— Нет! Я спать. Спокойной ночи, Мирон, — я занимаю место под одеялом и закрываю глаза.

Свет гаснет.

Чик, и я уже всматриваюсь в темноту. Палочки, колбочки. Смутно вырисовываются очертания… Почему я не слышу, как он подкрадывается? Мне чудится дыхание. Кажется, кое-кто решил поиграть в прятки.

— Мирон, — неуверенно зову.

— Что? — шепот слышатся сбоку, и я выдыхаю.

Шелест одеяла — и он рядом.

Я осторожно устраиваюсь на его плече.

— Как хорошо уснуть вот так вот, в твоих объятиях, — размышляю я.

— Хм, попозже, — хмыкает он и, накрыв меня с головой одеялом, начинает свою игру.

— Только не щекотка! — хихикая, взмолилась я.

Два дня в Екатеринбурге пролетели как один миг.

Были часы, когда Мирон проводил за компьютером и на телефоне. В этот период я занимала свой досуг сама.

Но когда мы могли побыть вместе, куда-то пойти, поговорить, с кем-то встретиться — то все протекало мирно и спокойно.

Поведение Потемкина меня удивляло. Складывалось впечатление, что ему действительно необходимо было уехать. Я часто видела, что он погружен в свои мысли. Мирон над чем-то неустанно размышлял. Только это было не мое дело, и я ни о чем его не спрашивала.

Наступил день, когда нам надо было возвращаться в Москву. Мирон был весел и бодр. Он постоянно отпускал безобидные шуточки и прижимал меня к себе.

По дороге в аэропорт ему пришлось изрядно постараться, чтобы уговорить меня сразу поехать к нему. Только на завтра он был согласен меня отпустить к себе. Уловив в его уговорах скрытые намеки на что-то очень важное, я перестала ломаться и согласилась.

Чутье меня не подвело. Только я не могла подумать, что Потемкин пойдет на серьезный разговор так скоро.

— Знаешь, Мирон, что мне больше всего понравилось, пока мы были в Екатеринбурге? — пристраивая свою небольшую дорожную сумку и распутывая шелковый шарфик на шее, обратилась я к своему спутнику.

— Что? — отзывается он.

— Банкет! — улыбаюсь.

Потемкин отвечает мне взаимностью.

— Мне тоже банкет очень понравился, — мы обмениваемся с ним красноречивыми взглядами.

Ожидаемо в голове появилась мысль об ужине.

— Что ты хочешь, чтобы я приготовила? — спрашиваю я, проходя на кухню.

— Ничего не нужно, Лиза. Помощница уже все сделала.

Довольно хмыкаю.

И в самом деле, только сейчас я мое обоняние уловило аромат еды.

Мы с Мироном с аппетитом уплетаем ужин. Моем посуду и проходим в гостиную.

— Держи.

Потемкин подает мне бокал вина. И когда только успел! Хочу пошутить, но снова улавливаю эту сдержанную серьезность на его лице. То же самое видела в Екатеринбурге.

Благодарю и молча делаю глоток.

Я не заикаюсь больше об Авроре и Дарье Филипповне, хотя мысли о них вновь нахлынули на меня, едва мы переступила порог их дома.

Задумчивым взглядом упираюсь куда-то, как замечаю, что Мирон вышел из комнаты.

Интересно, куда он пошел?

Примерно через минуту он возвращается с файлами в руках. Издалека ничего не разобрать. Выражение его лица еще более сосредоточенное. Какое-то время он смотрел на странные бумаги, а потом протянул их мне.

— Что это?

— Сама посмотри.

— Можно?

— Да, — кивает он, присаживаясь не рядом, а напротив меня.

Ставлю свое бокал на тумбочку и разворачиваю файлы.

Пленка нужна для сохранности бумаг. Первое, что я замечаю, что им не один десяток лет.

Мое сердце начинает биться чаще.

Рассматриваю документы и не понимаю, что сейчас происходит. Заглавные слова удается разобрать практически без проблем.

— Мирон, это что, два свидетельства о рождении?

От моих слов веет наивным легкомыслием.

Вот только мужчине не до смеха — его лицо одна сплошная маска отчужденности и суровости, что дает мне мотив для начала ознакомиться с документами как следует, а потом и слово молвить.

Тайно вздыхаю и углубляюсь в изучение документов.

— Не возражаешь, если я выпью что-нибудь крепче? — спрашивает он.

Отрываю взгляд от бумаг.

Не надо быть слишком умным человеком, чтобы понять, как Потемкин напряжен. Хочет избавиться от напряжения самым плевым способом — пожалуйста! Он уже давно большой мальчик.

В знак согласия я прикрываю глаза и возвращаюсь к документам.

К слову, оба свидетельства о рождении принадлежали мальчику… сорока двух лет отроду.