– Ты её уже чувствуешь? – голос Лиз раздался совершенно неожиданным проникновением в отрешённое сознание где-то совсем рядом. Жужжащие щелчки пускового затвора фотоаппарата раздавались уже практически в двух ярдах от уха девушки. Удивительно, что она даже не заметила, когда и как они к ней приблизились.

– Она уже наполнила тебя или, быть может, переполнила? Сладкая, пульсирующая пустота. Стенающая и навязчивая, ненасытная и не в меру требовательная. Ты же хочешь её чем-то заполнить, да, Элли? И желательно до краёв. Чем-то осязаемым, живым и большим, чтобы не осталось ни единого зияющего просвета или щели.

Она снова громко всхлипнула или ахнула, когда чей-то влажный язык извивающимся клинком резанул по чувствительным складками вульвы, тут же ослабляя насильственное давление и более нежным трением заскользив по ноющему входу во влагалище. Элл и сама открыла пошире рот, бесстыдно высовывая собственный язык навстречу чужой плоти, до этого ласкавшей ей губы. Ощутив знакомый рельеф центральной бороздки на головке мужского члена, она лизнула её по всей длине до самой вершины, задержавшись на глубокой впадинке, в которой её ждала небольшая капля греховного нектара.

И хотя сердце сотрясало всё её тело надрывными ударами сумасшедшей аритмии, не менее безумное возбуждение практически полностью вытеснило из сознания человека разумного, ещё недавно ограниченного шаткими условностями высокоморальных ограничений. Хотя она и так за все эти годы успела порядком подзабыть, что это такое – быть честной и порядочной, скромной и воздержанной… влюблённой и ревнивой…

– …Она такая огромная, всепоглощающая и сильная, что даже ты её боишься. Боишься, что не сможешь её побороть, и она возьмёт над тобою верх. Переполнит не только твоё влагалище, но и душу. Элли, ты бы хотела заполнить свою душу чем-то большим и осязаемо реальным, чем этой пустой? Избавиться от неё навсегда? Стать по-настоящему цельной, завершённой и… совершенной?

Крупная капля прозрачной слезы быстро сбежала по виску девушки, неожиданно выскользнув из-под края маски, словно копилась и нарастала всё то время, пока Кэрролл зачитывала свой убийственный монолог.

Лиз подняла взгляд над сенсорным дисплеем цифровой фотокамеры, наконец-то прервав свой спич. Её равнодушный взгляд был всё так же спокоен и сфокусирован на выделенном ракурсе рабочей картинки. Может где-то совсем-совсем глубоко в её заблокированных от всего мира глазах в тот момент и промелькнуло нечто схожее с… сожалением…

Наш постскриптум все перечеркнет.

В папке – мы. И сны наоборот.

Жизнь в архивах – наш глубокий грот.

Мир заархивирован – и вот

сминаю лист бумаги, в нём -

Стареет сад, заброшен дом.

Мечта – фантом, и жизнь – фантом

растает, пеплом станет.

Сжигаю рукопись, а в ней -

Вторая часть судьбы моей.

Жизнь недописанных поэм

растает, пеплом станет.

Plastika, «Дождь»

За пять лет до вышеописанных событий

Он был не просто огромен, а невероятно огромен! Казалось, даже с высоты птичьего полёта невозможно разглядеть его окраин. Неохватная, цельная, буквально пульсирующая живая плоть из железобетонного каркаса, пронизанного венами-артериями из бесчисленных магистралей, многоярусных железнодорожных путей и бесконечной паутины проводов, и конечно же сверкающая на солнце или в ночном освещении ослепительным брильянтом из миллиона граней холодного стекла всевозможных оттенков. Так что попадая в любую точку города (не важно в какую), ты невольно начинал ощущать себя крошечным муравьём в постоянно движущемся, гудящем и не замирающем даже на сотую долю мгновения всеобщем потоке, именуемом Долус-сити.

Когда Эльвира впервые здесь оказалась, то тоже почувствовала себя микроскопически маленькой (а местами ещё и невидимой), но зато до безумия живучей и отчаянно выносливой букашкой. И окружающие стены неприступного града лишь усиливали данное восприятие с каждым прожитым в нём днём всё больше и сильнее. Даже здесь, на Пайн-драйв (практически на самой окраине мегаполиса), где время казалось, остановилось ещё с конца пятидесятых (если не раньше), ты просто не мог не испытывать пробирающего до мозга костей волнения перед подминающим воздействием этого вечно голодного каменного монстра. Словно он и вправду питался душами или жизненной силой людей, пожирая их тысячами день ото дня, а на десерт закусывая их волей, желаниями, тайными пороками и низменными страстями. В городских газетах под некрологи выделялись не колонки, а целые страницы с листами. Разве что единственным конкурентом мрачных «поэм»-прощаний выступала во истину обширная тема богемной жизни Долус-сити. С лёгкой подачи не всегда талантливой руки бульварного писаки она могла полностью завладеть недалёким умом любого наивного обывателя. Два столь противоположных, практически неисчерпаемых источника вдохновения – жизнь и смерть.

Да, время здесь течёт по-особенному, а для некоторых ещё и по-разному. Эльвира Бабич это заметила, прочувствовав на собственной шкуре буквально с первого дня приезда… Место, куда многие стремились попасть, в тщедушной надежде обрести себя, а в итоге, терялись навеки… Огромный, ненасытный город, где балом правит вовсе не Сатана, а вполне себе смертельно уязвимый правитель. И для юной девушки это был самый что ни на есть определённый человек, который изменил не только её собственную жизнь, но и вывернул на изнанку окружающий мир, полностью перекроив восприятие обыденных вещей и сожрав до последней клетки всю её человеческую сущность…