсинда! Мы будем тебя слушать, будем! – Люсинда, прости! – подхватила Руби. – Останови это, пожалуйста! Люсинда застыла на месте, молча глядела вокруг. Затем остановила свой взгляд на зеркалах. Что-то не так было с этими зеркалами, что-то очень не так. Люсинда принялась внимательнее присматриваться к каждому зеркалу, искала ведьму, которая совершенно очевидно притаилась за одним из них. Комната тем временем продолжала трястись. – Люсинда, пожалуйста! – хныкали прижавшиеся друг к другу Руби и Марта. – Мы обещаем сделать всё, что ты скажешь! Только не разбивай наши зеркала, ведь это всё, что у нас есть! – Это не моя магия, дурочки. Нас с вами магии здесь лишили! А теперь отойдите назад и встаньте за мной. Живо! Люсинда запихнула сестёр себе за спину и широко раскинула руки в стороны. – Ну, давай, вылезай! Покажись, ведьма! – злобно прошипела она. Зеркала на стенах дрожали, сквозь них пробивались язычки зелёного пламени. – Так это же Малефисента! – взвизгнула Руби, увидев зелёные огоньки. – Она вернулась! Она сумела найти дорогу из тьмы! О, я всегда знала, что она очень, очень сильная! Язычки пламени разрастались. Яркие, жаркие, они, казалось, выпрыгивают сквозь зеркала прямо в комнату. Затем из язычков пламени сложилось лицо, отразившись на поверхности каждого зеркала. Лицо было бледным, с большими, очень красивыми тёмными глазами. Эту женщину злые сёстры уже видели много-много лет назад, и с тех пор она ничуть не изменилась. И это была не Малефисента. – Гримхильда! – дружно выдохнули три сестры. – Привет, ведьмы поганые, – раздался из каждого зеркала её голос и эхом прокатился по комнате. Руби и Марта закрутились на месте, пытаясь понять, где настоящая Гримхильда, а где её иллюзорные отражения в зеркалах. – Она здесь, сёстры! – сказала Люсинда, указывая на висевшее прямо перед ними зеркало. Старая королева Гримхильда выглядела ещё величественнее, чем помнилось Люсинде. Холодная. Грозная. Прекрасная. Люсинда невольно подумала, а было ли вообще наказанием то, что они с сёстрами засадили Гримхильду в зеркало точно так же, как ещё раньше проделали с её папашей. Ведь сейчас, вырвавшись на свободу, Гримхильда выглядела такой юной, такой прекрасной, и, пожалуй, стала даже сильнее, чем могла припомнить Люсинда. – Но как ты попала в сон? – спросила она, заставив Гримхильду громко расхохотаться в ответ. – Но это же была твоя магия, Люсинда. Это ты произнесла то заклинание, которое заточило меня в мире зеркал. Сама запихнула меня туда и при этом не знаешь, каким образом я смогла появиться перед тобой? Странно! «Неужели Гримхильда поняла, что она больше не связана нашим заклинанием?» – подумала Люсинда. Она вдруг почувствовала себя ужасно неловко, стоя перед королевой в своём потрёпанном, испачканном кровью платье. Как ей хотелось сейчас не быть заточённой в стране снов, не быть такой беспомощной, не имея никакой поддержки, если не считать её безмозглых сестёр. Как же хотелось Люсинде оказаться сейчас на своей земле, которой они с сёстрами правили, словно три королевы. Или, точнее, как одна королева в трёх лицах. Но вместо этого она находилась сейчас в царстве зеркал и безумия и разговаривала со старой королевой Гримхильдой. Что, интересно, королева думает о них, запертых в этом месте, таких испуганных и жалких на вид? «Будь проклята Цирцея за то, что отобрала у нас наши магические силы! – мелькнуло в голове у Люсинды. – Без них мы беспомощны. Без них и без наших зеркал!» И тут, поняв одну вещь, она рассмеялась. – Зеркала! Ну конечно, зеркала! Цирцея, эта самая умненькая-разумненькая, самая могущественная-премогущественная ведьма на свете забыла заколдовать зеркала в стране снов так, чтобы сквозь них не могла пройти Гримхильда! Услышав разлетевшийся эхом по всей комнате смех Люсинды, злая королева прищурилась, глядя на неё, и сказала: – Скажи, тебе что, совсем не интересно узнать, зачем я сюда пришла? Или так и будешь торчать тут столбом и ржать, пока мне не надоест и я не уйду прочь? – О, мне и так известно, зачем ты здесь, королева. Отомстить явилась, верно? – Это нечестно! Это неправильно! – заверещали Руби и Марта. – Нас же лишили магической силы, и нам нечем защитить себя! А беззащитных бить нечестно! Нечестно! Нечестно! – Да успокойтесь вы, – поморщившись, покачала головой Гримхильда. – Не собираюсь я вас бить, хотя и должна была бы на самом деле. Нет. Я здесь потому, что мне нужна ваша помощь. Сёстры молчали. Таращили свои глаза и не знали, что ответить. Да, так вот просто и стояли, словно громом пришибленные, только подёргивались иногда да беззвучно разевали рты. – Да, теперь я вижу, что напрасно пришла сюда. Ошибку допустила. Вы стали ещё безумнее с того последнего раза, когда я вас видела, – хмыкнула Гримхильда и продолжила: – Даже если бы я пришла, чтобы мстить, то не смогла бы использовать при этом против вас свою магию. Так же, как вы свою магию здесь применить не можете. Беззащитные, забытые, растерянные. Жалко мне вас. – Да как ты смеешь… – Как я смею? – перебила её Гримхильда. – Да как вы смеете? Вы растоптали мою жизнь! Вы ухитрились заставить меня убить мою собственную дочь! А теперь ваша доченька, ваша Цирцея увела от меня Снежку! Мою бедную Снежку, которая до сих пор видит вас в своих ночных кошмарах! Я уничтожу вас всех прямо на месте! – впрочем, по глазам ведьмы было видно, что никого убивать она не собирается. – Но я пришла сюда за помощью. За вашей помощью. После всего, что мне о вас рассказала Малефисента, я подумала… Ладно, не важно, что я подумала. Вижу, что я зря сюда пришла. Вы совсем разум теряете. Возьмусь даже утверждать, что вы его уже потеряли. Весь. Окончательно. Какую бы месть я для вас ни придумала, она всё равно ни в какое сравнение не будет идти с теми муками, которые вы испытываете от того, что торчите здесь без своей дочки, зато в сумасшедшем доме. Между прочим, это как раз именно то, чего вы заслуживаете. Гримхильда повернулась и отошла в глубину зеркала, почти исчезнув среди мерцающих язычков зелёного пламени. – Нет, погоди, Гримхильда. Постой! – Что тебе, Люсинда? – Злая королева приостановилась и обернулась, чтобы взглянуть через плечо. – Чего ты от нас хочешь? Королева вздохнула. Затем, как показалось, приняла решение и повернулась назад к сёстрам. – Я хочу, чтобы вы помогли мне вернуть назад Белоснежку. Хочу заклинание, которое привяжет её ко мне. Взамен готова сделать всё, что угодно. Люсинда видела, что Гримхильда не обманывает, говорит честно. Чувствовала отчаяние королевы, почти такое же сильное, как собственная тоска Люсинды по Цирцее. – Понятно, – сказала Люсинда. – А где сейчас твоя дочь? – Она у фей вместе с Цирцеей. – О, вот как? Что ж, у нас есть кое-какие свои планы насчёт фей, – спокойным ровным голосом объявила Люсинда. – И вы можете привести свои планы в исполнение прямо из страны снов? – с плохо скрываемой насмешкой уточнила Гримхильда, обводя взглядом маленькую зеркальную комнату. – С твоей помощью – да, – улыбнулась в ответ Люсинда. – Обещайте, что при этом моя дочь не пострадает. – Обещаю, что вашей дочери мы не причиним никакого вреда. – Каким способом хотите скрепить своё обещание – кровью или магией? – спросила старая королева и прищурилась, глядя на сестёр, словно это помогло бы ей увидеть, правду они говорят или нет. Люсинда улыбнулась своим сёстрам, и они одобрительно улыбнулись в ответ. – Мы с радостью готовы поклясться, – сказала Люсинда. – Тогда скажите, что я для вас должна сделать? – Нам нужно, чтобы ты нашла одну из птиц Малефисенты, – ответила Люсинда. – Думаю, что смогу это сделать, – криво усмехнулась Гримхильда. Знали сёстры эту ухмылку, очень хорошо знали. Именно её они видели на лице Гримхильды много лет назад, когда она выпила зелье, которое ей дали сёстры. И было это в тот самый день, когда она приказала своему охотнику убить Белоснежку. Что ж, Люсинде было приятно увидеть, что за это время ненависть Гримхильды ничуть не убавилась, что она продолжает тлеть в её душе, словно раскалённые угли ада. Если честно, Люсинда не знала, может ли она доверять Гримхильде, но возможно, что действуя сообща, они быстрее добьются того, что для них желаннее всего. Желаннее даже, чем месть. Они получат своих дочерей. Глава II После конца Сидя в доме злых сестёр, Белоснежка и Цирцея читали сборник сказок. Они были заперты здесь с тех пор, как этот дом отвёз их на место своего создания, место, известное как Начало. Очень многое из того, что окружало Белоснежку и Цирцею в доме злых сестёр, выглядело загадочно. Секреты таились в стенах дома и на его книжных полках, он весь насквозь был пропитан тайной. Одной из них было само появление дома на свет, точнее, место его создания. Построив этот дом, сёстры снабдили его аварийной защитной системой, которая в случае, если бы что-нибудь случилось с ними, должна была перенести дом вместе со всеми его обитателями в это самое Начало. Сёстры хотели быть уверенными, что если они вдруг попадут в беду вдали от дома, их секреты окажутся в безопасности. Именно это и произошло. Когда злые сёстры были заброшены в страну снов, Цирцея и Белоснежка находились в их доме, и он немедленно понёс их на место своего рождения, которое находилось вне границ привычного мира. Собственно говоря, Начало находилось на небе, усыпанном мерцающими звёздами и медленно вращающимися созвездиями. Белоснежка и Цирцея оставались запертыми в доме и понятия не имели, как из него сбежать. А главное – куда . Чтобы чем-то себя занять, они читали сборники волшебных сказок и дневники сестёр. Надеялись найти в этих дневниках какие-нибудь ключи, которые подскажут, как им вернуться домой. Они очень волновались за всех, кто оставался в королевстве Морнингстар после той их битвы с Малефисентой. Но вскоре от этих тревожных мыслей их отвлекла сказка о Готель, на которую они набрели в сборнике сказок. Они просто поверить не могли, узнав, какое активное и глубокое участие принимали в этой истории злые сёстры. Цирцея настолько рассердилась из-за этого на своих матерей, что отняла у них все магические силы. А сразу же вслед за этим дом освободил их из Начала. Причём безо всяких объяснений освободил, молча. Неожиданно получив свободу, а вместе с ней и возможность отправиться куда их душа пожелает, Цирцея и Белоснежка решили прежде всего убедиться в том, что все, о ком они прочитали в сказке о Готель, остались целыми, невредимыми и на своих местах. Для начала они навестили Рапунцель и своими собственными глазами увидели счастливое окончание её истории. Оттуда они перенеслись проверить миссис Тиддлботтом, славную пожилую женщину, которая заботилась о Рапунцель, когда та была совсем маленькой, а теперь присматривала за телами Хейзел и Примроуз (это, как мы помним, сёстры Готель). Убедившись, что в сказке о Готель всё в порядке, Цирцея и Белоснежка успокоились и перелетели в королевство Морнингстар, посмотреть, как обстоят дела у Няни, Тьюлип и Оберона после битвы с Малефисентой. Нужно заметить, что хотя мысли Белоснежки и Цирцеи занимали события, о которых они прочитали в сказке о Готель, сердца их всегда оставались в Морнингстаре. Во время своего путешествия Белоснежка и Цирцея вновь перечитали окончание истории Малефисенты, и это совпало с началом их собственного приключения. * * * Няня стояла среди развалин замка Морнингстар. Фея-Крёстная отослала добрых фей помогать принцу Филиппу сражаться с драконом, а сама осталась в Морнингстаре, чтобы восстанавливать замок вместе со своей сестрой после ужасных разрушений и помогать всем раненым в битве с Малефисентой. – Спасибо тебе за помощь, сестра, – с чувством сказала Няня. – Это мне только в радость, моя дорогая, – ответила Фея-Крёстная, целуя свою сестру в щёку. – В своё время мы с тобой и не с такими разрушениями справлялись, правда? И я очень, очень рада, что никто в замке серьёзно не пострадал. Няня огляделась вокруг, пытаясь найти Тьюлип. – Ты высматриваешь принцессу Тьюлип? – догадалась Фея-Крёстная. – Она с Попинджеем. Они вместе делают всё возможное, чтобы помочь армии Оберона. Он многих друзей потерял в своей битве с Малефисентой. Няня была убита горем. Всё, всё вокруг было превращено в руины, и Фея-Крёстная видела боль, отражавшуюся на лице её сестры. – Не переживай так сильно, моя дорогая. Ты действительно сделала для Малефисенты всё, что было в твоих силах. Мне очень жаль, что я не помогла тебе. Вот если бы я смогла… – Давай сейчас не будем об этом, – обняла свою сестру Няня. – Я знаю, что ты… что ты… И она заплакала так сильно, как ещё никогда в жизни не плакала. Она так много потеряла. Малефисенту потеряла и не знала, как ей теперь найти Цирцею, которую унёс в неведомую даль волшебный дом. – У тебя есть я. И я всегда у тебя буду, – напомнила ей сестра. – Поговори с Фланци. Возможно, она больше, чем кто-либо, знает обо всём, что связано с загадочным домом злых сестёр. Впрочем, я уверена, что ещё раньше Цирцея и Снежка сами найдут способ целыми и невредимыми вернуться назад. – Наверное, ты права, сестра. Пойду-ка я лучше помогу Тьюлип с Повелителями Леса. Возможно, смогу вылечить их с помощью моей магии, – сказала Няня, хотя по-прежнему выглядела при этом очень озабоченной. Фее-Крёстной этот план понравился. – Хорошо. А я останусь здесь и займусь восстановлением замка… Договорить до конца свою мысль ей помешала огромная роскошная стрекоза, прилетевшая с посланием из Страны эльфов и фей. – Что там? – спросила Фея-Крёстная, развёртывая свиток и начиная читать его. – А, это от Мерривезер. Пишет, что Аврора проснулась. Принц Филипп разрушил заклятие. Она с тревогой посмотрела на свою сестру, зная, что от хороших новостей тоже порой не выдерживает сердце. – Нет, я счастлива за принцессу и за двор короля Стефана, – перехватив её взгляд, покачала головой Няня. – Уверена, что хорошие вести принесут каждому жителю королевства любовь и свет, и я очень-очень рада, что принцесса будет счастлива. Она заслуживает этого. – И Малефисента тоже в каком-то смысле счастлива, – обняла свою сестру Фея-Крёстная. – Ведь она живёт в своей дочери, в Авроре. Няня подумала, что её сестра права. Эта мысль утешила Няню. Лишь на время утешила, конечно, только до тех пор, пока ей на смену не пришли другие мысли. Но в этот момент Няня была действительно рада тому, что принцесса нашла, наконец, свою истинную любовь в принце. А ещё ей было приятно сознавать, что Малефисента в определённом смысле действительно живёт и продолжит жить в Авроре. Даже если изо всех историй и сборников волшебных сказок этот момент исключить, ничего не изменится. Так будет, и это единственное, что имеет значение. * * * – Снежка, погоди, остановись, не читай дальше, – сказала Цирцея. – У меня сердце разрывается. К тому же мы почти на месте. – Она выглянула в окошко стремительно летевшего по воздуху домика своих матерей. – Смотри, уже Морнингстар показался. Снежка отложила сборник волшебных сказок и взволнованно воскликнула, подняв взгляд на Цирцею: – О, неужели? Вот уж Няня обрадуется, когда тебя увидит! Цирцея опустила домик своих матерей на вершину чёрной голой скалы, торчавшей над тем, что когда-то было владениями морской ведьмы Урсулы. Из круглого окна кухни им открылся вид на замок Морнингстар. Ужасающий вид. Хотя Маяк богов война между Малефисентой и Повелителями Леса не затронула, сам замок лежал в руинах. Видимые со скалы зубчатые крепостные стены с бойницами превратились в лежащие у подножия замка груды щебня, напоминавшие разбитые надгробия гигантов. Две башни были полностью разрушены, включая ту, где были комнаты Тьюлип. При виде этого бедствия у Цирцеи защемило сердце. – Ну что же, – негромко сказала она, оценивая масштаб повреждений и одновременно заваривая чай для своей кузины. – По крайней мере чего-то подобного мы и ожидали. А Няня и Тьюлип целы и невредимы, правильно? Сидевшая в маленьком, уютном, обитом красным бархатом креслице Белоснежка тронула рукой лежавшую у неё на коленях пачку писем и ответила, глядя в большое круглое окно: – В письмах Няни и сборнике волшебных сказок говорится, что с Тьюлип всё в порядке и что она вместе с Феей-Крёстной занимается восстановлением замка. Цирцея оторвала взгляд от подноса с чаем и пирожными и улыбнулась своей кузине: – Спасибо за то, что ты сумела перелопатить все эти письма и книги. Послушай, а ты точно уверена, что тебе не лучше было бы в своём замке, чем здесь? – Уже пытаешься избавиться от меня, да? – подмигнула Снежка своей кузине. Цирцея поставила поднос на маленький столик и метнулась к Снежке. – Нет, конечно же! Я так счастлива, что ты здесь! Просто боюсь, что тебе ужасно скучно будет сидеть одной в доме, пока я в замке. Понимаю-понимаю, это, быть может, кажется излишней предосторожностью, но Няня действительно считает, что здесь ты будешь в гораздо большей безопасности, чем в замке, где в солярии по-прежнему лежат тела моих матерей. – Понимаю, – улыбнулась Снежка. – Но у меня есть сборник волшебных сказок и все эти письма, так что я найду чем заняться. И между прочим, я не очень-то готова к тому, чтобы вернуться к моей прежней жизни. Пока что не готова, во всяком случае. – она рассмеялась, вороша лежащие у неё на коленях письма. – Бедная маленькая сова. Няня, наверное, совсем загоняла её со своими письмами, пока не могла сама до нас добраться. Если прикинуть на глаз, то пока мы с тобой были в том странном и красивом месте, она по нескольку писем каждый день присылала. – Начало. То место называется Начало , – напомнила ей Цирцея. – Но я столько всего ещё не знаю ни про моих матерей, ни про этот дом. Гадаю, например, переключилась ли защитная система после того, как я отобрала у матерей их силу, и если да, то каким образом. – Собственно говоря, я здесь именно для того, чтобы помочь тебе во всём разобраться, – улыбнулась Цирцее Белоснежка. – У тебя пока что не было времени даже на то, чтобы толком понять всё, что случилось с Готель, не говоря уж о Малефисенте. В том, что говорили твои матери, многое мне кажется очень любопытным, и я хочу внимательнее покопаться в этом. А ещё я понимаю, что тебе хотелось бы разобраться со всеми этими книгами, но не можешь же ты разорваться, чтобы быть в двух местах сразу, верно? Во всяком случае, так мне кажется . – Тут Снежка лукаво взглянула на Цирцею и продолжила: – Так что, пожалуйста, позволь мне помочь тебе. Мне это только в радость, честно. Цирцея налила своей кузине чаю, посмотрела на то, как она пробует его, а затем сказала: – А ты знаешь, что эта чашка привыкла к тому, чтобы быть твоей? Я об этом в дневнике Люсинды вычитала. – Точно! – улыбнулась Снежка, внимательно разглядывая чашку. – И мне кажется… Послушай, мне кажется, что твои сёстры… прости, матери … когда-то давно стащили её у моих родителей. – Это тебе правильно кажется, – кивнула Цирцея. – Но я до сих пор понять не могу, что они делали с чашками, которые у всех крали? Как ты думаешь, они их просто на память брали, из озорства, или… проделывали с этими чашками какие-то более зловещие штуки? – По-моему, я что-то читала про чашки в истории Малефисенты. Если хочешь, я… Не дав Снежке договорить, Цирцея выхватила у неё чашку и швырнула её в сторону. Чашка ударилась о стену и разлетелась на мелкие куски. – Цирцея! – опешила Снежка. – Цирцея, успокойся, прошу тебя! Цирцея схватила Снежку за руки и крепко стиснула их. – О, боже! Прости меня, Снежка. Сама не знаю, что это на меня нашло. По-моему, я на своих матерей сердита гораздо сильнее, чем мне казалось. – Понимаю, всё понимаю, моя дорогая Цирцея. А теперь иди к Няне. Она так сильно волновалась за тебя, не заставляй её ждать. А со мной здесь всё будет в порядке, обещаю. Посижу в тишине, спокойно сказки почитаю. – Ты права. Прости. Думаю, что повидаться с Няней пойдёт мне на пользу, – сказала Цирцея, легко притронувшись ладонью к щеке Снежки. – Снежка, дорогая, нужно было мне отправить тебя домой после того, как мы проверили, всё ли в порядке у миссис Тиддлботтом. Не слишком ли многого я от тебя прошу? И не будет ли беспокоиться твой муж? – Нет, Цирцея, – поцеловала её в щёку Белоснежка. – Мой дорогой, милый муж всё понимает. Он всегда чувствовал себя несколько неуютно от того, насколько я близка со своей мамой, так что теперь, думаю, будет только рад тому, что я смогла стать самостоятельной без неё. Цирцея была рада услышать это. – Послушай, Снежка, я собираюсь заколдовать этот дом на то время, пока буду в замке. Сделаю так, что сюда никто не сможет войти, – сказала она. – Гарантирую, что ты здесь будешь в полной безопасности. А если я тебе вдруг зачем-то понадоблюсь, ты моментально сможешь связаться со мной через ручное зеркальце. – Цирцея ненадолго замолчала, озабоченно нахмурила брови. – А ты точно думаешь, что тебе хорошо здесь будет одной? Может быть, я всё же попробую убедить Няню, что тебе лучше находиться вместе со мной в замке? – Нет, – покачала головой Снежка. – Я всё понимаю. Правда, Няня считает, что здесь мне будет безопаснее. Хорошо, я согласна. И не волнуйся за меня, Цирцея, не надо. Цирцея вновь улыбнулась своей кузине и подумала о том, до чего же светлая, прекрасная душа у Белоснежки. Ну кто ещё, скажите, согласился бы, рискуя жизнью, пуститься вместе с ней, Цирцеей, в опасное путешествие? Отправиться в дальние края, чтобы проверить, как дела у сестёр ужасной ведьмы, которая похищала детей, или повидать милую одураченную пожилую женщину, помешавшуюся на том, чтобы печь именинные торты? Хотя Снежка была намного старше Цирцеи, она порой казалась ей просто маленькой девочкой. Была в Снежке какая-то вечная юность, которую Цирцея находила очаровательной. А доброта, с какой Снежка относилась к ней? Разве заслуживала Цирцея такого доброго отношения к себе после всего, что много лет назад творили со Снежкой её матери? Да, Снежка доказала, и не раз, что она удивительная, прекрасная женщина с добрым, умеющим прощать сердцем. Женщина, которая смогла простить даже собственную мать, пытавшуюся убить её. – Знаешь, Снежка, я очень люблю тебя. Очень-очень, – сказала Цирцея. – Я тоже люблю тебя, Цирцея. После этого кузины долго обнимались. Цирцее ужасно не хотелось покидать Снежку, и на прощание она сказала: – Если найдешь в сборнике сказок что-то важное, дашь мне знать? Снежка посмотрела на книгу, которую держала в своей руке, и ответила: – Ну конечно, дам знать. А теперь иди и передай Няне привет от меня, ладно? Цирцея ещё раз поцеловала Снежку, заколдовала дом так, чтобы никто без неё не мог проникнуть в него, и отправилась в замок. * * * Цирцея ушла, но чувствовала, что сердцем по-прежнему остаётся со Снежкой. Она оглянулась, чтобы увидеть дом своих матерей, силуэт которого виднелся на скале, нависавшей над разбивающимися о прибрежные камни волнами. Выкрашенный зелёной краской, с криво нахлобученной, словно ведьмовской колпак, крышей и чёрными ставнями, этот дом выглядел самым последним на свете местом, где могла бы жить Белоснежка. Цирцея рассмеялась, подумав об этом, а затем ушла в свои мысли, любуясь одновременно красотой пейзажа. Она очень соскучилась по Морнингстару с его великолепным маяком и сверкающим морем. А затем сердце Цирцеи учащённо забилось, когда она издалека увидела стоящих перед воротами замка Няню, а рядом с ней её сестру, Фею-Крёстную. Цирцее показалось, что они сейчас ведут между собой какой-то очень серьёзный разговор, и ускорила шаги, но тут её остановил и заставил вздрогнуть от испуга голос, который она никак не ожидала здесь услышать. «Приве-ет, Цирцея». Цирцея завертела головой, пытаясь понять, откуда он прозвучал, этот голос. А в следующую секунду её ног коснулось что-то мягкое и тёплое. Это была Фланци, кошка-телепат злых сестёр, трёхцветная красавица с рыжими, чёрными и белыми пятнами. – Фланци! – восхищённо выдохнула Цирцея, хотя кошка, кажется, была не очень рада видеть её и просто смотрела, прищурив глаза, снизу вверх на Цирцею, переступая с одной белоснежной лапки на другую. Насколько могла вспомнить Цирцея, Фланци всегда была рядом. В детстве эта кошка вообще, можно сказать, была Цирцее ещё одной сестрой. Причём самой уравновешенной и рассудительной сестрой в доме. И мудрой. И очень-очень загадочной. Впрочем, у Фланци оказалось ещё множество качеств, о которых Цирцея и не подозревала, пока не прочитала дневники своих матерей. Она всегда считала, что у них с Фланци есть взаимопонимание, хотя по сегодняшнему дню, по этой встрече такого, пожалуй, не скажешь. «Ты меня сильно разочаровала, малышка , – прозвучал в голове Цирцеи голос кошки. – Но сейчас не время обсуждать моё разбитое сердце. Я должна вернуться к твоим матерям. Они заждались тебя. Мы все уже заждались». Фланци неодобрительно посмотрела на Цирцею, и та ответила: – Я знаю, Фланци, я знаю. Прости. Я оказалась запертой в Начале. «Значит, дом отнёс тебя на место своего рождения, и ты отобрала у своих матерей их магическую силу, чтобы выбраться оттуда?» – поморгав своими янтарными глазами, спросила Фланци. Цирцея, честно говоря, не поняла, что имеет в виду кошка. – Конечно же я не делала этого, Фланци! Откуда мне было знать, что Начало отпустит нас, если только я заберу магическую силу у матерей? «Выходит, наша утончённая, идеальная Цирцея украла силу своих матерей из благородных намерений. Ясненько. Однако тебе ещё есть чему учиться. Имей в виду, что как только ты присвоила магические силы своих матерей, разрушились и потеряли силу и все, когда-либо наложенные ими заклятия. Включая аварийную защитную систему, между прочим. Именно поэтому вы смогли вернуться и посетить многие королевства. Мы с тобой о многом должны поговорить, Цирцея. Тебе многому нужно научиться, и далеко не всё из этого можно найти в дневниках матерей и сборнике волшебных сказок, который читает сейчас Белоснежка. Если бы только твои матери узнали о том, что она сидит в их доме, трогает их вещи… ты хоть представляешь, как они разгневались бы, Цирцея?» Но Цирцее было уже всё равно, что подумают её матери. «Прелестно, Цирцея, преле-естно» , – иронично протянула Фланци. Цирцее всегда казалось, что они с Фланци совершенно одинаково относятся к Люсинде, Руби и Марте. Да, разумеется, кошка любила их, однако Цирцея могла припомнить много случаев, когда злые сёстры настолько доставали Фланци своими выкрутасами и дешёвой театральщиной, что она на несколько дней убегала куда-нибудь, чтобы оказаться подальше от них. Однако сейчас Фланци выглядела гораздо преданнее сёстрам, чем когда-либо прежде. «Ты не права. Я всегда была предана твоим матерям, Цирцея. Всегда. Причём ещё задолго до твоего появления на свет. Не забывай об этом. Я видела, через что они прошли, чтобы вернуть тебя. Видела, как они постепенно превращались в то, чем они стали сейчас – а всё из-за любви к своей ненаглядной Цирцее, между прочим. Ты считаешь, что они разрушали всё на своём пути? Считаешь их мерзкими тварями, убийцами? Так ведь то же самое я могу сказать и о тебе самой. Это ты сделала их такими, Цирцея. Твоя жизнь всему тому причина. Если в них не осталось ничего хорошего, так это потому, что всё лучшее, что было в них, они отдали тебе. Помни, Цирцея, ты – это они. Когда ты делаешь им больно, ты причиняешь зло самой себе». Цирцея не знала, что сказать на это. Слова Фланци глубоко ранили её, от них грозило разорваться сердце. Оно у Цирцеи стало похожим на одно из зеркал её матерей – каждая новая боль становилась новой трещинкой на поверхности зеркала, и оставалось лишь гадать, сколько ещё должно появиться таких трещинок, чтобы зеркало-сердце раскололось и разлетелось на мелкие куски. И как скоро эти острые осколки разорвут все внутренности Цирцеи, как это однажды описывала Гримхильда в сборнике волшебных сказок. – Тебе известно, почему они ненавидят Белоснежку? – спросила Цирцея. Фланци вновь переступила с лапки на лапку и выразительно, как это она умела, посмотрела на неё. «Похоже, Фланци удивлена тем, что я сама до сих пор этого не поняла», – подумала Цирцея. «На самом деле это никак не было связано с Гримхильдой, во всяком случае до того момента, когда она заставила твоих матерей убраться прочь с праздника Солнцестояния, унизив их таким образом перед всем двором. Вот тогда их ненависть переключилась с Белоснежки на Гримхильду. А эту маленькую дрянь они и раньше всегда ненавидели». – Не смей её так называть! Фланци была готова к этой вспышке гнева. Что уж там, для неё даже сердце Цирцеи открытой книгой было. «Ты понятия не имеешь, почему твои матери так хотели избавиться от Белоснежки! И почему они до сих пор желают её смерти. Скажи, чем ты, собственно говоря, занималась, пока сидела в Начале? Почему не прочитала дневники своих матерей? Нет, ты ровным счётом ничего не знаешь о женщинах, которых приговорила к заточению!» – Пойдёшь со мной в замок, Фланци? Кошка не ответила, и её молчание кольнуло сердце Цирцеи. – А где тела моих матерей? Ты что, настолько сердита на меня, что оставила их без присмотра и защиты в солярии? Решила таким способом осудить меня? Фланци продолжала молчать. – Ну и ладно. Только не думай, что наш разговор окончен. «А я думаю, что окончен. Если хочешь узнать, почему твои матери ненавидят Белоснежку, скажи этой фифочке, чтобы порылась в их дневниках. Думаю, она найдёт всё, что нужно, на тех страницах, которые посвящены Гримхильде. Полагаю, у тебя в кармане есть зеркальце, чтобы связаться со своей королевской поганкой?» – Есть. «Ясненько. Выходит, когда нужно, ты попользоваться отобранной у своих матерей магией не брезгуешь. Думаешь, что помогаешь Белоснежке, держа её взаперти в их доме? Оставив её там в одиночестве, с одним только зеркальцем для связи? Пытаешься спасти ей жизнь или пытаешься оградить её от жизни?» Прежде чем Цирцея успела ответить, Фланци убежала вперёд, оставив Цирцею стоять в одиночестве и тоске. Она всегда думала, что может положиться на Фланци, однако в их отношениях с кошкой что-то изменилось. Резко и неприятно изменилось, надо сказать. Цирцее остро не хватало Белоснежки. В домике матерей Цирцеи они неразлучно находились с того момента, когда он подхватил и понёс их в Начало. Казалось, что это путешествие длилось целую вечность, хотя на самом деле заняло всего лишь несколько дней. Наверное, причиной тому для Цирцеи стало ощущение того, как безумно далека она от Морнингстара, и от Тьюлип, и Няни. Что вынуждена сидеть в четырёх стенах и только читать, вместо того чтобы помогать им во время кризиса, вызванного действиями её матерей. Именно тогда Цирцея осознала, как сильно нужна ей Няня, как крепко она полагается на неё. Как сильно любит её. Она ужасно чувствовала себя от того, что оставила Няню наедине со всеми проблемами, не могла без сердечной боли думать о том, что Няня могла обидеться на неё. Теперь, когда Цирцея увидела вдалеке Няню, она отчаянно, безумно захотела немедленно оказаться рядом с ней. И оказалась. Прежде чем Цирцея успела что-то понять, она волшебным образом уже перенеслась в объятия Няни. – Ах, девочка моя дорогая! – со слезами радости на глазах воскликнула Няня. – Прости, что я задела твои чувства, когда подумала, что будет лучше, если твои матери останутся в стране снов. Но ты же знаешь, что я только хотела защитить тебя! Обхватив лицо Цирцеи своими ладонями, Няня горячо расцеловала её. – И ты меня прости! Мне очень жаль, что я бросила тебя одну, Няня. Теперь я многое понимаю гораздо лучше, чем раньше. Знаю то, что нужно сделать с моими матерями. И то, что только ты одна беспокоилась обо мне, тоже знаю. Мне так неловко за то, что я таким образом улетела отсюда, оставив тебя в одиночку распутываться с Малефисентой. Скажи, ты сможешь простить меня? Хоть когда-нибудь? – Девочка моя дорогая, мне не за что тебя прощать, – ответила Няня, глядя в печальные глаза Цирцеи. – Ты же не сама сбежала, это дом тебя унёс. Ты этого не выбирала. Гораздо важнее другое: откуда такие поразительные сдвиги в твоих способностях? – Ты хочешь сказать, что это я сама телепортировалась? – спросила Цирцея, заметив, каким озабоченным вдруг сделалось лицо Няни. – А я подумала, что это ты перенесла меня через поле. – Нет, дорогая, это ты сама сделала, – покачала головой Няня. – И мне не кажется, что это действительно была телепортация. Сбитая с толку Цирцея заморгала глазами, но в голове у неё вертелись только мысли о том, как она счастлива, что видит свою любимую Няню, оставшуюся прежней, ничуть не изменившейся. Несмотря на последствия смерти тёмной феи и почти полное разрушение замка Морнингстар, глаза её оставались полными жизни и с любовью смотрели на Цирцею. – Ах, дорогая моя, как же я рада, что ты здесь. Очень хочу услышать о твоих с Белоснежкой приключениях и о том, что ты выяснила, когда читала историю Готель, – сказала Няня, но прежде чем Цирцея успела что-либо ответить, их отвлёк раздавшийся в отдалении пронзительный крик Феи-Крёстной: – Сестра! Сестра! Нам нужно идти! Нам нужно идти! Затем появилась и неуверенной походкой пошла к ним сама Фея-Крёстная. Она казалась совершенно сбитой с толку, потому что, сделав несколько шажков в одну сторону, она неожиданно поворачивалась, чтобы идти в противоположном направлении. Вперёд – назад. Снова и снова. – Что это с ней? – спросила Цирцея и вместе с Няней сама бросилась к Фее-Крёстной, которую била крупная дрожь. В руке Фея-Крёстная держала смятое письмо, которое, судя по всему, только что прочитала. – Сестра! Что с тобой, сестра? – спросила Няня. Фея-Крёстная подняла голову. В глазах у неё застыл ужас. – Оберон пишет, что, судя по всему, злые сёстры пытаются привлечь Малефисенту с другой стороны завесы, чтобы она сражалась на их стороне. У Цирцеи похолодело под сердцем. – И они способны сделать это? У них достаточно сил, чтобы возвращать к жизни умерших? И они могут это сделать? – Не знаю, девочка моя, не знаю, – нахмурилась Няня. – Наверное, могут. Кажется, только сейчас Фея-Крёстная впервые заметила Цирцею и воскликнула: – Ах, Цирцея, солнышко! Как я рада, что с тобой всё в порядке! Бедненькая ты моя! Сколько всего тебе пришлось пройти! Затем Цирцея очутилась в объятиях Феи-Крёстной, неожиданно таких же горячих и искренних, как объятия Няни. Купаясь в лучах её любви, Цирцея внезапно поймала себя на мысли о том, что Люсинда, Руби и Марта тоже любили её. Пылко, отчаянно любили, до безумия, можно сказать. Но как же отличалась их любовь от чистой любви, которой её окружали Няня и её сестра. От любви, к которой не примешивается жертвенность и неутолимая жажда охранять, оберегать, защищать любой ценой объект своей любви. «А достойна ли я такой чистой , истинной любви?» – подумала Цирцея. – Пойдём, дорогая моя. Пойдём присядем, – сказала Няня и повела Цирцею через оранжерею в разбитый за нею сад. Сама оранжерея была самым настоящим архитектурным чудом, созданным из стеклянных панелей, накрытых гигантским куполом потолка. Большие французские двери раздвинулись, и за ними открылся пышный сад с цветущими розами, глициниями, жимолостью и жасмином. От сильного сладкого аромата цветов у Цирцеи даже закружилась голова. Пройдя немного дальше по саду, они втроём удобно устроились под большой яблоней, ветви которой были усыпаны изящными маленькими розовыми и голубыми цветочками. – Что-то не припомню яблонь с такими цветками, – удивлённо заметила Цирцея. – Разве они не белыми должны быть? – Это три добрые феи постарались, – хохотнула Няня, закатывая глаза. – Они вернулись, чтобы помогать после свадьбы Авроры. – О, так они всё ещё здесь? – спросила Цирцея и прищурилась, пытаясь взглядом найти в саду фей. Она просто не представляла, каково это, когда вокруг тебя столько фей. Для неё даже в компании с Феей-Крёстной достаточно странно было находиться. Смерть Малефисенты всё ещё была слишком свежа в памяти, Цирцея ещё не успела свыкнуться с тем, что произошло, и её отношение к феям оставалось, скажем так, неоднозначным. Ведь не отнесись феи так жестоко к Малефисенте, она, возможно, не разгромила бы Страну эльфов и фей и никогда не стала бы помогать злым сёстрам. Никогда не стала бы создавать Аврору и не погибла бы из-за этого. А матери самой Цирцеи – да-да, её назойливые, сующие свой нос, куда их не просят, матери?… Если бы они не обвели Готель вокруг пальца, не использовали её в своих целях, тогда она, возможно, правила бы теперь Мёртвым лесом вместе со своими сёстрами. Да, многое, очень многое могло сейчас быть совершенно иначе. «Моя дорогая, всё намного сложнее, чем кажется. Успокойся. Не погружайся в мысли о том, что могло бы быть».

Конец ознакомительного фрагмента.