— Совершенно очевидно, что мужчины более значительны, — сказала я. — У женщин нет выбора. Они должны быть менее значительными для того, чтобы семейная жизнь катилась, так сказать, по гладкой дороге.

— Но правильно ли это? — настаивал Мариано Аурелиано.

— Ну, конечно, это правильно, — заявила я. — Мужчины по своей природе являются высшими существами. Именно поэтому они движут миром. Я была выращена авторитарным отцом, который, несмотря на то, что воспитывал меня так же свободно, как и моих братьев, дал мне понять, что определенные вещи не являются особенно важными для женщины. Вот почему я не знаю, чем я занимаюсь в школе или чего я хочу от жизни. — Я посмотрела на Мариано Аурелиано и беспомощным расстроенным тоном добавила:

— Я думаю, что я ищу мужчину, который был бы так же уверен в себе, как мой отец.

— Она — простушка! — вставила реплику одна из женщин.

— Нет, нет, это не так, — успокоил всех Мариано Аурелиано. — Она просто смущена и так же упряма, как ее отец.

— Ее немецкий отец, — подчеркнуто дополнил его м-р Флорес, выделяя слово немецкий. Он спустился с дерева, как листок, мягко и бесшумно, и положил себе совершенно немыслимое количество пищи.

— Как ты прав, — согласился и усмехнулся Мариано Аурелиано. — Будучи такой же упрямой, как ее немецкий отец, она просто повторяет то, что слышала всю свою жизнь.

Гнев, нарастающий во мне и ощущаемый как некая таинственная лихорадка, был вызван не только тем, что они говорили обо мне, но и тем, что они обсуждали меня так, как будто я отсутствовала.

— Она безнадежна, — сказала другая женщина.

— Она превосходна для своей роли, — убежденно защищал меня Мариано Аурелиано.

М-р Флорес поддержал Мариано Аурелиано. И лишь одна из женщин, молчавшая до сих пор, глубоким охрипшим голосом сказала, что я прекрасно подхожу для своей роли.

Она была высокой и стройной. Ее бледное лицо, изможденное и суровое, обрамлялось заплетенными в косы белыми волосами и освещалось большими светлыми глазами. Несмотря на ее поношенную, серого цвета одежду, в ней была какая-то врожденная элегантность.

— Как вы все обращаетесь со мной? — закричала я, не в силах дальше сдерживать себя. — Вы что, не понимаете, как это оскорбительно — слушать разговоры о себе, как будто меня здесь нет?

Мариано Аурелиано остановил на мне свой разъяренный взгляд.

— Тебя здесь нет, — сказал он тоном, лишенным каких-либо эмоций. — По крайней мере, еще нет. И самое важное, что ты не идешь в счет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Я чуть не упала в обморок от гнева. Никто никогда не говорил со мной так грубо и с таким безразличием к моим чувствам.

— Да плевать я на вас всех хотела, проклятые старые пердуны! — завопила я.

— Подумать только! Немецкая провинциалка! — воскликнул Мариано Аурелиано, и они все засмеялись.

Я собиралась вскочить и убежать, но Мариано Аурелиано несколько раз легонько похлопал меня по спине.

— Ну, ну, — мурлыкал он, как если бы баюкал малютку

И так же как в прошлый раз, вместо того, чтобы оскорбиться, что со мной обращаются как с ребенком, я почувствовала, как мой гнев исчез. Я ощущала счастливую легкость. Непонимающе покачивая головой, я смотрела на чих и хихикала.

— Я училась говорить по-испански на улицах Каракаса, — сказала я, — общаясь с подонками. Я умею отвратительно ругаться.

— Кажется, тебе только что понравились сладкие тамалес? — спросила Делия, закрывая глаза в знак вежливого понимания. Ее вопрос стал как бы паролем. Допрос прекратился.

— Конечно, ей понравились! — ответил за меня м-р Флорес. — Только она хочет, чтобы ей положили побольше. У нее просто ненасытный аппетит. — Он подошел, чтобы сесть рядом со мной. — Мариано Аурелиано превзошел сам себя и приготовил настоящее чудо.

— Вы имеете в виду, что еду готовил он? — недоверчиво спросила я. — У него есть все эти женщины — и он готовит?

Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины. В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась говорить.

— Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в виду? — спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим смехом.

— Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы быть точнее, Мариано принадлежит им.

Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой высокой из женщин — той, которая высказалась лишь однажды, — и спросил:

— Почему бы тебе не рассказать ей о нас?

— Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть так много жен, — начала оправдываться я, все еще огорченная своей оплошностью.

— Почему бы и нет? — парировала женщина, и все засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не принес мне облегчения. — Все мы здесь связаны вместе нашей борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, — сказала она.