Следуя зову долга, под таким дождем особенно тяжкого, мальчишка подбросил широкой лопатой угля в топку. Вне всякого сомнения, он только и желал поскорее оказаться в постели дома, что бы таковым ему ни служило. Все плавание через Ла-Манш его мутило — как Билли признался Уайзу, в море он оказался в первый раз. И уж точно в последний. Паренек явно был не из тех, кто создан для водной стихии. Он отставил лопату и, прикрывая лицо рукой, поворошил тяжеленной кочергой угли в топке, которые немедленно отозвались оранжевой вспышкой и волной желанного жара. Несмотря на ливень и необходимость периодически блевать за борт, трудился Билли, как ни странно, без нареканий.

В Дуврский пролив баркас вышел от безымянной обветшалой пристани, расположенной на пустынном берегу неподалеку от Кале. Там глухой ночью они загрузили на борт дюжину бочонков, в которых обычно перевозят солонину, — вот только Уайз съел бы собственную шляпу, окажись в них действительно мясо. Как пить дать какая-то контрабанда, хотя для бренди, пожалуй, емкости представлялись чересчур легкими. Впрочем, содержимое бочонков кормчего совершенно не касалось — постоянно заниматься подобным промыслом он ни в коем случае не собирался, а подавлять излишний интерес к чужим делам он научился уже давно. За любопытство можно лишиться не только носа. И уж точно он был не из тех, кто не брезгует подворовывать груз. Подобные фокусы рано или поздно приводят к потере заработка, а то и вовсе к виселице. Уайз оглянулся, бросив взгляд вниз по течению, на восток, словно бы поторапливая рассвет. Но было еще слишком рано, да и все равно солнцу едва ли удастся пробиться через густые облака, пока оно не поднимется над горизонтом.

Когда дождь немного утих и появилась возможность разговаривать, не срываясь на крик, Уайз вновь принялся наставлять юного кочегара:

— Вон там, Билли, слева по борту, Египетский залив, а сразу за ним — Клиффская топь. Видишь, вдоль всего берега темнеет склон. Когда появится луна, можно будет разглядеть устье залива, хотя в такую паршивую ночь все равно ни черта не разберешь. А в самом-то Египетском заливе с незапамятных времен только и обитают что контрабандисты да речные пираты. Слыхал я байки о старой корчме «Тенистый дом» с ее сигнальными огнями в самом верхнем окошке. Всякий честный человек, считай, покойник, довелись ему оказаться там в темную ночку. А под топью накопали туннелей, чтобы хранить в них добычу из дальних стран. Поди, все эти сокровища до сих пор и лежат в тайниках, вот только какой же дурак пойдет их искать. После захода солнца там по-прежнему самое что ни на есть логово головорезов. Что скажешь на это, Билли?

Паренек снова ничего не ответил, лишь уставился на южный берег, словно что-то выискивая в темных водах Темзы.

— А еще в «Тенистом доме» стоял бочонок с ромом, — продолжал Уайз, вглядываясь в реку перед собой, — и в нем плавала отрубленная голова — по слухам, самого герцога Монмутского. И долгие годы она прекрасно сохранялась в спирте. А злодеи пили этот ром, но не забывали пополнять бочонок, так что голова герцога не пересыхала. Еще говаривали, будто голова эта порой высовывалась из бочонка и вещала, и ром так и стекал у нее изо рта…

И тут, в ту минуту, когда дождь вновь припустил вовсю, Билли испуганно завопил:

— Там, смотри! — он вскочил и указал кочергой. Уайз резко повернулся к левому борту и, к своему ужасу, увидел несущийся прямо на них черный тендер — и уже совсем близко! Шестеро человек со скрытыми за черными платками лицами налегали на весла, обмотанные тканью возле уключин, чтобы стуком не выдавать приближения. Тендер наверняка вылетел из Египетского залива, разглядев в баркасе добычу. «Вот тебе и помянул черта», — с тоской подумал кормчий.

— Все наверх! — заорал он, однако пение на корме и не думало прерываться. Уайз крутанул штурвал влево, решив искать спасение у берега. Если понадобится, он посадит баркас на мель, и к черту груз. А если остальной команде придет в голову отрабатывать плату, они могут остаться и дать бой — ради бога.

Увы, было слишком поздно. Послышался стук абордажного крюка о борт, и баркас тут же потянуло в сторону. Гребцы немедленно принялись табанить, разбойничий тендер слегка развернулся и ударился в бок судна-жертвы. Пираты вытащили весла из уключин и бросились через низкий планшир на палубу.

Навес откинулся назад, и пение наконец-то прекратилось, однако первый же выскочивший из-под брезентового укрытия получил пулю в грудь, практически в упор. Его отшвырнуло назад, прямо на полог, и пытавшиеся пробиться наружу трое оставшихся, удивительным образом уже вполне протрезвевших, немедленно запутались в потяжелевшем от воды брезенте.

Уайз бросил руль и взглянул на берег, до которого по-прежнему оставалось недостижимо далеко. Баркас меж тем неспешно заложил дугу. Аккомпанементом грому беспрестанно звучали пистолетные выстрелы: речные пираты щадить экипаж явно не намеревались. У кормчего вновь промелькнула мысль о содержимом бочонков. И как же, черт побери, разбойники пронюхали о них?

Он забрался на планшир правого борта, намереваясь прыгнуть в воду и попытаться добраться до берега, однако заметил, что Билли так и стоит, как вкопанный. Уайз схватил его за плечо и крикнул:

— Билли, ты плавать умеешь? — Еще не закончив, он увидел, как один из пиратов, гигант с торчащей из-под платка пышной черной бородой, направляет на него пистолет. Не дожидаясь ответа, кормчий схватил парнишку в охапку, развернулся и швырнул его за борт. В следующий же миг в левое плечо ему вонзилась пуля и по телу прокатилась волна обжигающей боли. Уайз ни секунды не сомневался, что пираты всех их прикончат и что теперь, раненый, он точно утонет. Здоровой рукой Уайз схватил оставленную возле топки кочергу. На этот раз инструмент показался ему удручающе легким, однако другого оружия попросту не подвернулось.