– Хм… Хм… Скорее, я сам выпрыгну прямо из этого окна, Мартин! Я восхищен твоей предусмотрительностью!

– Благодарю вас, сэр. Полагаю, сегодня вы восхищены не только мной, сэр.

Барон поднялся с кресла и, тяжело ступая, подошел к окну.

– Да, Мартин, она восхитительна! – еле слышно прошептал он.

И снова имя барона де Лавеньерта замелькало на первых страницах газет. Еще бы! Прославленный сердцеед и покоритель великосветских дам наконец-то женился! Так мало того, что барон решил покончить с холостяцкой жизнью в более, чем почтенном возрасте, мало того, что его избранница вполне годилась ему в правнучки. Невестой старого аристократа оказалась девушка из России, без состояния и княжеских корней, как поначалу подозревали многие репортеры, приехавшая в Бельгию по туристической визе и нелегально устроившаяся на работу в качестве au pair в семью господина Рамсенгука, почтенного владельца небольшого ресторанчика в Зелзате.

Одна из центральных газет купила у четы Рамсенгуков права на интервью, касающееся сведений о юной невесте барона. Эксклюзив обошелся газете совсем недорого, так как в обмен главный редактор пообещал господину Рамсенгуку уладить проблемы с иммиграционной службой, возникшие у ресторатора в связи с незаконным наймом иностранки. К удовольствию читателей до встречи с бароном мадемуазель Анастасия рассказывала о себе мадам Рамсенгук много и охотно, и мадам Рамсенгук тоже не скрытничала в окружении журналистов.

Так, широкой публике стало известно, что мадемуазель родилась всего двадцать лет назад в героическом городе Сталинграде, в семье простых рабочих, училась во французской школе и после окончания отправилась поступать в институт в Санкт-Петербург. На экзаменах провалилась, но поступила в педагогический колледж, который успешно закончила в прошлом году. В том же году в Санкт-Петербург приехала младшая сестра Анастасии. Попытка младшей сестры оказалась успешней – девушке удалось поступить в один из университетов города. Чтобы обеспечить сестре более ли менее приличную жизнь, Анастасия в поисках высокооплачиваемой работы обратилась в фирму, предоставляющую работу за рубежом. Так будущая баронесса де Лавеньерт очутилась в Бельгии.

Образ бедной провинциальной девушки, посвятившей себя заботам о младшей сестре, пришелся добродушным бельгийцам по душе, поэтому эпитеты вроде «русская волчица, мертвой хваткой вцепившейся в богатого старика», звучали все реже и реже. Кроме того, имя барона никогда не появлялось не только в десятке и двадцатке, но и в сотне самых богатых людей Бельгии. Ну и наконец, даже очень скептически настроенные газеты не могли не признать, что юная баронесса де Лавеньерт чертовски хороша собой.

После свадебной церемонии в Венеции фотографии молодоженов облетели весь континент. Знатоки светских хроник отметили, что жених неплохо сохранился и смотрелся ничуть не хуже, чем пятнадцать лет назад, когда в той же Венеции стал участником громкого скандала из-за бурного романа с супругой одного из членов французского кабинета министров, а очаровательная невеста в пышном белом платье и фате, сквозь которую блестели восторгом широко раскрытые глаза, выглядела чрезмерно молодо и невинно.

В течение месяца репортеры сопровождали новобрачных в свадебном путешествии по средиземноморскому побережью Европы, строили предположения о возвращении барона в столицу. Но, вопреки ожиданиям, медовый месяц завершился не в Брюсселе, а в том же старинном и мрачноватом доме в Зелзате, куда барон удалился два года назад. Правда, его добровольному заточению пришел конец. Молодожены часто выезжали на прогулки, уделяли много времени экскурсиям и иногда даже появлялись на приемах.

Постепенно интерес к «свадьбе года» стал слабеть. Одна за другой газеты брали тайм-аут, но обещали читателям, что непременно вернутся к теме, намекая на высокую вероятность динамичного и пикантного развития событий.

Война в Ираке и проект общеевропейской конституции заставили бельгийцев забыть об обещанном блюде, но ненадолго. Сенсация была подобна разорвавшейся бомбе. Через два месяца после свадьбы баронесса де Лавеньерт переехала в гостиницу, а сам барон снова заперся в своем доме, наглухо отгородившись от внешнего мира.

***

– Доброе утро, сэр.

– Доброе утро. – Барон переложил пачку газет с колен на низкий стол, стоявший рядом с креслом, и запахнул халат. – И заметь, Мартин, твоя кислая физиономия доброму утру совершенно не соответствует.

– Рад видеть вас в хорошем настроении, сэр.

– Это газеты, Мартин. Старые газеты двухмесячной давности. Они развеселят кого угодно. Ты когда-нибудь слышал такое название: «Каналы»?

Слуга бросил беспокойный взгляд на лежащую сверху газету. Почти всю первую полосу занимала свадебная фотография: счастливо улыбающийся барон рядом с невестой.

– Да, сэр. Иногда я видел эту газету в киосках.

– Как тебе нравится такой заголовок, Мартин? – Барон взял газетный листок со стола и громко, с выражением продекламировал: – «Старый ловелас снова пытается натянуть тугую тетиву на свой пересохший лук»… По-моему, слишком длинно. Хотя, возможно, и смешно. Газетчики забыли добавить, что у старого ловеласа закончились стрелы в колчане. Было бы еще смешнее.

– И еще длиннее, сэр.

Старик нежно провел пальцами по фотографии и резко отвернулся. Его седая голова затряслась частой дрожью. Слуга в сильном волнении шагнул вперед, протянул руку, но притронуться к плечу хозяина так и не решился.

– Я думал, что давно уже разучился плакать, Мартин, – прерывистым, сдавленным голосом прошептал барон. – Ты не помнишь, когда я плакал в последний раз?

– Возможно, когда наци вошли в Брюссель и арестовали Его Величество Леопольда Третьего? Я не могу этого помнить – в сороковом году меня еще не было на свете, сэр.