Малефисента. История тёмной феи

Аннотация

Эта история стара как мир: однажды коварная злодейка Малефисента наложила заклятие на принцессу Аврору, и в день своего шестнадцатилетия девушка уколола палец о веретено и заснула вечным сном. И только поцелуй истинной любви способен её пробудить. Но Малефисента всеми силами пытается сделать так, чтобы этого никогда не случилось… Однако мало кто знает, что на самом деле движет тёмной феей. Почему она так боится, что Аврора проснётся? Какие секреты хранятся в её прошлом? Узнайте подлинную историю тёмной феи!

* * * В память о моей сестрёнке Джесси. Моей собственной прекрасной тёмной фее. Серена Валентино Пролог Величественный замок тёмной феи зловеще чернел на фоне грозового неба в ореоле зелёного сияния. С его самой высокой башни внезапно сорвалась яркая изумрудная вспышка – предупреждение всему живому в округе, что Малефисента разъярилась не на шутку. Даже её верным приспешникам-воронам стало не по себе, когда замок содрогнулся от её гнева, и они взмыли в небо крикливой стаей. Уже шестнадцать лет помощники тёмной феи повсюду разыскивали принцессу Аврору, но так и не нашли. А теперь оказалось, что девушка уже дома, в замке короля Стефана – готова встретить свой шестнадцатый день рождения и занять полагающееся ей место при дворе. Малефисента мрачно мерила шагами свои покои. Связаться с сестричками ей опять не удалось – ни ворон, ни ворона добраться до них не смогли. – Почему, ну почему они меня не послушали?! – ворчливо сокрушалась она. – Я же говорила, что Урсуле нельзя доверять ни в коем случае ! Сейчас сестрички были ей особенно нужны, но Малефисента опасалась, что положиться на их помощь больше не удастся. Оставалось лишь одно средство, и она решительно приблизилась к волшебному зеркалу на стене – тому самому, которое сестрички вручили ей много лет назад. – Покажи мне Люсинду! Покажи мне Руби! Покажи мне Марту! – приказала она. На поверхности зачарованного стекла закружился вихрь фиолетового света – и только. Что ж, тёмная фея так и не освоила искусство обращения с этим волшебством наравне с сестричками, так что их подарком она пользовалась не часто. И всё же спустя немного времени в зеркале проступили неясные изображения сестричек. Кажется, они просто бесцельно слонялись по какой-то увешанной зеркалами просторной комнате или зале и при этом то и дело выкликали чьё-то имя, но слов Малефисента разобрать не могла. – Люсинда! Вы меня слышите? Сестрички! Вы нужны мне! – закричала она, и на мгновение ей показалось, будто её зов достиг их – сёстры внезапно перестали бродить с места на место и насторожились. – Сестрички! Где же вы? Мне нужна ваша помощь с Авророй! – крикнула Малефисента ещё громче. Внезапно фигура Люсинды обрела фокус и проступила в мутных глубинах зеркала яснее прочих, хотя её лицо то и дело пропадало в клубящейся пурпурной дымке, пока она отдавала тёмной фее яростные приказы: – Немедленно отправляйся в замок, Малефисента! Хоть огнём, хоть дымом, хоть словом! Любым возможным способом, только скорее! Сама стань орудием её судьбы, если понадобится, но только отправь её в страну снов! Мы все будем ждать её. Только смотри, сделай так, чтобы она уже никогда не проснулась! Наши силы уже не те. Вся надежда на тебя. Давай же поспеши! Люсинда пропала так же быстро, как и появилась, и теперь в зеркале отражалось лишь собственное зелёное лицо Малефисенты. И сколько бы она ни надсаживалась, вновь и вновь призывая сестричек, докричаться до них она больше не смогла. В порыве ярости она размахнулась посохом и ударила им по колдовскому стеклу, разбив зеркало вдребезги. Никогда ещё безрассудство сестричек не злило её до такой степени. Диаваль, ручной ворон Малефисенты, захлопал крыльями у неё на плече. – Сдаётся мне, что сестрички сами застряли в стране снов, – поделилась с ним тёмная фея. – А ведь я говорила им, что этого не миновать, если они вздумают помогать Урсуле! Но разве они меня слушали? Вот и попались… идиотки! – Малефисента с силой сжала пальцами свой посох, и зелёный шар на его навершии ярко засветился. – Что ж, я использую и огонь, и дым, и слова! Эти назойливые феи, всюду сующие свой нос, думали, что смогут спрятать от меня свою ненаглядную Розу! Думали, что с ними она в безопасности! Но я-то знаю, что сейчас, в эту самую минуту, король с королевой уже заполучили принцессу к себе в замок. – Малефисента ринулась к очагу. – Ладно, огонь, ты поможешь мне! – вскричала она, звучно ударив посохом в каменный пол. По замку прокатился гулкий рокот, в очаге вспыхнуло яркое пламя – и в тот же миг его двойник вспыхнул в спальне принцессы Авроры. Сквозь языки пламени Малефисента увидела, что Аврора горько плачет. – Ах, бедняжка… Не знает, что она уже помолвлена со своей истинной любовью! Что ж, тем лучше. А теперь дело за тобой, могущественное слово, – объявила Малефисента, погасив взмахом руки пламя и прикрывая глаза. Колдовское заклинание уже заполнило собою её мысли. Приведите меня к их возлюбленной Розе, И сомкнутся над ней крылья чёрной угрозы. Дымом, пламенем, темью недоброй ночной, Я иглу начиняю своей ворожбой. И поникнет их Роза, увянет с тоской, Навсегда погружённая в сон колдовской. Тонкая струйка дыма коварно потянулась из камина в спальне Авроры. Жёлтые глаза Малефисенты ярко светились на фоне чёрной сажи, когда она перенеслась в замок короля Стефана. Ярким светом, огнём Розу ты зачаруй, Без слёз и без страха мёртвый сон ей даруй, Пусть она будет чарами окружена И в бесстрастный покой вечно погружена. Отвратительный сгусток зелёного света поплыл по комнате принцессы, бросая на бледное лицо вскочившей из-за туалетного столика девушки потусторонние зеленоватые блики. Сияющий шар заплясал перед её глазами, подчиняя себе волю принцессы, и поманил её за собой в тёмный зачарованный проход, который Малефисента наколдовала в камине. Скованная чарами, девушка безвольно побрела следом за шаром вверх по холодной каменной лестнице, по сводчатому коридору, похожему на вход в могильный склеп. До Малефисенты доносились взволнованные голоса добрых фей, которые звали Розу по имени. Одним взмахом руки она запечатала проход, и голоса стихли – феям было уже не догнать их подопечную. Аврора поднималась всё выше и выше, пока не достигла вершины самой высокой замковой башни. Тёмная фея снова взмахнула рукой – и злокозненный шар превратился в вертящееся колесо прялки. Ей оставалось пропеть всего несколько слов, чтобы скрепить заклятие. Ты вертись, колесо, меряй времени ход, Время в мире основа основ. Замыкай колдовство, что навек унесёт Розу в царство мечтаний и снов. Принцесса потянулась рукой к острию веретена, но в последний миг замешкалась в нерешительности, словно какая-то сила внутри неё противилась злому колдовству Малефисенты. – Дотронься до веретена! Дотронься до него, я сказала! – отдала приказ Малефисента, и её чёрная магия окончательно сломила волю бедной принцессы. Тонкая рука чуть коснулась блестящего острия. Заточенная игла пронзила нежную кожу, и всё тело принцессы вдруг охватила слабость, словно сама жизнь стремительно вытекала из него. А потом вокруг неё сомкнулась тьма, и принцесса упала на каменный пол к ногам Малефисенты, скрытым подолом чёрного платья. В этот самый миг три добрые феи ворвались в башню, не помня себя от волнения и страха. Малефисента взглянула на запыхавшуюся троицу и презрительно фыркнула: – Ну что, дурочки? Думали, сумеете одолеть меня, да? Меня! Саму владычицу тьмы! Наконец-то, после стольких лет, принцесса Аврора была у неё в руках! Её злые чары настигли их любимицу и погрузили в беспробудный сон – так, как она и обещала. Все попытки эти глупых существ уберечь её от неминуемого обернулись прахом. Малефисента торжествующе воздела свой посох и запахнула чёрный плащ. – Вот, полюбуйтесь на вашу драгоценную принцессу! – хохотнула она. Три добрые феи в ужасе ахнули. Их прекрасная любимая Роза безжизненно покоилась на холодных каменных плитах, а её тиара валялась рядом – как мрачное знамение, что ей уже никогда не придётся стать королевой. Глава I Тёмная фея Над головой тёмной феи, отмечая её путь через лесную чащобу, кружила чёрная воронова стая. С каждым шагом деревья смыкались всё плотнее и плотнее. Лес тоже был живым существом – двигающимся, дышащим. Зелёные побеги, оплетая всё на пути тёмной феи, взбирались до самых верхушек крон, укрывая её густеющим сумраком. В темноте Малефисенте лучше удавалось держать цепкие ветки на безопасном расстоянии. Она, наверное, и сама не понимала этой стороны своей магии, но вполне научилась ею пользоваться. Вопреки слухам, растения вовсе не были полностью подвластны её воле. Да ей и самой доводилось слышать, будто она способна управлять природой – скажем, натравливать страшный лес на своих врагов. Она же, по правде говоря, видела в этих сказках лишь мрачную иронию. Природа давно прокляла её – за прошлые грехи. И с тех пор сделалась её врагом. Здешний лес не исключение. И хотя Малефисенте удавалось сдерживать натиск леса в сумраке, она вовсе не была так уж уверена, что справится с угрозой, если отважится выступить из-под тени лесного полога. Кто знает, сумеет ли она, выступив на яркий солнечный свет, одолеть эти живущие своей жизнью растения. Пока же она с удовлетворением наблюдала, как яркая изумрудная зелень блекнет и отступает, съёживаясь от жара, исходящего от её посоха. Новые плети уже тянулись к деревьям на соседних утёсах, оплетая их, стягивая вместе в ощетинившееся листвой враждебное войско. Для любого леса нет угрозы страшнее, чем огонь . Тёмная фея захохотала и метнула в сплетение веток зелёную молнию. Ветки в ужасе отпрянули. Она только и ждала, чтобы лес дал ей предлог подпалить его – ах, как это было бы приятно! Но сейчас ей следовало обуздать свою страсть к разрушению – сегодня у неё есть цель, так что отвлекаться не следует. В это путешествие Малефисента пустилась с большой неохотой: очень уж ей не хотелось покидать Спящую красавицу и влюбленного принца, появление которого грозило сорвать все её планы. Несколько дней назад принцесса уколола палец о веретено – именно так, как гласило проклятие Малефисенты. И Малефисента тут же приказала своим приспешникам похитить принца Филиппа и доставить его в казематы её замка, чтобы он уж точно не добрался до уснувшей беспробудным сном принцессы. Никак нельзя допустить, чтобы мальчишка вмешался в её искусно выстроенные планы. Но даже после всего этого тёмная фея не могла обойтись без сторонней помощи. Ей нужны были ведьмы – достаточно могущественные, чтобы укрепить заклятие и не дать Спящей красавице проснуться во веки вечные. Малефисенту вполне устроит, если Аврора навсегда останется в стране снов. А для этого ей придётся наведаться в королевство Морнингстар. Она предпочла бы достичь его своим самым любимым быстрым способом – в виде пламени, но сейчас ей хотелось, чтобы ведьмы в замке заранее знали о её приближении. Пусть они ещё до её появления успеют как следует погоревать об утрате морской ведьмы и сестричек. Если же она нагрянет внезапно, рассуждала Малефисента, все слишком перепугаются, чтобы задумываться о причине её визита. Поэтому она решила добираться до королевства не торопясь, в сопровождении своей любимой вороновой свиты. Лесной полог сделался уже таким плотным, что она не видела птиц над своей головой, однако её магия была достаточно сильна, чтобы она могла обозревать свой путь их глазами. Этот её магический дар нравился ей больше всех остальных: благодаря ему она как будто сама отрывалась от земли и парила в небесах, глядя на мир с высоты. Но держаться нужного направления она могла и без всякой магии – сердца ведьм притягивали её к себе, сияя, как маяки среди теней сгинувших величайших колдуний. Диаваля Малефисента послала вперёд, к замку. Пока он кружил над башнями, она видела его глазами, какие разрушения произвела в нём Урсула. Вся покрытая останками морской ведьмы, древняя крепость словно пульсировала от осязаемой жгучей ненависти. Малефисента никогда не любила Урсулу и не слишком горевала о её гибели. В сущности, она была уверена, что без этой жадной до власти ведьмы со вздорным нравом существование многих королевств на суше и в море только улучшилось. Урсула подвергла риску жизни всех, создав такое опасное заклятие, что сестрички до сих пор страдают от его последствий. Малефисента не умела заглядывать в будущее, как некоторые ведьмы и феи, зато она отлично разбиралась в характерах. Она сразу почуяла огромную силу Урсулы и не сомневалась, что морская ведьма предаст сестричек. Жаль, что они так и не вняли предостережениям тёмной феи. Когда-то Малефисента любила сестричек всей душой, но со временем они стали для неё вроде чудаковатых родственников, которых она терпела с большим трудом и всячески старалась избегать. Теперь ей стоило большого труда вспомнить, какими они были когда-то и как она их любила. Ведь это чувство – любовь – превратилось в бледное воспоминание. А может, это и к лучшему. Сестрички превратились в сплошную помеху – стали беспокойными и надоедливыми, да и, похоже, с годами совсем выжили из ума. Она давно уже не ощущала их присутствия – ни в мире вокруг, ни в собственном сердце, – а тут вдруг прониклась к ним родственными чувствами, о которых уже успела и забыть. Она всё пыталась вспомнить, каково это было – беспокоиться, заботиться о них… Да хоть о ком угодно, если уж на то пошло. Но у неё ничего не вышло. А сестричек уже можно окончательно вычеркнуть из её жизни – слишком уж они теперь далеко, даже её магия до них не достанет. При этой мысли Малефисенте почти взгрустнулось. Почти. Грусть… Этого чувства она не испытывала так долго, что уже и память о нём стала зыбкой, как растаявший сон. А сестрички, считай, там сейчас и находятся – в мире снов, навеки утратившем связь с миром яви. Скитаются в нём одни-одинёшеньки… Малефисенте и думать не хотелось, на что похож этот мир и какие сны видят в нём сестрички. Разве мир снов не скрыт в самых тёмных, самых потаённых глубинах разума? Вряд ли ей дано понять, какие сокровенные тайны открылись теперь сестричкам в их новой реальности. Она зябко повела плечами при одной мысли, какие кошмары их могут окружать. И вдруг ей стало любопытно – а могут ли они встретиться там с Розой, проникнув в её собственный уголок страны снов? «Да пусть они провалятся в самый Аид, эти сестрички – с их зеркалами, заклинаниями, с их безумием! Они обязаны были спасти их дорогую младшую сестрёнку!» Но старая королева в зеркале сумела выразиться лучше. «Как и многие из нас, Малефисента, эти мерзкие сёстры просто неспособны рассуждать здраво, когда в опасности оказывается их семья». Малефисента тогда посмеялась над старой королевой Гримхильдой. Уж ей ли толковать с Малефисентой о семье!.. Однако тёмная фея сдержала все просившиеся на язык острые слова, не решившись заговорить со старой королевой о её дочери Белоснежке, которая сейчас вполне благоденствует как правительница собственного королевства. Даже думать об этом Малефисенте было тошно. На что она вообще похожа, такая волшебная жизнь, когда тебя не трогают ни беды, ни раздоры, сокрушившие столько других королевств? А ведь это всё заслуга старой королевы, не так ли? Каким-то образом сейчас её магия сделалась ещё сильнее, чем в те времена, когда королева была жива. Она сумела дотянуться из-за завесы, отделяющей мир мёртвых от мира живых, и теперь заботливо хранила свою дочь и всё её семейство. Может, для Гримхильды это искупление за то, что она пыталась убить Белоснежку, когда та была ещё совсем юной. Гримхильда заняла место своего отца в волшебном зеркале и навеки стала рабыней Белоснежки, подобно тому, как отец Гримхильды был её рабом. Отныне она обречена быть защитницей и охранницей Белоснежки, не зная ни минуты покоя – стеречь её сон по ночам, оберегать от любых невзгод её детей и внуков. Одним словом, неустанно заботиться о счастье своей несносной дочурки и её потомства. Любовь Гримхильды к дочери не давала Малефисенте покоя, всё время напоминая о себе как неослабевающее подозрение, что это должно как-то тронуть её сердце. Однако Малефисента всё время загоняла его поглубже – туда, где гнездились другие такие же подозрения. В её воображении все они выглядели как обломки мрачного могильного камня, и её то и дело занимала мысль – как вообще возможно таскать в себе такую тяжесть. Сестрички как-то поведали ей, что Гримхильда испытывает непрестанную боль. Наверное, старая королева ощущала её в себе как острые зазубренные камни, режущие её изнутри. Малефисента и сама не знала, что хуже – тяжесть её груза или боль, терзающая Гримхильду. Сестрички наверняка сказали бы, что и то и другое способно уничтожить своих носительниц. Но Малефисента считала, что её бремя словно даёт ей опору и равновесие. Не будь этой привычной муки – как знать, возможно, её просто развеяло бы по ветру. Сестрички порешили, что Белоснежку и её семейство лучше оставить в покое, чтобы не злить Гримхильду. Но как бы ни была могущественна королева, а сны её дочери ей не подвластны. Сны принадлежат добрым феям. А ещё – трём сестричкам. Глава II Погребение Две ведьмы стояли на обдуваемых ветрами утёсах возле замка. Они сильно разнились по возрасту и навыкам колдовства, зато очень сходились в чувствительности и уязвимости. Под ними, плюясь зловонной чёрной пеной, клокотало бурное море, а небо над их головами было затянуто густым тёмно-пурпурным дымом. Поглощая свет солнца, этот дым покрывал всё королевство мрачной пеленой. В какую бы сторону ни смотрела Цирцея, повсюду ей виделись следы взорвавшейся Урсулы. Невыносимое, тошнотворное зрелище. Всё вокруг – и почерневшие берега, и обрушенные скалы – было отмечено печатью разрушения, от которого души ведьм наполнялись унынием и печалью. Вместо того чтобы сокрушаться, Цирцее стоило бы направить свою магию на то, чтобы возродить в королевстве жизнь и процветание, но ей никак не хватало духу взяться за столь грандиозную задачу. Пока ещё не хватало. Сейчас ей казалось, что если она попытается, то тем самым уничтожит последнюю память о том, что осталось от её старой подруги Урсулы. – Старой подруги, которая вырвала твою душу из тела, превратив его в пустую оболочку – считай, в шелуху. А сколько было таких осиротевших душ – и не счесть, – напомнила ей Нянюшка, как обычно легко прочитав её мысли. Цирцея печально усмехнулась, признавая её правоту. Но в её представлении эта Урсула, которая предала её, была не той Урсулой, которую она знала ещё девочкой. В те времена Урсула, хоть и славилась буйным нравом, умела привлекать к себе сердца. Для старших сестёр Цирцеи она была самым близким, самым дорогим другом, а для самой Цирцеи – кем-то вроде любящей тётушки, которая приносила ей радужные шарики из пены и рассказывала дивные истории о море. Цирцея обожала её. А то чудовище, та тварь , в которую превратилась Урсула, не имела с ней настоящей ничего общего. Это было какое-то совсем чужое существо, снедаемое горем, злобой и жаждой власти. А самое ужасное в том, что в чёрные бездны отчаяния эту женщину вверг не кто-нибудь, а её родной брат, оттолкнувший и презревший её. Цирцее вспомнилось, какой она увидела Урсулу в тот день. Она тогда подумала даже, что родными глазами Урсулы на неё смотрит кто-то другой – вернее, нечто другое. Её даже холод пробрал от этих воспоминаний. В тот день Цирцее хотелось бежать прочь со всех ног, но она сумела убедить себя, что у неё просто разыгралось воображение. Она напомнила себе, что всю жизнь всегда доверяла Урсуле и никогда даже мысли не допускала, что та может причинить ей какое-то зло. Но если бы Цирцея действительно была честна сама с собой, она вряд ли смогла бы отрицать, что тварь , вселившаяся в тот день в её старую подругу, не питала к ней никаких добрых чувств. Это было очевидно, но… Цирцея попросту не захотела увидеть этого. Она подавила свой страх, задвинула его в сторонку и заставила себя увидеть перед собой ту же самую женщину, которую всю жизнь любила. Так и получилось, что она сама позволила жуткой морской ведьме поймать себя в ловушку, и Урсула получила возможность использовать её как пешку в игре, как инструмент воздействия на её старших сестёр. Так женщина, которую она любила всем сердцем, предала её. «Нет, – решила она, – Урсула предала саму себя». А теперь она мертва, и от неё ничего не осталось, кроме дыма, чёрной слякоти и пепла. Цирцея уже ничем не могла ей помочь – и всё же продолжала терзаться вопросами, на которые не было ответов. Почему Урсула не открылась ей, не поговорила с ней начистоту? Почему она не рассказала ей всю историю целиком – ту, которую рассказала сёстрам Цирцеи? Тогда Цирцея непременно помогла бы Урсуле уничтожить Тритона, не втягивая в это его младшую дочь. Всё это была одна сплошная глупость. Уж Урсула должна была знать, что Цирцее вполне по силам справиться с Тритоном. А ещё она должна была сообразить, что Цирцея ни за что не стала бы подвергать опасности Ариэль. «Будь он проклят, Тритон, за что, что он сотворил со своей сестрой! Провались он в Аид за его преступления! Будь он проклят за то, что из-за него Урсула забыла, кто она есть на самом деле. И за то, что она превратилась в мерзкую тварь, созданную его собственными руками!» Как же трудно ей было сдерживаться, чтобы не навести на Тритона какую-нибудь самую страшную порчу! Ей нестерпимо хотелось рассказать ему, что, когда она коснулась ожерелья Урсулы, ей стало известно всё, что та испытала – все причины её неистовой ярости, горя и боли. Цирцея своими ушами услышала каждое подлое слово, своими глазами увидела каждое гнусное, полное ненависти унижение, которые Урсуле приходилось терпеть от Тритона. У Цирцеи от них едва не разорвалось сердце – и наверняка то же самое случилось и с Урсулой. Возможно, в один прекрасный день Цирцея вернёт Тритону каждое его мерзкое слово. Но не сейчас… Сейчас она этого делать не станет – слишком горяча ненависть в её душе, слишком остра её боль. Пришедшее следом озарение повергло Цирцею в ещё большую печаль: именно семья способна причинить самые сильные страдания: разбить тебе сердце, стереть его в порошок. Только самые родные, самые близкие могут так больно ударить, сломить твой дух и бросить тебя одну в тернистых дебрях отчаяния. Никто не подберётся к тебе так близко и не уничтожит тебя так безжалостно, как семья, – ни любовник, ни лучший друг. Семья сумеет подмять тебя, подчинить тебя своей власти. Слишком хорошо Цирцея знала, каково это – когда семья разбивает тебе сердце. У неё ведь и у самой были беспокойные сёстры – три сестрички, способные в приступе гнева разнести всё вокруг. Но сестры обожали свою младшенькую – даже слишком. Насчёт их любви она могла не беспокоиться, зная, что та никуда не денется, чтобы с ними ни приключилось. А теперь её сестры оказались в ловушке беспробудного сна, и всё потому, что она бросила их и позволила морской ведьме обвести себя вокруг пальца! Да ещё по такой глупой, глупой причине: она, видите ли, рассердилась, что они любят её слишком сильно. Так сильно, что, не задумываясь, стерли бы с лица земли любого, кто мог бы ей угрожать, и вообще сделали бы что угодно, чтобы защитить её. А она – чем она им отплатила? Обрекла их следить за Чудовищем. Накричала на них за то, что они подвергли опасности жизнь Тьюлип. Да, на их совести немало смертей, как немало и других преступлений – наверняка есть такие, о которых Цирцея даже не знала. Но всё это теперь не имело никакого значения. Теперь сестры лежали, безвольные и сломленные, неотличимые от мёртвых, под стеклянным куполом в замке Морнингстар. Лежали с широко открытыми глазами. Сколько бы Цирцея ни пыталась, опустить им веки она так и не смогла. Успели они хотя бы понять, что с ними случилось? Помнят ли они, как боролись с заклятием Урсулы, чтобы спасти свою младшую сестрёнку? Или как сражались со своими собственными чарами, которые им удалось разбить, только собрав воедино все силы – настолько сильна была их ненависть? Цирцее казалось, что даже сейчас спящих сестёр мучает страх. Она видела его в их открытых, уставленных в никуда незрячих глазах. Никаким волшебством ей не удавалось сделать так, чтобы они выглядели спокойными и безмятежными. Цирцея догадывалась, что сон сестёр полон мучений, что там, в той неведомой стране, где витают сейчас их души, их сурово наказывают, заставляя расплачиваться за каждый сотворённый ими злой поступок. И за их роль в кончине Урсулы тоже. Иногда Цирцея задавалась вопросом – видят ли сёстры, как распылённые останки Урсулы окрасили купол над их головами, как клубится над замком густой зловонный чёрный дым, как ненависть Урсулы покрыла собой всё королевство? Может, Цирцея только длит их страдания, отказываясь очистить королевство? Что ж, видимо, настала пора приняться за дело и избавить замок от останков Урсулы. Вот только как это сделать? Куда их отправить? Как вообще полагается хоронить ведьму такого масштаба, как Урсула? Какими словами проводить её в последний путь? От всех этих вопросов голова Цирцеи шла кругом. Как почтить память ведьмы, предавшей тебя? – Мы дадим ей последнее упокоение, – мягко сказала Нянюшка, обнимая Цирцею за плечи. – И землю нашу очистим. Пойдём, милая моя. Я тебе помогу. Глава III Великая морская королева Ведьмы собрались почтить память морской ведьмы у подножия Маяка Богов, величественно сияющего под ярким солнцем. Вниз, в воду, сыпались розовые, пурпурные и золотистые цветы. Великую и ужасную королеву провожали в последний путь в скорбном молчании. Нянюшка поместила собранные останки Урсулы в лодку из тонкой золотистой соломы, украшенной самыми красивыми морскими ракушками и искрящимся белым песком. Лёгкое судёнышко играло в солнечных лучах яркими бликами и красиво отражалось в воде, тронутой лёгкой рябью. Золото соломы, бирюза моря, яркие лепестки цветов – всё это было так красиво, так… правильно. Цирцея бережно подтолкнула лодку, и волны легко подхватили её, относя всё дальше от берега. – Прощай, великая, – тихо сказала она. Цирцея преисполнилась благодарности Нянюшке, которая собрала и соединила останки Урсулы, чтобы дать всем возможность похоронить её как полагается, отдать последнюю дань уважения королеве моря. Цирцея понимала, что, если бы Тритон позволил Урсуле занять положенное ей по праву место правительницы рядом с ним, она и сейчас была бы жива. И от этого Цирцее было особенно больно. Она крепко сжала руку Нянюшки, пока остальные прощались с покойной. В груди у неё саднило от горя, но она была благодарна судьбе, что у неё ещё остались Нянюшка, принцесса Тьюлип и принц Попинджей. Все они стояли рядом, скорбные и задумчивые, осознавая величие потери. И никто, кроме Цирцеи, не обратил внимания, что Попинджей взял маленькую ручку Тьюлип в свою ладонь и легонько пожал её, словно напоминая Тьюлип, что он здесь ради неё и что она нуждается в нём. Цирцея улыбнулась про себя: она-то прекрасно знала, что красавица принцесса запросто справится с любыми трудностями и без помощи Попинджея. И всё же Цирцее было радостно видеть его рядом с Тьюлип. Тритон, конечно, не явился. Ему дали знать, что его присутствие нежелательно, но Цирцея не без удивления обнаружила, что кое-кто из подданных морского короля всё же пришёл отдать дань уважения мёртвой ведьме. Интересно, задумалась Цирцея, может, Тритон объявил своему народу, что гибель ведьмы случилась при его прямом соучастии, и теперь некоторые русалки искренне горюют по Урсуле? Может, услышав её историю, кто-то даже пожалел её или хотя бы понял её мотивы? А может, они явились лишь для того, чтобы собственными глазами убедиться, что морская ведьма больше не представляет для них опасности? Тут Цирцея ничего не знала наверняка. Одна из русалок, которую им случалось видеть при дворе Тритона, подплыла к Цирцее и Нянюшке. Настоящая красотка, с маленькой остроконечной короной из тонкого коралла и по-русалочьи мелодичным, чуть звенящим голосом. – Приветствую вас, меня зовут Аттина, – представилась русалочка. – Я старшая дочь Тритона. Он прислал меня сюда проследить, чтобы его сестре воздали должные погребальные почести. – Она посмотрела на ведьм, ответивших ей безучастными взглядами, и спокойно продолжила: – Надеюсь, вы не возражаете, что мы с сёстрами прибыли сюда. Нянюшка оглядела стайку русалок. Все они смотрели в их сторону, и личики у них были встревоженные. – Если вы здесь для того, чтобы почтить её память, моя милая, то мы рады вас видеть. Цирцея посматривала на Аттину с подозрением: – Признаюсь, я удивлена, что вы здесь. После того как Урсула обошлась с вашей младшей сестрой… Аттина улыбнулась, но глаза её остались печальными: – А я удивлена, что вы оказываете ей такой почёт после того, как она едва вас не погубила. Цирцея чувствовала, что в душе молодой русалки царит разлад. Что ж, противоречие очевидно: с одной стороны, преданность младшей сестре, Ариэль, а с другой – обязательства перед усопшей, о которой она даже не знала, что та приходится ей родной тёткой. – Я здесь ради моего отца. И ради Урсулы – той, какой она могла стать, если бы мой отец не уничтожил всё лучшее, что в ней было, – прибавила Аттина. Её ответ Цирцею полностью устроил: – В таком случае добро пожаловать, Аттина. Передай своему отцу, что мы похоронили Урсулу как королеву. Она заслужила это право и навсегда останется для нас той, кем и была – королевой моря. Русалка поплыла обратно к своим сёстрам. Они вместе смотрели, как эскорт из кораблей торжественно сопроводил соломенную лодочку дальше в море. Отлив подхватил золотистое судёнышко, солома рассыпалась под натиском волн, и останки оказались преданы морю – теперь уже навечно. Цирцея глубоко, с чувством вздохнула. Наконец-то её старая подруга упокоилась с миром. Цирцею охватила безмятежность. Она чувствовала, что переживает одно из тех редкостных мгновений, когда всё кажется прекрасным – даже саднящая боль в сердце. И больше всего на свете ей сейчас хотелось бы, чтобы это мгновение продлилось хоть немного дольше. Но насладиться им она не успела. Рядом негромко охнула Нянюшка, и прекрасное настоящее мигом отошло в прошлое. Вдали, у горизонта, на глазах у встревоженных ведьм разрасталась, наступая всё ближе, какая-то тёмная громада. Она была похожа на лес – живой лес, опутанный шипастыми плетями, которые всё подползали, извиваясь и цепляясь за всё подряд, к скалистым утёсам у подножия замка. А вместе с ним на королевство наползала жуткая, леденящая душу темнота, в которой таилось нечто ужасное. Вверху, над этим сгустком мрака, среди зловещих клубящихся облаков, пронизанных вспышками зелёных молний, настоящим воплощением зла кружили вороны – подручные Малефисенты. Чуткая магия Цирцеи сразу же ощутила грозную силу надвигающегося леса, но в ней не было жестокости; лес не собирался губить их – он лишь хотел защитить их от тёмной феи. Глава IV Страна снов В стране снов всё устроено иначе, чем в любом из волшебных миров. Там, где правят сны, нет ничего невозможного. Эта страна застыла между светом и тьмой, в вечных сумерках. В призрачном, потустороннем свете никогда не заходящего здешнего солнца рождается особая разновидность магии, которая немногим посвящённым известна как «золотой час». Все обитатели страны снов занимают в ней свою отдельную ячейку пространства – словно жители крохотных деревушек и хуторков в каком-нибудь необъятном королевстве. Каждая такая ячейка состоит почти целиком из одних только зеркал. И если тот, кто спит в ней, сумеет овладеть зеркальной магией, то он научится посматривать одним глазком на то, что происходит во внешнем мире. Однако для большинства из тех, кто посещал это царство сна ненадолго, здешняя магия была почти неуловима, а тех, кто прочно обосновался здесь, она дурманила и сбивала с толку, превращая для них страну снов в ужасающе одинокое место. Нельзя сказать, что Аврора была чужда магии. Хотя её няньки-феи скрывали от неё свои магические таланты на протяжении всех шестнадцати лет, она всегда умела чувствовать их волшебную сущность. Со своими «тётушками» Аврора никогда об этом не говорила, но знала, что магия всегда где-то рядом. И неизвестно почему, но она никогда её не пугала. Она даже умела чувствовать движение магии в других королевствах, в том числе и самых отдалённых. Так что для неё не составило большого труда освоить прихотливую магию страны снов и научиться ею пользоваться. Впрочем, она догадывалась, что волшебство, которым можно овладеть в этом странном мире, не должно быть особенно мощным – иначе каждый здесь сумел бы вырваться из оков сна. Видимо, сонное заклятие Малефисенты было слишком сильным, чтобы его можно было преодолеть с помощью магии страны снов, а кроме того, хотя эта магия присутствовала здесь повсеместно, она была слишком хаотичной и непредсказуемой, чтобы направить её на достижение какой-то определенной цели. И тем не менее с её помощью принцесса научилась наблюдать за внешним миром. Уголок, который Аврора занимала в стране снов, представлял собой восьмиугольную комнату, со всех сторон окружённую высокими прямоугольными зеркалами. В этих зеркалах перед ней мелькали мириады образов – события прошлого и настоящего множества разных королевств. Поначалу она думала, что и эта комната, и картины в зеркалах – всего лишь сон, но потом осознала, что они вполне реальны. Это нехитрое достижение позволило ей со временем научиться управлять возникающими в зеркалах картинами. Аврора быстро сообразила, что всё, что ей нужно сделать, – это подумать о тех, кого ей хочется увидеть, – и их образы тут же возникали в одном из зеркал. Так она могла выяснить, где эти люди находятся и чем они заняты, и благодаря этому чувствовала себя менее одинокой. На душе у неё сразу становилось легче – хоть она и понимала, что, скорее всего, уже никогда не сможет покинуть этот непонятный сонный мирок. Это было так странно: обладать такими обширными знаниями – и не иметь при этом возможности хоть как-то управлять собственной судьбой. Но она не сдавалась – слушала, наблюдала и… училась. Так, Аврора выяснила, что её наречённый – это и есть тот самый встреченный ею в лесу юноша, в которого она влюбилась. Ещё она узнала, что Малефисента заманила его в ловушку и удерживает в плену в своём замке. Она узнала, что её тётушки-феи дали ей новое имя – Роза, чтобы защитить её, и теперь она понимала, зачем это было нужно. Теперь она знала всё. И даже была уверена, что знает, почему Малефисента всё это делала, хотя на этом её размышления прекращались – слишком уж страшными они были. Поэтому Аврора сосредоточила своё внимание на других. Она с интересом следила за своими тётушками-феями, которые, похоже, собирались нанести визит каким-то незнакомым ей ведьмам. Иногда Аврора наблюдала за отцом и матерью, пока они спали. Она пыталась увидеть, что же им снится, но у неё ничего не получалось. Наверное, решила принцесса, их сны принадлежат только им самим и у других к ним допуска нет. Она даже попробовала пару раз отыскать их здесь, в своём царстве сна, но, судя по всему, переходить из одной ячейки в другую здесь было нельзя. Поэтому в конце концов Аврора удовольствовалась тем, что стала постигать свою собственную историю, просматривая череду событий из своего прошлого в зеркалах. Яркие картины непрестанно вспыхивали перед её глазами: вот она, совсем малышка, в день своих крестин. Именно там, в царстве снов, Аврора впервые увидела Малефисенту – высокую сумрачную тёмную фею, стоящую среди гостей, приглашённых в замок по случаю рождения наследницы. Она показалась Авроре самым прекрасным существом, какое ей только доводилось видеть. Аврора своими глазами видела, как тёмная фея устроила ей западню и погрузила в беспробудный сон. И как она много лет прожила под присмотром фей, считая себя самой обыкновенной девочкой по имени Роза и даже не подозревая, что на самом деле она принцесса. Теперь она искренне не могла решить, что хуже: провести все свои дни в стране снов или жить в реальном мире, где все только и делали, что обманывали её. – А мы знаем. Мы знаем, что хуже, – раздался в её комнате чей-то голос. Аврора резко повернулась в одну, потом в другую сторону, всматриваясь в зеркала и не понимая, кто это с ней заговорил. – Мы здесь, принцесса. Или лучше называть тебя Роза ? Аврора снова завертелась на месте, пока не заметила, что из одного зеркала справа на неё смотрит очень странная на вид женщина в ярко-красном платье с очень широкой юбкой и туго затянутой тонкой талией. Из-под подола виднелись чуть выступающие остроносые башмачки. Аврора и сама не могла бы объяснить, почему эти башмачки вдруг нагнали на неё такую жуть – словно под кроваво-красной завесой притаились две какие-то скользкие ползучие твари. Аврора поспешно напомнила себе, что здесь, в мире сновидений, не стоит слишком уж давать волю своему воображению. Но всё в этой женщине настораживало, казалось каким-то неправильным, непропорциональным, даже искусственным: слишком бледная кожа, слишком большие выпуклые глаза, чёрные-пречёрные волосы, маленький ярко-алый ротик. Пока Аврора разглядывала незнакомку, удивляясь её кукольному облику, в зеркалах по обеим сторонам от неё возникли ещё две женщины, точно такие же. – Да-да, нас трое! – пропела вся троица в один голос. – Это просто сон, – уверенно сказала себе Аврора. – Эти женщины не могут быть настоящими. – О, принцесса, мы самые настоящие, – возразила первая женщина. – Добро пожаловать в страну снов, малышка, – прощебетала вторая. – Да-да, мы искали тебя, – прибавила третья. – Малефисента будет очень-очень рада, что мы тебя нашли, – сказали они хором и захихикали так, что у Авроры от их смешков зябко сжалось сердце. Глава V Воронов выкормыш Пока Нянюшка и Цирцея наблюдали за приближением Малефисенты к королевству, Нянюшкины мысли как-то сами собой перешли к давно забытым воспоминаниям – тем, которые она предпочитала хранить в самых недоступных уголках своего разума. Но сейчас с ней происходило нечто необъяснимое. Чем ближе подступала тёмная фея к замку, тем сильнее оживлялась Нянюшкина память. Процесс оказался болезненным – ведь воспоминания эти принадлежали не только самой Нянюшке, но и Малефисенте тоже. Сейчас Нянюшка скорее негодовала, что ей дан этот талант – умение читать мысли и улавливать чувства тех, кто ей небезразличен. Она уже почти жалела, что не может вернуться к тем временам, когда она саму себя считала просто нянькой Тьюлип, ничего не зная ни о своей силе, ни о своём прошлом, ни о своей великой любви к Малефисенте. Но вместо того чтобы пытаться побороть эти воспоминания, она просто отдалась им, позволила нахлынуть и затопить себя бурным потоком полустертых видений. И открыла свой разум Цирцее, чтобы разделить свои мысли с ней. Малефисента появилась на свет в Стране эльфов и фей. Её нашли в большом дупле на дереве, где шумно каркали вороны. Она была совсем маленькая, беззащитная и неловкая, вся словно состоящая из одних острых углов. Молочно-зелёная бледная кожа не красила её остренького скуластого личика, а на твёрдой костистой головке уже пробивались уродливые шишковатые рожки. Одним словом, симпатичного мало. Феи и эльфы её побаивались – очень уж страшненькой она уродилась. Они так и оставили её там, на дереве, одну-одинёшеньку, потому что никто не мог сказать, кто подбросил её в дупло. Уж если собственные родители не захотели с ней нянчиться, то и феи не станут. Все они дружно решили, что она, вероятно, детёныш огра. Или ещё кого-то, не менее гадкого и отвратительного. Кроме того, у неё не было крыльев или каких-то других приятных феям особенностей. И вообще от неё так и веяло злом, а значит, она попросту не могла быть феей. Не могла, и всё тут. По крайней мере, именно так утешали себя феи, обсуждая между собой поздней ночью, правильно ли они поступили, бросив беззащитное маленькое существо в дупле старого дерева. Кем бы она ни родилась, сейчас она принадлежала воронам. Пусть вороны о ней и заботятся, – решили феи. – Наверняка эта девочка – порождение их вороновой магии. Ну а вороны, как всем известно, – воплощённое зло. Феи дали девочке имя Малефисента – в честь Сатурна, с его неблагоприятным влиянием, и Марса – злобного и кровожадного бога войны и разрушения. Только таким феи и видели будущее малышки – полным злобы, опустошения и раздоров. Так что растили её вороны. Они приносили ей пищу, украденную со стола других фей, а время от времени даже кое-что из одежды, срывая её с верёвок, на которых феи сушили бельё. Одежда пахла цветами и солнцем и приятно согревала тщедушное тельце девочки. Так всё и продолжалось, пока к себе домой в Страну эльфов и фей не вернулась Нянюшка – сама Легендарная. Вернулась она затем, чтобы снова занять место главной наставницы Академии эльфов и фей. Когда Легендарная вступила в пределы Страны эльфов и фей, стояли сумерки. Её голубые глаза сверкали, серебристые волосы ниспадали на плечи пышными кудрями. На темнеющем небосводе уже загорались звёзды, и казалось, что с появлением Легендарной они мерцают ярче. Легендарная улыбнулась, радуясь, что вновь оказалась дома. Но улыбка её погасла, когда она заметила одинокую юную фею, которая жалась в большом дупле как дикий зверёк. Малефисенте к тому времени было уже четыре года, и она всё ещё выглядела тощей и угловатой – ничего общего с гладенькими, пухленькими, розовощёкими малышками-феями, которые порхали по Стране эльфов и фей как толстенькие шмели, опыляя цветы мерцающей волшебной пыльцой. По сравнению с этими феями Малефисента казалась больной – слишком худая, слишком зелёная, со слишком острым измождённым личиком. Да ещё рога – эти ужасные рога! – придававшие ей особенно зловещий вид. Но Легендарная увидела в ней то, чего не хотели видеть феи, – брошенную маленькую девочку, которой так не хватало любви. – Что ты делаешь здесь, в этом старом дереве, дитя? Где твои родители? – спросила Легендарная. Девочка не ответила. До сих пор она общалась с одними только воронами и не привыкла разговаривать с себе подобными. Сказать по правде, она была уверена, что с ней вообще заговорили впервые. Лицо у незнакомки было доброе, но Малефисента избегала смотреть ей в глаза – очень уж это было непривычно. Тем более что эта невесть откуда взявшаяся женщина смотрела на неё с участием и лаской, чего с девочкой ещё не случалось. Как правило, феи при взгляде на неё морщили носики и отворачивались – если вообще удостаивали её взглядом. – Говори же, дитя! Кто ты такая? – продолжала настойчиво расспрашивать Нянюшка. Малефисента попыталась ответить, но не смогла. С её губ сорвался лишь режущий ухо хриплый крик, похожий на карканье. «Боги мои, бедняжка никогда не пользовалась своим голосом! Ни разу! Она даже плакать не умеет», – от этой мысли у Нянюшки болезненно сжалось сердце. Малефисента и сама не знала, что обладает голосом. До сих пор он был ей не очень-то нужен – вороны говорили с ней на своём языке и легко понимали её без слов. Легендарная сразу поняла, в чём трудность, и легко взмахнула рукой, придав маленькой зелёной фее храбрости заговорить. – Ну же, теперь ответь мне, моя милая, – подбодрила она малышку. – Здравст…вуй. Ломкий, сдавленный голос Малефисенты напоминал лягушачье кваканье, однако это были её первые в жизни слова! Новообретённая способность пугала её, и в то же время ей стало радостно. – Ну-ка-ну-ка, для начала очень неплохо, моя милая! А как тебя зовут? – Они… называют меня… Малефисента. – Кто называет тебя так, моя милая? Вороны? Малефисента медленно покачала головой: – Нет. Они. Феи. – Да неужто? – Нянюшка прекрасно понимала, почему её сестра и прочие феи дали девочке имя Малефисента. И её сразу же охватил гнев. Постаравшись, чтобы девочка никак этого не заметила, она снова улыбнулась ей. – А почему, позволь спросить, ты здесь совсем одна? – продолжала расспрашивать она. – Где твои родители? Уж я бы сказала им пару ласковых за то, что они бросили такую малышку мёрзнуть в дупле в компании одних только воронов! – Но я здесь живу. Вороны и есть мои родители. Легендарная взглянула на воронов, увидела в их чёрных глазках тревогу и озабоченность и сразу поняла, что девочка говорит правду. «Как моя сестра могла допустить такое?! Бросить ребёнка в одиночестве?! Позволить, чтобы её воспитывали вороны?! Какой позор!» – возмутилась про себя Нянюшка, а вслух сказала: – Хочешь, малышка, я заберу тебя к себе? Я буду хорошо о тебе заботиться. Малефисента чуть подумала и медленно качнула головой: – Нет. – Почему же нет, позволь спросить? – Нянюшке пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться – очень уж серьёзный и решительный вид был у девочки, особенно для такой крохи. – Не хочу бросать моих воронов! – Ну так давай возьмём их с собой! Как тебе такая идея? Малефисента задрала голову, поглядела на воронову стаю и медленно кивнула. * * * С того вечера жизнь Малефисенты коренным образом изменилась. Нянюшка быстро поняла, что никто и никогда не проявлял к девочке участия – с ней обращались как с уродливым и опасным существом, которое внушает только страх. И Нянюшка была рада дарить ей всю любовь, которую та заслуживала. Малефисента рядом с ней чувствовала себя в полной безопасности и называла её няней. Легендарная и была её заботливой нянюшкой, хотя, в сущности, растила её как собственную дочь. Они жили вместе в уютном домике с резным крылечком и широкими окнами. Нянюшка своей магией перенесла к нему вороново дерево и посадила его в саду, а для Малефисенты сделала на его ветвях чудесный маленький домик, чтобы девочка могла в любой момент навещать птиц. По настоянию Нянюшки одно окно в доме было всегда открыто настежь, чтобы и вороны могли залетать к ним в гости, когда им вздумается. Птицы то и дело пользовались этой возможностью, чтобы взглянуть на свою малышку и проверить, хорошо ли о ней заботится Нянюшка. И конечно, они всякий раз убеждались, что за девочку можно не беспокоиться. Нянюшка любила её всей душой и несказанно радовалась, что сумела дать этой особенной малютке семью и дом, который она смело могла называть своим. Глава VI Ведьмина дочь Королева Белоснежка проснулась в страхе. Ей привиделся всё тот же старый кошмар – как она бежит через дремучий лес, где деревья хватают её своими колючими сучьями, а она отчаянно отбивается от них. Открыв глаза, она ожидала увидеть свои руки сплошь в кровоточащих ссадинах, но на коже не оказалось ни царапинки. – Матушка? – Приподнявшись, Белоснежка поискала глазами отражение своей матери в зеркале на прикроватном столике. – Матушка, ты здесь? Но старая королева не отвечала. Белоснежка окинула взглядом другие зеркала в спальне, но в каждом гладком стекле видела лишь своё собственное бледное лицо. Это было очень странно – начинать новый день без материнской улыбки. Белоснежка оглядела свою спальню внимательнее, стараясь стряхнуть с себя мерзкое чувство страха, вызванное сном. Всё было так, как и полагается – ничего лишнего, странного или неуместного, как бывало, когда Белоснежка вроде бы просыпалась после очередного кошмара, но на самом деле всё ещё продолжала видеть сон. Это была её привычная комната, с тёмно-красными гобеленами на стенах, расшитыми золотыми деревьями и крохотными чёрными дроздами. И кровать была её – широкая, с альковом из бледно-розовых занавесей, растянутых на четырёх резных столбиках вишнёвого дерева. Она снова обежала взглядом зеркала в причудливых золотых рамах. Да, всё на месте. Она в полной безопасности. Именно это и повторяла ей каждый раз матушка, когда ей случалось проснуться от собственного вскрика. « Оглянись! Ты в своей комнате. Тебе ничего не угрожает, мой птенчик». Но мрачные тени из её сновидения не исчезли – они как будто затаились в тёмных углах, и она продолжала чувствовать их угрожающее присутствие. «Мне очень нужно поговорить с мамой» . Белоснежка рассказала бы тогда, что в её сне было кое-что ещё. На этот раз – новая часть кошмара, напомнившая ей историю, которую мать рассказала ей, когда она была ещё совсем маленькая. Историю о Драконьей Ведьме, которая погрузила девушку в колдовской сон. «И почему это ведьмы в таких историях всегда насылают на девушек сонное заклятье?» У самой Белоснежки тоже всё получилось очень похоже. В колдовской сон её погрузила собственная мать. Правда, это было много лет назад – так давно, что Белоснежка редко об этом задумывалась. Драконья Ведьма заполоняла сновидения Белоснежки много ночей – но это было всё, что она помнила. Стоило ей проснуться, и события её кошмаров тут же выветривались из памяти – оставался только страшный лес из её детства. Она всё время старалась запомнить сон о Драконьей Ведьме, чтобы поделиться им с матерью, но он ускользал, как какое-нибудь забытое слово или имя. Белоснежка давно сознавала, что этот сон очень важен, что в нём скрыт какой-то смысл. А теперь, когда она наконец его вспомнила, мать куда-то пропала. «Да где же она?!» Белоснежка поднялась и быстро оделась, выбрав один из своих любимых нарядов – красное бархатное платье, расшитое серебряными птицами и блестящими чёрными бусинами, которые ярко искрились на свету. Она присела за туалетный столик и, глядя в зеркало, принялась расчёсывать свои густые чёрные волосы с серебристыми прядками на висках. Потом она собрала локоны на затылке и перевязала их красной лентой, чтобы они не падали на её круглое бледное лицо и большие глаза. Белоснежку никогда особенно не заботило, как она выглядит, и сегодняшний день в этом смысле ничем не отличался от других, но этим утром ей вдруг пришло в голову, что король частенько говорит, что она совсем не меняется с годами. Как мило с его стороны. Правда, приходится всё же признать, что морщинок у неё прибавилось – вокруг глаз и возле губ, особенно когда она улыбается. А улыбалась она почти всегда. Белоснежка так привыкла видеть в своём зеркале лицо матери, что при взгляде на собственное отражение ей становилось как-то не по себе. До сих пор она даже не задумывалась, как много значило для неё постоянное общение с матерью. Она принимала его как нечто само собой разумеющееся, и страшно подумать, как одиноко ей стало бы без него! Особенно сейчас, когда её собственные дети выросли и живут в своих королевствах, а её любимый муж отправился в другую страну с дипломатической миссией. « Ты такая красивая, птенчик мой. Как всегда» . Белоснежка подняла взгляд на сияющее улыбкой лицо матери в зеркале. – Матушка! Где ты была? Я должна рассказать тебе мой сон! – Я знаю твои сны, дорогая моя. Я старалась отыскать тёмную фею. Мне нужно предупредить её, – ответила старая королева Гримхильда. – Это она Драконья Ведьма? – Да, мой птенчик, она и есть, – рассмеялась Гримхильда. – Значит, твоя старая сказка становится правдой? – в замешательстве спросила Белоснежка. – Я не понимаю! – Боюсь, что и я тоже, моя милая. Ту сказку, которую я рассказала тебе много лет назад, я прочла в книге, которую дали мне твои кузины. Думаю, они сами её и написали. А сейчас мне очень хотелось бы снова взглянуть на неё. Не могла она заваляться где-нибудь у тебя, дорогая моя? Белоснежка прекрасно знала, где находится эта книга. И отправляться за ней ей очень не хотелось. – В моих покоях её нет. Она в одном из тех сундуков на чердаке, где сложены оставшиеся после тебя вещи. – А хватит ли тебе храбрости подняться туда в одиночку, мой птенчик? Это очень важно. Прошу тебя, сделай это. Глава VII Академия эльфов и фей Однажды утром Малефисента, чавкая и рассыпая крошки, с аппетитом уминала черничную булочку. Крошки эти она скармливала своей любимой птице по имени Опал. Прошло уже больше года с тех пор, как Нянюшка обнаружила в дупле малютку Малефисенту и забрала её к себе. Она дала девочке время освоиться в новом окружении, не поднимая вопроса об учёбе, но сегодня решила, что пора об этом поговорить. – Пришло время подумать о твоём образовании, моя милая. Ты должна научиться пользоваться магией фей. – Но я же не фея! – запротестовала Малефисента. – Конечно, ты фея, моя сладкая. Кто внушил тебе этот вздор? – спросила Нянюшка. – Я не знаю. – Вот именно, не знаешь! Как раз об этом я тебе и толкую. На свете много важных вещей, о которых ты ничего не знаешь, а единственный способ узнать побольше – это поступить в школу! – Но… – Никаких «но», – твёрдо сказала Нянюшка. – И не волнуйся ты об этих глупеньких летучих фейках и эльфах. У них одна пыльца в голове. Если они хоть чем-нибудь огорчат или обидят тебя, сразу же говори мне. И учителей это тоже касается. А я всегда буду рядом, моя сахарная. Ты сможешь обратиться ко мне в любой день и в любой час. – Правда? – чуть оживилась Малефисента. – Конечно, ягодка моя. В конце концов, я руковожу этой школой. Так Малефисента начала учиться магии. Поначалу эта учёба оказалась совсем не такой, как она ожидала. Ей приходилось изучать свойства волшебных растений и искусство составлять зелья, потом она быстро освоила способы зачаровывать неодушевлённые предметы и прочую магическую рутину. И хотя Малефисента оказалась очень способной и училась лучше, чем все остальные, она ясно видела, что учителя её недолюбливают. Они никогда не хвалили её и не заботились о ней, как о других ученицах. Не то чтобы её это сильно огорчало, но она часто чувствовала себя здесь лишней. Во время уроков полёта, пока остальные феи и эльфы учились правильно работать крыльями, она просто сидела и читала книги, которые таскала у Нянюшки – с самых потайных полок. Сама Нянюшка считала, что эти книги надёжно спрятаны от пытливой девочки, но Малефисента до них добралась. В этих книгах говорилось о той разновидности волшебства, которой ей так не хватало на школьных уроках. И вот постепенно, читая книги, Малефисента начала осваивать собственную магию. Она довольно быстро осознала, что с помощью книг может добиться чего угодно. Чтение захватило её, наполнив жизнь новым смыслом. Каждый день она с нетерпением ждала окончания уроков, чтобы забиться в свой домик на дереве, и читала, частенько делясь новыми знаниями со своими воронами. Домик Малефисента украсила разными вещицами, которые приносили ей птицы. Ей казалось очень любопытным, что у некоторых из них были свои явные предпочтения. Например, Опал питала особую страсть к цветным окатанным морем стекляшкам, блестящим пуговицам и бусинкам вроде тех, которыми расшивали нарядные бальные платья. Другие птицы приносили Малефисенте травы для зелий или яркие пёрышки, а иногда даже невесть откуда утащенные чашки, медные колокольчики и другие вещи, чем-то привлёкшие их внимание. Девочка любила проводить время со своими воронами и учить их всему, что успела почерпнуть из книг о магии птиц и их сокровенных знаниях. Так, она стала учить их открывать для неё свой разум, чтобы она могла видеть мир их глазами или общаться с другими существами и узнавать всё про их родные края. Малефисента и не догадывалась, что в мире есть столько других стран – до тех пор, пока вороны не поведали ей о множестве королевств, протянувшихся во все стороны в бесконечность. Пернатые друзья были её главной отрадой, особенно с учётом того, как мало общего было у неё с её соученицами. Другие феи непрестанно болтали о всякой ерунде, без конца осыпая друг друга комплиментами за какие-то совершённые глупости. «Мерривеза, твои крылья сегодня выглядят просто великолепно!» – Малефисента постоянно слышала что-нибудь в этом роде, помешивая в котле ягоды паслена. Среди одноклассниц Малефисенты фея Мерривеза пользовалась большим авторитетом, хотя сама она находила её ничем особо не примечательной, разве что большой любительницей покомандовать. Тем не менее учителя тоже очень выделяли и хвалили её, отчего та ещё больше задирала нос, становясь совсем уж несносной. Но, несмотря на привычку грубить и непомерно раздутое самомнение, училась Мерривеза очень хорошо – даже перемены она проводила в школьном дворе за книгами или поучала других фей. Одно время Малефисента думала, что они с ней могли бы подружиться, но Мерривеза и не пыталась скрывать, что бескрылая фея ей страшно не нравится. Дня не проходило, чтобы одноклассницы не дразнили Малефисенту и не унижали её. Когда она корпела над каким-нибудь зельем, феи смеялись над ней за то, что ей приходится бегать между кладовкой и котлом, в то время как остальным достаточно было перепорхнуть, один раз взмахнув крыльями. За спиной у неё постоянно шептали всякие гадости вроде «Уродина бескрылая!» или «Огрица рогатая!». Как-то раз на одном из послеполуденных уроков фея по имени Фауна, одна из лучших подружек Мерривезы, подняла руку, чтобы задать вопрос учительнице. Это была скромная милая фея с хорошеньким личиком, которая всегда одевалась в зелёное. Обратившись к госпоже Лепесток, она так разнервничалась, что никак не решалась заговорить – пока Мерривеза не подтолкнула её локтем в бок. – Госпожа Лепесток, а может, было бы… гм… наверное, всем было бы приятнее , если бы Малефисента надевала в школе какой-нибудь головной убор, чтобы прикрыть… прикрыть её отвратительные рога, – тихо прошелестела Фауна. Малефисента тут же отвлеклась от своего побулькивающего котла и уставилась на учительницу: интересно, что та скажет? Отчаянно краснея под её взглядом, учительница пробормотала, то и дело сбиваясь: – Полагаю, да, это было бы приятнее и не так… гм… не так отвлекало бы нас от занятий. Пожалуй, мне стоит поговорить об этом с её опекуншей. Остальные девочки ещё хихикали над ответом госпожи Лепесток, когда в класс, обводя учениц и преподавательницу уничтожающим взглядом, неожиданно вошла директриса Академии: – А вот я полагаю, что Малефисенте было бы приятнее, если бы вы все враз остались без крыльев! Тогда вы не зудели бы вокруг неё как назойливые мухи, пока она трудится над сложным зельем. Да только она, в отличие от вас, не позволяет себе бездумно высказывать всякую чепуху, которая приходит ей в голову. Малефисента побледнела от смущения так, что её кожа почти утратила зелёный оттенок. – Я вовсе не… я так не думала… – заикаясь, пролепетала она. – А хоть бы и думала. Кто тебя осудит? – Нянюшка снова оглядела класс и продолжила: – Стыдно вас слушать, честное слово. Отвратительные рога… подумать только! А вам никогда не приходило в голову, что в мире полно существ, которым могут показаться отвратительными ваши крылья? Или вы считаете, что даже солнце восходит и заходит потому, что так нравится феям? Нет, милые мои, мир населён не одними только феями! В нём есть множество других прекрасных, очаровательных и могущественных созданий, совсем не похожих ни на меня, ни на вас! И тебе, Фауна, лучше бы об этом не забывать! Да и всем остальным тоже! Фей эта речь не особенно взволновала. Когда Легендарная принималась разглагольствовать о подобных вещах, её слушали вполуха. В самом деле, что за глупости?! Само собой, всем известно, что нет ничего на свете прекраснее крыльев! Разве кто-нибудь может рассуждать иначе? Легендарная слишком уж серьёзно ко всему относится. Она совсем не такая, как её сестра. Фея-Крёстная гордится своими крыльями, поёт красивые песни и преподаёт самый лучший предмет во всей школе – исполнение желаний! Все феи-ученицы ждут не дождутся, когда перейдут в старший класс, чтобы получить возможность изучать его. Сама Мерривеза не сомневалась, что эта возможность – высшая честь для учениц Академии. И все до единой феи были уверены, что у Малефисенты нет ни единого шанса. О каких шансах можно говорить, если на эту честь претендовали такие её одногодки, как Мерривеза, Фауна и Флора! Да и сама Фея-Крёстная открыто говорила, что Флора, Фауна и Мерривеза вполне способны рассчитывать на эту награду. А поскольку на статус исполнительницы желаний могли претендовать лишь три феи из каждого выпуска, то глупо было даже надеяться, что Малефисента – или, если уж на то пошло, любая другая фея из их класса – может всерьёз рассчитывать сделать исполнение желаний своим призванием. Ну и что с того – существует много других полезных занятий, которым могут посвятить себя выпускницы Академии, дело найдётся для каждой. Смерив напоследок Мерривезу и её подружек свирепым взглядом, Нянюшка удалилась. Едва за ней закрылась дверь, в классе поднялся протестующий гвалт. – Да что она так защищает эту Малефисенту?! – негодовала Мерривеза. – Что в ней хорошего?! – Она даже летать не умеет! – выкрикнула какая-то фея. – Ты даже вообще не фея! Тебе здесь не место. Убирайся обратно в Аид! – категорично заявила Малефисенте другая. Малефисента сидела на своём месте, оцепеневшая и перепуганная. Она никак не могла понять, за что остальные феи так её ненавидят. Неужели правда из-за рогов? Или в ней действительно есть нечто ужасное? Может, она злодейка? Но она не чувствовала себя злой . Она ощущала себя самой обыкновенной – такой же, как другие. Вернее, она так думала. Но если поразмыслить как следует – то откуда ей знать, как ощущают себя другие? Может, она и в самом деле злая . «Должно быть, родители знали, что я злая. Поэтому они и бросили меня в дупле с воронами». Под градом насмешек Малефисента вдруг почувствовала, как внутри неё набухает нечто огромное, жгучее… и ужасное. Её как будто жгло огнём изнутри, и казалось, что этот огонь вот-вот прорвётся наружу. Она и моргнуть не успела, как её тело вдруг охватило удушающим зелёным пламенем. Она слышала, как завопили вокруг феи. Но прежде чем Малефисента сообразила, что происходит, она вдруг очутилась в одиночестве в своём домике на дереве – совершенно не понимая, как она туда попала. Её всю трясло от бешенства и страха, и она отчаянно рыдала, чего до сих пор с ней ни разу не случалось. Вопли её одноклассниц всё ещё отдавались эхом в её ушах, но тут возле неё появилась встревоженная Нянюшка. – Я не хотела… не хотела! – заикаясь, выпалила Малефисента. – Чего ты не хотела, моя милая? – Не хотела сделать им ничего плохого… – рыдала Малефисента. – Ты ничего плохого и не сделала, – успокоила её Нянюшка. – Ты совершенно великолепно исполнила заклинание перемещения. Это очень сложные чары, значительно превосходящие школьный уровень. Ты сразила меня наповал, моя ягодка! – Но все они так кричали! – Кричали, верно. Но что с вами поделаешь – вы, молоденькие феи, такие нервные, такие впечатлительные! Ты умница, Малефисента. И мне кажется, что ты и сама уже это знаешь. – Нянюшка чуть помолчала и продолжила: – Ты даже не представляешь, Малефисента, как я рада, что ты совсем не похожа на этих дурочек, твоих одноклассниц. Знаешь, если бы ты была самой обыкновенной феей, живущей в дуплистом дереве, я, скорее всего, в тот день просто прошла бы мимо! – Если бы я была самой обыкновенной феей, меня бы не бросили в дупле. – Вот именно! – энергично закивала Нянюшка. – Это и есть та причина, почему меня не очень привлекают мне подобные. И почему я не люблю показывать свои крылья. На самом деле феи бывают очень злобными и противными. Малефисента улыбнулась. Пока она слушала Нянюшку, её слезы высохли. Ей страстно хотелось обнять Нянюшку, сказать, как она её любит, как нравится ей всё, что она говорит, но она не решалась перебивать. – О, они и сами не осознают всей своей противности, моя ягодка! Думают, что они все такие милые и прелестные, сплошь свет и волшебство! И по нужде-то они ходят исключительно сахаром и мёдом… ну, ты меня поняла. Малефисента звонко рассмеялась. – А вот это уже редкость! За все годы, что мы с тобой вместе, я, пожалуй, ни разу и не слышала, чтобы ты смеялась. – Нянюшка помолчала, о чём-то задумавшись. – Хмм… Вот оно что. Ну что ж, теперь всё стало ясно. – Что? Что стало ясно? – встрепенулась Малефисента. – Тебе исполнилось семь. Семь лет! – Ну и что в этом такого? – Семь лет – очень важный возраст для фей. Особенно для таких, которые не похожи на остальных. Иными словами, для фей вроде меня и тебя, которые на самом деле ближе к ведьмам. Такие феи никогда не довольствуются обычной фейской магией и обычной фейской жизнью. Они понимают, что в нашем мире есть и другие, не менее чудесные формы волшебства. Семь лет – это самое начало увлекательных приключений, которые тебе предстоят. И это, я считаю, нужно как следует отпраздновать! Так, а теперь расскажи-ка мне о чарах перемещения. Я хочу узнать поподробнее, как ты им научилась. Знаешь, Малефисента, ты меня просто восхищаешь. Ты продвинулась в учебе гораздо дальше, чем любая из твоих одноклассниц. Ты ведь у меня целую стопку книг перетаскала, верно? И если они имеют хоть какое-то отношение к стилю магии, который ты пытаешься осваивать, то у нас с тобой впереди ещё куча работы. Но мне кажется, что тебе она будет по плечу. Правда-правда! И знаешь, что ещё? Я думаю, что, судя по всему, пришло время забрать тебя из школы. Не хочу, чтобы какие-то тупицы подавляли твой дух и твой потрясающий потенциал. Пусть как хотят возятся со своей глупой фейской магией и днями напролёт расхваливают крылья друг дружки. А тебе нужно учиться настоящей магии. Той, которая действительно важна. Важная магия. Эти слова ещё долго звучали в ушах Малефисенты, наполняя её решимостью и уверенностью в себе. Вот так всегда и бывало с Нянюшкой. Что бы ни делала Малефисента, на неё со всех сторон изливался поток любви и ободрения. Нянюшка никогда не упускала возможности выразить свою любовь к Малефисенте, и если девочка иногда захлёбывалась в этой любви или цепенела от ласковых прикосновений Нянюшки, то не потому, что любовь и ласка были ей неприятны. Просто она так любила Нянюшку, что это было почти выше её сил – она не знала, как выразить такую всепоглощающую любовь. Просто она не привыкла к тому, что её тоже можно любить. – Итак, я собираюсь испечь для тебя роскошный пирог, – объявила Нянюшка, радостно хлопнув в ладоши. – И хочу послушать твой рассказ о чарах перемещения и о том, как тебе удалось их исполнить. Мне не терпится узнать все-все подробности! Малефисента знала, что нянюшкин восторг не наигран. Она всегда говорила только то, что думала – в отличие от остальных фей. Девочке вообще трудно было считать её феей. Малефисента даже задумалась: может, и Нянюшке тоже пришлось пережить нелёгкие времена в юности, раз она так не похожа на обычную фею? Да ещё имея такую знаменитую сестру, как Фея-Крёстная. – Нет, солнышко моё, никаких трудностей у меня не было! – сказала Нянюшка, отвечая её мыслям. – Недаром же меня называют Легендарной! Тот вечер был одним из лучших в детстве Малефисенты: они с Нянюшкой ели вкуснейший пирог и разговаривали о чарах перемещения. Малефисента подробнейшим образом, как Нянюшка и просила, описала охватившее её ощущение жара внутри и увидела в Нянюшкиных глазах благоговение. – Ты всё сделала совершенно правильно, моя ягодка! Если кто-то будет плохо с тобой обращаться или ты рассердишься и почувствуешь внутри этот жар, сразу используй чары и отправляйся прямиком в свой домик на дереве или ко мне и к твоим воронам. Просто подумай о нас – и сама не заметишь, как тут же окажешься рядом с нами. Пообещай мне, милая, что всегда будешь делать так, как говорит тебе твоя Нянюшка. – Конечно, Нянюшка, – пообещала Малефисента, жалея про себя, что у неё нет Нянюшкиного дара читать чужие мысли. Ей частенько хотелось знать, о чём думает Нянюшка. И почему у неё сейчас такой озабоченный взгляд? Может быть, что-то расстроило её? – Что ты, милая. Ты видишь только гордость. Я невероятно горжусь тобой! Сегодня ты сделала меня по-настоящему счастливой, мой воронёночек. Счастливее меня не найти. Глава VIII Птенчик на чердаке Белоснежка сидела в одиночестве на чердаке среди старых вещей её матери и вспоминала, какой была её жизнь много лет назад – до того, как её мачеха умерла и стала Белоснежке матерью, о которой она всегда мечтала. И она прекрасно понимала, почему её мать не хотела здесь появляться. Все эти вещи неизбежно напомнили бы старой королеве о тех днях, которые она хотела вычеркнуть из памяти – днях, когда она совсем помешалась от горя и строила козни, чтобы погубить свою падчерицу. Белоснежка пыталась мысленно разделить свою мать на трёх разных женщин: мать, которая у неё есть сейчас, мать, которая любила её в раннем детстве, и мать, которая пыталась её убить. Белоснежка знала, что в том не было вины королевы, которую тогда жестоко мучил её собственный отец, её сердце было разбито из-за гибели мужа, и к тому же троица ведьм околдовала её своими чарами. В своём воображении Белоснежка представляла себе разные ипостаси своей матери в образе кукол, запертых в сундуке в этой комнате. Кукол, с которыми ей никогда не хотелось играть. И даже видеть их не хотелось. Пыльных кукол, пропитанных мукой. Мать нравилась Белоснежке такой, какой она была сейчас, и возвращаться к другим её образам ей не хотелось. Даже тогда, когда она вспоминала любящую, ласковую мамочку своего детства, сердце Белоснежки сжималось от боли – ведь она знала, какие страшные дни предстоят королеве потом, после смерти короля, и как горе, навалившись лавиной, сломит её. Да, лучше всего думать о матери как о женщине, которую сейчас она любила всей душой. И от которой зависела. Но стоило ей взглянуть на собранные на чердаке старые вещи, как пыльные куклы неизбежно появлялись на свет и Белоснежка, сама того не желая, брала их в руки, стряхивала с них пыль и заново переживала всю свою жизнь. Эти куклы, эти матери были её главными вехами – прекрасными и страшными одновременно. Робея, Белоснежка медленным шагом приблизилась к большому деревянному сундуку, где хранились игрушки её мучительного детства. Тяжёлая крышка, поднимаясь, натужно заскрипела, словно предупреждая о затаившейся внутри угрозе. Книга сказок, которую она искала, лежала рядом с небольшой деревянной шкатулкой с гравировкой в виде кинжала, пронзающего сердце. Почему-то при виде этой шкатулки в груди Белоснежки похолодело. Она решительно не желала знать, что там, под этой резной крышкой. И не хотела видеть боль на лице матери, если вдруг придётся расспрашивать её об этой шкатулке. Так что пусть лучше это остаётся тайной. Хватит и того, что она поднялась сюда в одиночку, зная, что мать ждёт её внизу. И что каждое мгновение, проведённое ею здесь, причиняет матери страдания. Белоснежке внезапно вспомнился один из её давнишних детских страхов. В старом замке, где она росла, был один коридор, который ужасно её пугал. Для этого страха не было никакой явной причины – разве что в нём всегда было довольно темно, а воображение Белоснежки щедро населяло темноту всевозможными ужасами. И всё же ей приходилось ходить по этому коридору каждый день по пути в классную комнату, где её ожидал наставник. Иногда ей делалось так страшно, что она опрометью кидалась бежать, хоть и знала, что её гувернантка Верона будет крайне недовольна столь неподобающим принцессе поведением. Белоснежку это уже не волновало. Она готова была мчаться к спасению со всех ног даже в солнечные дни. И сейчас этот неукротимый детский страх снова ожил в ней. Стараясь подавить внутреннюю боль, она как можно скорее выдернула из сундука книгу, даже не взглянув на прочее его содержимое, и торопливо захлопнула крышку. Над нею взвилось облачко пыли, замерцавшее в лучике солнечного света, падающего сквозь узкое чердачное окошко. Белоснежка некоторое время смотрела на него, любуясь неожиданным чарующим зрелищем и удивляясь тому, как нечто столь безобразное и приземлённое, как пыль, может в один миг превратиться в нечто прекрасное. А потом она вспомнила о своей матери. О её преображении. О её красоте. И внезапно почувствовала, что ей уже совсем не страшно. Глава IX Её важная магия Время шло, и Нянюшка замечала, что холод внутри Малефисенты постепенно тает. Малефисента и сама не знала, отчего это происходит – то ли от Нянюшкиной любви, то ли от того страшного, что творилось с ней самой – стремительно нарастающего жжения, которое возникало, когда она из-за чего-то сильно сердилась или огорчалась. И она прилагала все усилия, чтобы избавиться от него и полностью сосредоточиться на магии – важной магии, которую она изучала при любой возможности. Обшаривая книжные полки Нянюшки, она нашла на них несколько томов, написанных сестричками – тремя ведьмами, которых звали Люсинда, Руби и Марта. Каждая страница в этих книгах была заполнена всевозможным чёрным колдовством, которое необычайно занимало Малефисенту. Особенно её заинтересовали одни чары. Требовалось для них совсем немного: щепотка диких трав, волос с головы самой ведьмы и инструкция, написанная чернилами на крохотном клочке пергамента. Всё это следовало скормить крупной жабе, а потом отправить её на поиски намеченной жертвы. Найдя её, жаба должна была дождаться, пока жертва уснёт, забраться через рот ей в горло и ждать там телепатических приказов от ведьмы. Чтобы узнать, что такое «телепатия», Малефисенте пришлось полазить по книгам, зато в конце концов она поняла, как называется то таинственное умение, которое она наблюдала у Нянюшки: умение читать чужие мысли и общаться без слов. Из того, что Малефисента вычитала, ей стало ясно, что описанное омерзительное колдовство сказывалось на жертве самым жутким образом: ведьма получала над ней полную власть и могла заставлять её делать всё, что ей заблагорассудится. Жаба могла выбираться наружу только ночью, когда жертва спала, и докладывать ведьме обо всём, что узнала, а потом должна была до рассвета снова забраться в горло жертве. Сама жертва могла догадываться, что у неё внутри поселился кто-то посторонний, но не могла ни избавиться от непрошеной гостьи, ни даже рассказать о ней хоть кому-нибудь. В книге были подробно описаны и другие способы применения этих чар – например, за неимением жабы ведьма могла просто использовать какую-нибудь личную вещь жертвы. В сущности, это могло быть всё что угодно: чашка, щётка для волос или кольцо. И похоже было, что многие ведьмы прямо-таки коллекционировали подобные вещицы – на случай, если однажды те вдруг понадобятся. Нет, конечно, Малефисента не собиралась применять такие гадкие чёрные чары, которые вызывали у неё естественное отвращение. Ей просто нравилось читать о них, узнавать об этом побольше. А ещё Малефисенте нравилось разбирать лирические и даже смешные пометки в книгах сестричек. Одним словом, сестрички быстро сделались её самыми любимыми колдуньями. Малефисента вообще любила узнавать что-нибудь новое. Это придавало ей силы, придавало ей уверенности в себе. Чем больше она читала и узнавала, тем меньше боялась остальных фей. В ней постепенно нарастала гордость, что пока другие феи учились заговаривать черенки мётел, она осваивала куда более серьёзные заклятия и чары, которые могут понадобиться, когда однажды она окажется за пределами Страны эльфов и фей. Одним словом, Малефисента сознавала, что изучает настоящую магию. Ничего интереснее этого и быть не могло. Глава Х Книга сестричек Белоснежка придвинула уютное, обитое красным бархатом кресло как можно ближе к зеркалу в резной золотой раме и устроилась в нём поудобнее. На коленях у неё лежала книга волшебных сказок – та самая, которую мать читала ей в детстве. Белоснежка медленно перелистала страницы, чтобы матери было лучше видно. – Смотри-ка, здесь все-все наши истории! – сказала королева Гримхильда. Белоснежка перевернула последнюю страницу сказки про Драконью Ведьму и с ужасом подняла глаза к зеркалу: – Неужели это всё должно случиться с твоей подругой Малефисентой?! – Не знаю, дорогая, но мне в любом случае следует предупредить её. – Отражение Гримхильды мигнуло – обычно так бывало, когда она сильно встревожена. – Я не смогла связаться с ней ни через одно из её зеркал. Придётся тебе послать весточку в замок Морнингстар. Думаю, она будет там со дня на день. – Не понимаю, почему ты продолжаешь поддерживать с ней такие дружеские отношения после того, что она сделала с Авророй, – качая головой, призналась Белоснежка. – У неё были на то свои причины, дорогая, – ответила Гримхильда. – Но делиться ими с тобой, да и с кем бы то ни было, не моё дело, Белоснежка. Нас много лет связывали с ней узы дружбы и доверия, и сейчас я не могу отвернуться от неё просто потому, что мы не одобряем её выбора. Возможно, мне удастся уговорить её не причинять девушке вреда. Это уберегло бы её от такой судьбы, как у меня. Белоснежка задумалась: – Но я всё равно не понимаю. Ведь эта книга была написана задолго до того, как Малефисента погрузила принцессу в сон. Она тогда ещё и не думала об этом! Как же так получилось, что всё написанное здесь воплотилось в жизнь? – Белоснежка перевернула следующую страницу. – Ты только взгляни! Здесь говорится о тебе и обо мне! И так подробно… даже о том, как ты оказалась внутри зеркала и стала моей защитницей. Как такое возможно?!

Конец ознакомительного фрагмента.