Увожу взгляд в пространство.

Я четко ощущаю, как бьется мое сердце.

Как не хватает воздуха.

Как щемят нервы грудной клетки.

Трудно представить, что пришлось Мирону пережить. Но в моей девичьей голове все равно возникает вопрос:

— Почему ты об этом говоришь мне? Сейчас?

Глаза в глаза.

Это такой момент истины и в то же время лакмусовая бумажка. Это же не для того, чтобы меня использовать нет же, ведь?

Господи! Откуда берутся опять эти сомнения?

Все хорошо!

Пытаюсь себя успокоить, попутно предполагая, неужели все настолько серьезно?

Смотрю на Мирона и заключаю, что никакого умысла здесь нет! Это правда, с которой человек жил с пятнадцати лет своей жизни.

О, эти глаза лазурного оттенка, они не могут врать…

— Для того чтобы об этом хотя бы кто-нибудь знал, Лиза, — продышавшись и смягчив голос, открывает правду он и проникновенно добавляет: — Это безумно тяжело носит такую тайну в сердце и не иметь возможности ее рассказать. Никому. Понимаешь, детка? — потерев пальцами переносицу, Потемкин объясняет: — Так решил я сам. Решил в те свои пятнадцать лет, воплотить задумку матери в жизнь, и никому-никому не рассказывать о своих настоящих родителях. И я это сделал!

Следует короткая пауза-передышка.

Не каждое слово я осознаю сейчас. Эмоции и шок не дают мне этого сделать в полной мере.

— Но ты рассказал это сейчас… мне.

— Потому что это не все, Лиза.

Мои глаза вновь удивленно распахиваются.

Неужели недостаточно на сегодня?

И выше услышанную информацию надо пережить и в голову свою уложить.

Что же еще произошло в этой с виду белой-и-пушистой семье?

И тут до меня доходит. Ведь я не знаю, чем обусловлены нынешние отношения матери и сына!

— Прости меня, Лиза, но я все-таки закурю, — с сожалением прикрыв глаза и положа руку на сердце, извиняется Потемкин и достает сигареты.

Ничего не говорю.

Это его право.

— Дарья Филипповна, все сделала, чтобы ты был здоровым и счастливым человеком. Благополучным. И нет сомнений, что ей это удалось. Поэтому, извини меня, Мирон, но я совершенно не понимаю, за что ты так взъелся на нее?

Потемкин сделал затяжку и, сузив глаза, обронил:

— А что бы ты сделала на моем месте, если бы узнала, что твоя мама фальсифицировала результаты анализов, что якобы у нее обнаружен рак?!

— Что???

В этот раз моя челюсть упала сразу, а мозг отказался работать на несколько долгих секунд. Глаза округлились от шока, а грудную клетку сжало от нехватки воздуха.

Перематываю назад слова Мирона.

Как такое вообще возможно?

Но не верить я ему не могу…

Растерянно вожу взглядом по ковру, пытаюсь адекватно воспринять только что услышанный факт.

Шумно выдыхаю.

— Мирон, прости, что мне придется повторить это еще раз, но… — встречаюсь с ним взглядом, — ты хочешь сказать, что Дарья Филипповна пошла на такой отчаянный шаг, как подделка анализов? Вдруг существует вероятность, что все-таки что-то просто перепутали или…

Останавливаюсь, заметив, что Потемкин отрицательно мотает головой, позабыв про сигареты и коньяк.

— Мне позвонил главный врач небезызвестной частной клиники, в которой мама ежегодно проходила полное обследование. И попросил меня к нему приехать, обозначив, что дело крайней важности.

— И что произошло? — чувствую, как в горле пересохло.

— Я приехал, — Мирон скомкал сигарету в пепельнице и отставил ее в сторону, — он показал мне анализы, которые подтверждали, что у мамы обнаружен рак.

Пребывая в шоке, накрываю рот ладонью.

— Так это правда??? — в ужасе шепчу я.

— Нет! — безапелляционно заявил Потемкин.

Вздрагиваю от того, что он повысил тон.

— Ты такая доверчивая, Лиза, что сомневаюсь, слышишь ты меня порой или нет, — риторически заметил мой своенравный собеседник.

Мои плечи виновато поднимаются от смиренного вздоха.

— Я не понимаю, как с ЭТИМ можно шутить? Я просто отказываюсь верить, что Дарья Филипповна… Я не могу в это поверить, Мирон! — мне трудно сдержать эмоции, и я подскакиваю на ноги.

Беспокойство охватывает меня и мне становится трудно дышать. Наклонив голову вперед, растираю лоб ладонью.

— Вот и я, Лиза, не мог усомниться в том, что касалось моей матери. Поверил, как наивный дурачок, — Потемкину удается овладеть своим голосом и вот уже данное признание дается спокойно.

Пройдясь туда-сюда между диванами, замираю, когда Мирон продолжает свой невеселый рассказ.

— Врач описал мне картину маслом. Все оказалось сложным. Я попросил его ни в коем-случае не говорить маме о том, что я знаю. Долго думал, как мне поступить. И вдруг мне захотелось сделать все, о чем она мечтала!