Трубку почти сразу же поднял сам доктор, плотный темноволосый смуглый мужчина, вошедший в комнату из смежной с кабинетом гостиной.

— Доктор Дюваль слушает. — Он говорил по-французски, и в его голосе до сих пор слышался грубоватый акцент кантона Вале, хотя доктор уже давно сменил горный район на приозерный и жил теперь вместе с супругой в кантоне Во. — А, это ты, Пьер. Рад тебя слышать… Да, я вернулся. Вчера… Какой ответ, спрашиваешь? Ну а ты как думаешь? «Нет», разумеется… Да, в институте этой проблемой заинтересовались — по крайней мере мне так объяснили. А потом в вежливой форме, когда речь зашла о финансировании научных исследований и наличных… Разумеется, ответ отрицательный. Нет, нет и еще раз нет… Не волнуйся, я не слишком сильно переживаю… успел привыкнуть за это время… — Свободной рукой доктор ловко прикурил сигарету и рассмеялся. — Конечно, способы всегда можно найти, мой друг. Можно насобирать денег попрошайничеством, занять у кого-нибудь или даже украсть, чтобы финансировать свой проект… Ну, могу я хотя бы помечтать немного, верно? — Дюваль смотрел куда-то вдаль, поверх гор. — Что ж, очень мило с твоей стороны… Когда? В следующую субботу? Это у нас… — Он взглянул на большой настенный календарь. — Пятнадцатое июня, если не ошибаюсь. Наверное, сможем… В восемь часов… отлично. Надо только посоветоваться с Примроуз [11] … Она сейчас ушла в магазин, так что я перезвоню позже… Спасибо огромное, Пьер… И привет Симоне…

Не успел доктор Дюваль повесить трубку, из прихожей послышался шум. Доктор тут же перешел на английский, громко вопросив:

— Ты уже вернулась, дорогая?

— Конечно, Эдвард, что за глупый вопрос?

Примроуз Дюваль вошла в гостиную, увешанная бесчисленными свертками и пакетами. Это была типичная англичанка, худая, со светлыми волосами, на вид сорока с небольшим лет. Казалось, если сейчас налетит порыв ветра, то он унесет ее прочь — настолько хрупкой и беззащитной выглядела эта женщина, одетая в неброское платье из ситца и легкий кардиган. Из украшений Примроуз сегодня выбрала единственную нитку жемчуга. «Она и комарика не обидит, не то что мухи», — хотелось сказать о ней при первой встрече. Но внешность Примроуз была обманчивой, и муж, разумеется, знал об этом. Его супруга обладала сильной волей, но не железной, скорее из гибкой стали. И, как знаменитый тростник, могла гнуться в любую сторону, но не ломаться при этом.

— Только что звонил Пьер Ре, — сообщил Эдвард Дюваль.

— Сколько раз я просила тебя, Эдвард, обходиться одной пепельницей, а не десятком сразу. — Примроуз сложила покупки на обеденном столе у окна. — Вот посмотри! Четыре пепельницы! В каждую ты стряхнул пепел по разу, а мыть мне придется их все.

— Прости, дорогая.

— Ты извиняешься, но продолжаешь делать все то же самое. Не забывай, у нас с тобой нет домработницы, я убираю квартиру сама. И что же сказал тебе Пьер?

— Интересовался, как прошла моя встреча в Париже, насколько удачной получилась поездка. Пришлось сообщить ему печальные новости. Да, кстати, они с Симоной приглашают нас на обед в следующую субботу. Я сказал, мы обязательно будем.

— Эдвард, ты меня когда-нибудь сведешь с ума. Это просто непостижимо!

— Ну и чем же я провинился на этот раз?

Примроуз принялась изучать свое отражение в большом настенном зеркале. Провела пальцами по светло-пепельным волосам. Недовольно поморщилась:

— По-моему, мне снова пора в Лозанну, надо сделать себе перманент. Итак, еще шестьдесят франков придется изъять из семейного бюджета. А ты сам прекрасно знаешь, почему мы не можем принять приглашение и поехать пообедать в субботу с твоими друзьями.

— Почему же?

Примроуз повернулась к мужу и заговорила — спокойно и медленно. Так терпеливая родительница беседует с умственно отсталым ребенком.

— Потому что суббота — пятнадцатое число. День рождения моей мамы. И мы поедем в Англию.

— Вот дьявол!

— Эдвард! Только из-за того, что ты позабыл…

— Нет, не только. Хотя, конечно, я действительно немного запамятовал… Но ты прекрасно знаешь, как я отношусь к твоей матери и в особенности к этой традиции праздновать ее день рождения. Почему, черт побери, мы обязаны каждый год присутствовать на этом представлении?

— Прошу тебя, Эдвард, не заводись. Мы ежегодно ездим к матери, так сложилось, это семейные традиции, и ломать их не нам с тобой.

— У меня будет очень сложная неделя в больнице. Почему бы тебе не съездить одной? Сама и отвезешь торт, из-за которого, собственно, так беспокоится твоя мама. Больше ей от нас, кажется, ничего не нужно. — Доктор Дюваль напоминал сейчас капризного школьника, ищущего любые отговорки, чтобы только не делать того, что от него требует строгая учительница.

— Ведешь себя как маленький ребенок, — заметила Примроуз. — Я позвоню Симоне и все ей объясню.

— Чем быстрей твоя матушка перейдет в мир иной, тем будет лучше для нас всех, — со вздохом констатировал Эдвард Дюваль.

— Ну, она здорова как бык. Свежа как огурчик и еще всех нас переживет, так что эту глупую мысль можешь выкинуть из головы, — раздраженно произнесла Примроуз и негромко добавила: — К тому же я ее очень люблю…

— А ты, оказывается, врунишка, моя дорогая, — пожурил супругу доктор, к которому, похоже, вернулось бодрое расположение духа. — Она постоянно тебя конфузит и без конца ставит в неудобное положение. И если бы нам приходилось видеться с ней более раза в году, ты бы первая не выдержала такой пытки. Надеюсь, ты еще не забыла, как она решила навестить нас и прикатила сюда?

Примроуз улыбнулась, продолжая смотреть в зеркало:

— Я лучше позвоню в кондитерскую и узнаю, когда будет готов наш торт.

Доктор улыбнулся отражению жены. Супруги Дюваль всегда прекрасно понимали друг друга.

Маленький голландский домик уютно расположился на небольшом островке, на пересечении каналов, так что являл собой как бы часть целого архипелага. Впрочем, для южной части Нидерландов подобный пейзаж характерен. Земля за домиком была тщательно возделана и превращена в ряды аккуратных грядок. Деревянный мостик связывал этот кусочек суши с таким же соседним, сплошь застроенным теплицами и оранжереями. Это был Алсмер — тот самый, известный аукционной торговлей знаменитыми голландскими цветами. Небольшая деревянная табличка на лужайке извещала, что именно здесь господин П. Ван дер Ховен выращивает свой первоклассный товар для оптового рынка. Излишне было бы уточнять, что специализировался он на розах, поскольку это и без того очевидно.