– Слушай, зачем тебе ехать в Пермь? Кормят плохо, тяжести таскать заставляют, мотаться туда-сюда самолетами. Оставайся. У меня сын – вот такой парень, – он показал сразу два больших пальца. – Поженитесь. Не понравится сын – на работу устрою, общежитие заводское у нас приличное.

Я отрицательно покачала головой, имея в виду, что как молодой специалист обязана отработать долг своей стране по распределению три года, никто меня не отпустит, и будут ездить на мне, как на сивке-бурке, до конца срока. А еще родина в Перми – мама, папа, бабушка. Трефовый король тоже там, хотя Ленкины карты ничего определенного о нем не говорят, и сам он несильно в отношении меня проявляется.

– Неужели там у вас, в Перми, медом намазано? – спросил насмешливый дядька, оценив мою отрицательную паузу.

– Маслом, – ответила я, подняла коробки и поволокла их в аэропорт.

Зря спешила. Билетов до Перми как не было, так и не образовалось.

Про билеты я каждые полчаса спрашивала во всех кассах по очереди, сходила к начальнику смены и дежурному по перрону, некоторое время бежала за стюардессой с пермского рейса, не догнала и вернулась к своим коробкам. В кассе имелись билеты на среду следующей недели. Неужели Шмыга об этом не знал?

– Может, вам, деточка, поездом поехать, – посоветовала женщина в униформе, проникшаяся моей бедой.

«Деточка! – думала я, разглядывая свое отражение в стеклах фасада. – Пышечка! С косой! У меня тут две коробки деталей для войны…» А ведь еще недавно я была стихийным идеалистом-пацифистом. Грохнулась в обморок, когда начальник бюро первый раз привел меня в цех. Я же пять лет изучала электропривод прокатных станов и бумагоделательных машин. Весь город – миллион человек с лишком! – хранил от меня свою военную тайну или, наоборот, меня от тайны. Сохранил. Когда в «первом отделе» проводили инструктаж, сказали, что наш завод производит сантехнические смесители, гарпунные пушки и геологические машины. Я поверила, только на пушках слегка споткнулась. Вроде бы отстрел китов запрещен? Инструктор пояснил: коренным народам Севера промысел разрешен в ограниченном объеме. Для них – пушки. И вот, когда в цехе увидела те самые «геологические машины», весь груз открывшейся, не вполне осознанной, но всегда подразумевавшейся истины ринулся на меня броней цвета хаки на гусеничном ходу с во-о-от такими дулами вовсе не гарпунных пушек. В цехе жила, росла и множилась, вызревала большая война. Весь наш завод и город в полном составе работал только на войну. Я, как большинство моих земляков, пришла в этот мир с единственной целью – обслуживать и вооружать войну. Значит, так надо, в этом состоит мой долг и смысл. Именно этот момент моей жизни – внезапное прозрение и покорное согласие обслуживать войну – я считаю актом потери невинности.

Служение делу тотальной войны оказалось необременительным, и вот теперь впервые напоролось на преграду. Билетов на самолет не было и не предвиделось.

– Поездом, говорите? Поехать?!

День клонился к вечеру. Делать было нечего, так что по совету «униформы» я съездила на вокзал. Выяснила: сегодняшний прямой до Перми ушел, следующий через день, но билетов все равно нет. Сегодня на тот, который ушел, билетов тоже не было. Лето, все едут: кто на югА, кто с юга. Билеты есть только в Москву. Через Москву получилось бы двое суток с лишним, если повезет сразу пересесть, перебежав с вокзала на вокзал. За двое суток я прокатаю не только заводскую квартальную программу, а еще и фестиваль.

Вернулась в аэропорт. Меня там уже встречали как знакомую. Предложили койку в комнате матери и ребенка, но денег у меня осталось только на вылет и поесть, причем неизвестно, сколько предстояло жить в Воронеже до вылета. Поэтому в кафе я не пошла, койку не взяла, пожевала мамины пирожки и прилегла на скамейку в зале ожидания, укрывшись кофтой, положив ноги на коробки с антеннами. Сквозь прозрачные стены в зал ожидания косо светило горячее солнце, вытягивая длинные теплые тени из-под сидящих, стоящих и гуляющих по аэропорту людей.

Очнулась я от объявления:

– Пассажир, следующий до Перми, пройдите в кассу ? 4.

Все ж какие чуткие люди в Воронеже! Я спала, а они обо мне думали, думали и придумали. В кассе ?4 для меня лежал билет в город Чебоксары.

– Всё ближе к дому! – сказала кассир, и вездесущая женщина в униформе ей вторила:

– До Перми из Чебоксар рукой подать. Долетишь или поездом доедешь, а здесь ловить нечего. Поспеши, посадка уже заканчивается.

Немного ошалев от предложения лететь невесть куда, от спешки и от радости, что окажусь ближе к дому, я побежала на посадку, волоча тяжеленные коробки, и последней поднялась по трапу Як-40. Летели хорошо. Жаль только, что ни разу в воздухе не объявили, куда именно держит курс самолет. Я помнила, что «ближе к дому», но куда именно? Борт уже начал снижение. Командир объявил, что через двадцать минут мы совершим посадку в аэропорту.

– В каком? – навострила я уши, а напрасно.

– В аэропорту назначения, – закончил фразу скрытный командир корабля.

Какой город называли мне в кассе? В билете указан только номер рейса и какие-то буквы, первая «Ч». Какие города на «Ч» я знаю? Челябинск? Нет, не Челябинск. На ум пришла песенка про пионера-героя, совершившего подвиг в Черкассах. И заклинило: летим в Черкассы! Выходит, мы над Украиной. Зачем мне на Украину?! Я запаниковала, вытянула шею и заглянула через соседа в иллюминатор. Самолет входил в вираж, и открылся вид на реку, гладкую, полноводную, ровную.

– Что за река? – Напрямую спрашивать соседа про город казалось неудобно, все ж не в поезде едем, где вопрос «Это что за остановка, Бологое иль Поповка…» выглядит вполне уместным.

– Волга! – воскликнул сосед с некоторым даже вызовом. – А вы что думали? Волгу ни с какой рекой не перепутаешь.

Я впала в недоумение. Волга – значит, не Украина. Куда же я прилетела? Сели. Архитектура аэровокзала понравилась. Затейливое здание снаружи увито лианами, и в интерьере угадывается национальный колорит, только вот какой? Пассажиры, прилетевшие со мной, моментально растворились, сбежав по затейливым лестницам, протопав по негулким, уютным, будто бы гостиничным, коридорам на улицу и дальше – в неведомый мне город «Ч» на Волге.