Что он Пушкина признал, - хорошо, но опять вступать в дискуссию не хочется.

Ева радостна и возбуждена. Она разъясняет родителям, что мы не полиция, а простые солдаты-артиллеристы, что на рукаве у меня не скрещенные кости,

а пушки. Хозяева переглядываются и, мне кажется, объяснениями дочери удоилетворены.

Громко стучат в дверь, и сразу входит Никитин. Он отзывает меня и тихо Говорит:

– Комбат, вас к телефону. Должно быть, Макуха.

Я несколько секунд стою молча, возвращаю себя к "реальной действительности:

– Дзинкуе, панове. До видзенья!

% % %

Штаб не спит, там работают. Расслабляться нельзя, война продолжается. Беру у телефониста трубку. Макухин спрашивает, как дела. Отвечаю, что личный состав и матчасть в порядке, ЧП - нет.

– Высылаю тебе нового командира взвода, слышишь? Записываю у себя -первый взвод. Правильно?

– Так точно, первый!

– И Зайкова. Он уже здесь. Пришли кого-нибудь проводить.

– Есть! Высылаю.

Не успеваю выкурить цигарку, как Никитин приводит первое пополнение. Ле|йтенант на вид немного постарше меня, высокий, с русым чубчиком, с приятным открытым лицом. На нем хорошо подогнанная шинель и новая шапка.

Рядом - Зайков, приземистый крепыш в своем неизменном промасленном бушлате.

– Лейтенант Волосов прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Он по правилам отдает честь, а в левой руке держит вещмешок. Солдаты внимательно наблюдают за нами. Я подаю руку:

– Располагайтесь. Поужинаете, а потом поговорим о делах.

– Я уже ужинал. Так что - готов.

На меня весело смотрит старый знакомец - Зайков:

– Здравия желаю, комбат!

Я тоже радостно улыбаюсь ему и жму руку:

– Молодец, что к нам вернулся! Очень хорошо. Тебя как раз и недоставало.

– Потянуло обратно. Вроде как в свой экипаж. Домой, что ли.

– А как твоя рука? Крутить баранку сможешь?

– А то! Ну! Зажило, как на собаке. А у вас, ну, у нас то есть, что нового?

– У нас, знаешь, новости бывают каждый день. Твоего командира орудия Малькова убило. Уже больше месяца прошло. Ночью немцы просочились. Разрывной пулей. Разворотило. До санбата не довезли. В общем, плохая новость. Вот...

Мальков был командиром орудия не хуже Батурина, но другой человек: добрый, хотя и строгий, твердый. Чем-то напоминал молодого Никитина. Солдаты ему доверяли, уважали и, больше того, любили. Своих и чужих солдат он называл "милок":

– Ты, милок, повеселее поворачивайся, - говорил он, - не могилу копаешь, - орудийную площадку. Пошире, пошире давай, чтоб пушку развернуть можно! Так! Молодец!

Малькова на батарее все так и звали "Милок". Теперь Милка нет...

– Вот, - заканчиваю я, - живы будем - не умрем. Пойдешь в первый взвод к лейтенанту Волосову. Устраивайся здесь. А завтра разберемся. Утро вечера мудренее.

"Пойдемте, покурим",- приглашаю я обоих взводных, и мы выходим во двор. Выясняю, что Волосов из госпиталя, до ранения воевал в гаубичном полку, хорошо знает 122-миллиметровую систему, но и с нашей немного знаком. Вести огонь по танкам ему пришлось лишь дважды. Поэтому у нас он должен кое к чему присмотреться, привыкнуть. Чувствую, что небольшой первоначальный инструктаж ему нужен:

– Работа у нас простая, но требует навыка и сноровки.

Я с увлечением рассказываю об особенностях прямой наводки: от выбора огневых позиций до определения упреждений при стрельбе по движущимся танкам. Ведь я окончил специальное училище противотанковой артиллерии и помню, как этому учили нас.

– Хорошая вводная. Пригодится, - говорит Волосов. У ворот возникли три плохо различимые фигуры:

– Эй, славяне, это не хозяйство Сапунова?

Мы подходим, и я вижу капитана и двух солдат.

– Вы из артполка? Или бронебойщики? Кузнецовские, что ли?
– спрашивает капитан.
– Что, лейтенант, своих не узнаешь?

– Я всех капитанов не знаю. Кто вы?

– Мы из сапуновского хозяйства. Только подошли. По карте - наш район вроде. Выходит, стрелковый полк нашей дивизии весь день протопал. Бедная пехота! Ну, завтра наш городок будет забит войсками.

– Да, товарищ капитан, мы кузнецовские. Пойдемте, покажем, где штаб Кузнецова. Это рядом. Там все и выясните.

Мы провожаем пехотинцев к штабу, вызываем дежурного и возвращаемся в свой дом. В нашей комнате стало тесней, накурено и шумно. Зайков громко балагурит о госпитальной жизни. Кириллов в углу режется в подкидного с телефонистами.

Я снимаю полушубок и шапку, выхожу в прихожую и замечаю, что дверь на хозяйскую половину приоткрыта. Подхожу ближе - за дверью стоит Ева и делает мне знаки рукой: "Иди сюда!"