Ароматный чай с душицей и мятой немного успокоил Паулину, она сбивчиво рассказывала старикам Ковальским о черствости короля и ужасной угрозе бедному дитя. И не важно, что «бедному дитятке» скоро двадцать два, для матери он все равно останется ребенком.

— Что же делать? — расстроенно посмотрела королева на хозяев.

Пан Ковальский, восьмидесятилетний сухой подтянутый старик с серебряной гривой густых волос, задумчиво крутил в руках край вышитого васильками родового пояса. Васильки от времени пожухли и сохраняли лишь след былой красоты, и такого же цвета у пана Ковальского были бледно-голубые, потерявшие былую синь глаза. Но смотрели они все же остро, даже пронырливо, а в уголках рта играла неизменная усмешка.

— Подумать надо, — протянул старик, — все надо обдумать.

— Он обязательно что-нибудь придумает, — с обожанием посмотрела на мужа пани Янина, добрая старушка, с живыми подвижными чертами лица.

Хозяйка, оттеснив слуг, сама суетилась вокруг гостьи, подкладывая сладости и подливая чай. Пани Янина была во всем достойна мужа, выступая олицетворением благородной старости, и даже морщинки не портили ее, а скорее подчеркивали душевное тепло. Паулина любила бывать в Ковалях, ей, с детства всем обделенной сироте, и в королевских покоях не хватало домашнего уюта и простой семейной заботы. Она тянулась к старикам Ковальским, как тянется запоздалый осенний цветок к последним лучам солнца.

— Когда появилась эта береста? — вышел из оцепенения старик.

— Вчера, рано утром, — растерянно проговорила Паулина. — Записка лежала прямо у меня в опочивальне. Кто-то просунул ее в щель под дверью.

— Опросили челядь?

— Само собой, и служанок, и охрану. Никто ничего не видел.

— Значит кто-то из них, — пан Ковальский поднялся из-за стола и размеренно зашагал по комнате.

— Но этого не может быть, все люди проверенные, не один год на службе, и никогда, никогда ничего за ними дурного не водилось.

— Ну, иногда соблазны мешают исполнять долг, — Ковальский остановился возле камина и оперся на изразцовый угол.

— Да нет, это колдовство, ворожба. Береста появилась сама собой, чтобы предупредить об опасности, — убежденно заявила королева.

— Государыня, — улыбнулся Яромир, и ироничные складки в уголках губ стали еще резче, — колдовство-колдовством, но я бы на вашем месте немедленно отослал прочь всех, кто имел доступ к вашим покоям в тот день.

— Но кто-то же из них невиновен, да может почти все невиновны, — развела руками Паулина, — за что же их наказывать?

— А кто-то виновен, — поднял на нее бледно-васильковые глаза пан Яромир, — и этот кто-то желает вам зла.

— Но он же предупредил… из добрых побуждений, — пробормотала королева.

— Тот, кто желает добра, приходит в открытую, а не морочит голову с помощью мутных записок.

— Вы, как и Богумил, не верите в колдовство, — вздохнула королева, отхлебнув из чашки пряного отвара.

— Отчего же, я верю в колдовство, — небрежно проронил старик, — была возможность убедиться, — при этом пани Ковальская вздрогнула и быстро перекрестилась.

— Лучше не вспоминать, — умоляюще попросила она мужа.

— Но в этом случае, — продолжил Яромир, — кто-то просто не хочет, чтобы отпрыск Каменецких сел господарем яворов. И этот кто-то хорошо вас знает, государыня.

Легкий сквозняк потянул от двери, Паулина запахнулась плотнее в широкую шаль.

— Ветер северный, похолодало, — пани Янина щелкнула пальцами: — Эй, Дроган, подбрось дров в камин, мы государыню совсем заморозили.

— Да нет, мне не холодно, — вздохнула Паулина, — просто тревожно. Сердце щемит. Предупреждают, так и не надо ехать. Зачем нам эти яворы, что у нас земли своей мало?

— Надеюсь, вы это не говорили государю? — усмехнулся пан Яромир.

— Да кто меня слушает! — насупилась Паулина, и в этот миг она почувствовала себя такой одинокой и несчастной.

— Сколько у нас времени? — по-деловому спросил хозяин.

— Не знаю, Богумил не сказал, когда именно выпроводит нашего мальчика.

— Ну, пару дней у нас есть?

— Думаю, да. Не прикажет же он уехать Стефану, не дав со мной попрощаться? Это будет совсем уж подло. Пан Яромир, вы мне поможете? Я не знаю к кому еще обратиться. Я боюсь, смертельно боюсь, — и Паулина, отбросив королевское величие, расплакалась на плече у пани Ковальской, как простая женщина.

— Оставайтесь у нас на пару дней, и мы решим эту проблему, — твердым голосом произнес Яромир. И столько в его словах было уверенности и силы, что Паулина первый раз с того момента, как взяла в руки ту злополучную записку, почувствовала надежду, пусть пока легкую, зыбкую, почти эфемерную, но все же надежду.

Решение нашлось уже на следующий день, но какое? Оно не просто удивило, оно шокировало королеву, уж больно рискованный план предлагал Яромир Ковальский, а если Богумил прознает? Ой, не сладко придется не только Паулине, но и Стефану. Все может очень — очень плохо закончиться.