Делия потянула меня за руку и попросила помочь другим женщинам распаковать из разнообразных корзинок, которые они принесли с собой, фарфоровые тарелки, хрустальные бокалы и богато украшенное столовое серебро. Женщины не говорили ни со мной, ни друг с другом. И только слабые вздохи удовольствия слетали с их губ, когда Мариано Аурелиано открыл сервировочные блюда. Там были тамалес, энчиладас, тушеное с перцем горячее мясо и домашние лепешки. Не пшеничные — которые были обычными в Северной Мексике и которые я не очень любила, — а маисовые лепешки.

Делия передала мне тарелку с маленькими порциями от каждого блюда. Я ела так жадно, что закончила раньше всех.

— Это самая восхитительная еда, которую я когда-нибудь пробовала, — выплеснула я свои чувства, подождав в надежде на добавку несколько секунд.

Но никто мне ничего не предложил. Чтобы скрыть свое разочарование, я стала высказываться о красоте старинной кружевной отделки по краям скатерти, вокруг которой мы сидели.

— Это моя работа, — сказала женщина, сидящая слева от Мариано Аурелиано.

Она выглядела старой, с растрепанными седыми волосами, которые скрывали ее лицо. Несмотря на жару, на ней были длинное платье, блузка и свитер.

— Это настоящие бельгийские кружева, — объяснила она мне вежливым, мечтательным голосом. Ее длинные, тонкие руки, мерцающие от украшенных драгоценными камнями колец, любовно задержались на широкой отделке. Очень подробно она рассказала мне о своем рукоделии, показывая виды петель и ниток, которые она использовала для отделки. Иногда я на мгновение улавливала выражение ее лица сквозь массу волос, но не смогла бы сказать, как она выглядела.

— Это настоящее бельгийское кружево, — повторила она. — Часть моего приданого. — Она подняла хрустальный бокал, сделала глоток воды и добавила:

— Они тоже часть моего приданого. Это — хрусталь Баккара.

У меня не было сомнений, что это так. Восхитительные тарелки — каждая из них отличалась от другой — были из тончайшего фарфора. Я сомневалась, остались ли замеченными мои взгляды, бросаемые украдкой, когда женщина, сидевшая справа от Мариано Аурелиано, приободрила меня.

— Не пугайся. Возьми посмотреть, — убеждала она меня. — Ты среди друзей. — Усмехаясь, она подняла свою тарелку. — Лимож, — произнесла она, потом быстро подняла мою и отметила, что эта была марки Розенталь.

У женщины были детские, тонкие черты лица. Она была небольшого роста, с круглыми черными глазами, обрамленными густыми ресницами. У нее были черные волосы, переходящие на макушке в белые. Они были зачесаны назад и собраны в виде тугого маленького шиньона. В том, как она осаждала меня прямыми, личными вопросами, ощущалась сила, граничащая у нее с холодностью.

Я ничего не имела против ее инквизиторского тона. Я привыкла переносить бомбардировку вопросами, которые задавали мне мой отец и братья, когда я шла на свидание или начинала какое-нибудь дело по своему усмотрению. Я возмущалась этим, но для нашего дома это были нормальные взаимоотношения. Таким образом, я никогда не училась, как нужно беседовать. Беседа для меня заключалась в парировании словесных атак и своей защите любой ценой.

Я была удивлена, что принудительный опрос, которому подвергла меня эта женщина, не заставил меня почувствовать себя обороняющейся стороной.

— Ты замужем? — спросила женщина.

— Нет, — ответила я мягко, но решительно, желая, чтобы она сменила тему.

— У тебя есть мужчина? — настаивала она.

— Нет у меня никого, — возразила я, начиная чувствовать, как во мне стала просыпаться моя старая обороняющаяся личность.

— Есть ли тип мужчины, к которому ты неравнодушна? — продолжала она. — Есть ли какие-то черты личности, которые ты предпочитаешь в мужчине?

На мгновение мне показалось, что она смеется надо мной, но она, как и ее подруги, выглядела искренне заинтересованной. Их лица, выражавшие любопытство и ожидание, успокоили меня. Забыв о своем воинственном характере и том, что, возможно, эти женщины настолько стары, что годятся мне в бабушки, я говорила с ними как с подругами моего возраста, и мы обсуждали мужчин.

— Он должен быть высоким и красивым, — начала я. — У него должно быть чувство юмора. Он должен быть чувствительным, но не бессильным. Он должен быть умным, но не интеллектуалом.

Я понизила голос и доверительным тоном добавила:

— Мой отец обычно говорил, что интеллектуальные мужчины насквозь слабы и к тому же предатели, все до одного. Мне кажется, я согласна с моим отцом.

— Это все, чего бы ты хотела от мужчины? — спросила женщина.

— Нет, — поторопилась я сказать. — Прежде всего, мужчина моей мечты должен быть атлетом.

— Как твой отец, — подсказала одна из женщин.

— Естественно, — сказала я, обороняясь. — Мой отец был великим атлетом, легендарным лыжником и пловцом. — Ты ладила с ним? — спросила она.