Затишье на фронте постепенно расслабляет и понемногу деморализует. Так, во всяком случае, было летом 1944 года в Карпатах. Некоторые, в основном старые солдаты, стали поговаривать, что, видимо, начинается братание, а это верный признак скорого окончания войны. Ленин, дескать, сам призывал солдат к братанию. Одним словом, началось у нас некоторое брожение умов, появились слабые надежды на мир.

Однажды в самом начале июня, под утро разбудил меня дежуривший у пушки солдат-татарин Давлетшин:

– Комбат! Комбат! Война кончился! Читайте газету!

Он протянул мне какую-то газету большого, как у "Правды", формата, не то что наш армейский листок "За Родину!":

– Кто дал тебе эту газету?

– Никто не дал. Сверху упал. Самолет летал. Много газет тут упал.

На первой странице - огромные красные буквы: "ЗА МИР И СВОБОДУ!". Со сна ничего не понимаю. От неожиданности что-то дрогнуло во мне. "Неужели наконец мир?" Я быстро поднялся, протер заспанные глаза и стал внимательно читать.

Под красным лозунгом - воззвание какого-то генерала Синельникова: "Вступайте в ряды РОА - Русской Освободительной Армии!". На второй странице - фотографии власовцев в казарме, в столовой, у клумбочки с цветочками. В конце последней страницы жирным шрифтом набрано:" Прочти и передай товарищу! Эта газета является пропуском в плен и рекомендацией для зачисления в ряды РОА".

– Да ты что, Давлетшин, читать по-русски не умеешь? Это же власовская газета! Не шуми и не буди людей! Все газеты, которые упали около огневой, подбери и утром отдашь мне. Смотри, это немецкая пропаганда. Наверно, скоро сюда прибежит "Смерш", будет тебя допрашивать: "Где взял газету? Кому давал читать?" - "Никому не давал, кроме комбата", - так скажешь. Понял?"

– Ай, жалко! Думал, мир будет. Свобода, да? Не сердитесь, что будил.

Конечно, утром, ни свет ни заря - звонок из штаба: "Организовать на участке батареи прочесывание местности. Газеты и листовки - все до единой собрать, сосчитать и составить акт. Приедет особист и со всем разберется. Собранные газеты передать ему. С личным составом батареи провести воспитательную беседу".

– "Есть! Будет сделано!"

Часа через три заявился на батарею особист. Беседовал наедине со мной и с солдатами. Никакого криминала не обнаружил. Скинул собранные нами газеты в поджидавший его внизу "виллис" и уехал.

На передовой было, в общем, спокойно. Впрочем, спокойствие на фронте всегда относительно. Происшествия местного значения случались почти ежедневно.

В одну из "спокойных" ночей немецкие разведчики добрались до третьей батареи, стоявшей правее нас на соседней высоте. Они сумели тихо, не вызвав тревоги, вырезать расчет левофланговой пушки, а командира орудия сержанта Самылина увести с собой.

Утром на огневой позиции обнаружили четыре трупа: кого - с перерезанным горлом, кого - с пробитой ножом грудью. В стороне нашли еще пилотку, подписанную Самылиным, как было принято, изнутри химическим карандашом. Немцы не только утащили Самылина и унесли личное оружие, но и укатили с собой пушку, что потрясло всех! То была тщательно продуманная и четко выполненная диверсия.

Рядом с огневой Самылина в сторону немцев тянулась почти незаметная твердая грунтовая дорога. По ней они тихо, на руках, и укатили нашу сорокапятку весом

570 кг.

С немцами, скорее всего, были и власовцы. Они, видимо, обманули наших солдат-новичков, заговорив с ними по-русски. Естественно, командира взвода младшего лейтенанта Знаменского - отдали под трибунал. Суд продолжался полчаса. Выяснилось, что в ту ночь Знаменский спал и посты не проверял. За такую преступную халатность его разжаловали в рядовые и отправили в штрафбат.

Через несколько дней, когда почти все забыли уже и Самылина, и Знаменского, для поддержания дисциплины был объявлен важный приказ по дивизии. Всех известили, что трибунал приговорил к расстрелу старшину и солдата из соседнего 115-го полка за "братание с фашистским врагом".

Расстрел устроили показательный. Каждая часть, в том числе и наша, по

распоряжению политорганов направила на эту акцию по два представителя: сержанта и солдата. Приказом замполита дивизии было предусмотрено, что эти представители, возвратившись в свои части, проведут беседы с личным составом и расскажут, за что и как расстреляли предателей: старшину и солдата.

Провинившиеся, как установил трибунал, ходили на "нейтралку" по молоко и масло. Там они встречались с немцами, но в бой с ними не вступали, бывало даже, мирно беседовали. Такие действия, сказано в приговоре, есть предательство Родины. За это полагается высшая мера наказания - расстрел перед строем.

Старшина принял смерть молча, глядя в небо. Солдат же ползал на коленях, плакал, просил помиловать и отправить в штрафную, чтобы кровью искупить вину. Он был совсем молод, пережил оккупацию, не успел еще окончить школу. Только в феврале его мобилизовали. И вот... Он кричал, что многие ходили по молоко, а с них ничего не спрашивают, они будут жить.