Затем иду к первому орудию. Там водителем - Зайков. Даю Никитину знак перебираться ко мне. Жизнь начинает входить в привычную походную колею...

А мысли улетают туда, на улицу Зеленую, к Еве. И душа рвется к ней!

Из штаба выходит командир, за ним начальник штаба и остальные офицеры. Командир отбрасывает недокуренную папиросу и командует:

– По машинам!

Правой рукой он делает несколько круговых движений перед собой. Это

команда: "Заводи!". Однако все моторы давно уже "шурхают" на малом газу, на холостых оборотах. Через минуту он кричит: "Пошел!" - и трогает свой "виллис". Следом начинает катиться и набирает скорость батарея Романова, а за ней - мы.

Морозец, зябко, ветрено. На темном небе сквозь разрывы в облаках просвечивает луна. Не могу представить себе, что делает Ева. Я только что ранен и сгоряча еще не чувствую этого, не представляю себе ожидающей муки. Потом на привалах, в минуты затишья, в других краях, в чужих домах придут боль и тоска по Еве. Надолго ли? Быть может, на всю мою жизнь...

% % %

Позади, на горизонте, только еще угадывается бледная розоватая полоса рассвета. Уплыли назад площадь, улица Зеленая, "наш" дом. Побежали

придорожные кусты, столбы в клочьях оборванных проводов, последние дома. Выезжаем за окраину.

Уходят все дальше, отлетают в вечность минуты прощания с Евой...

Мы движемся к Кракову. Обгоняем тяжелые гаубицы на тракторах. Впереди бегут к фронту "катюши", а навстречу нам - две санлетучки.

Дорога разбита: щебенка, комья мерзлой земли, колдобины, следы танковых траков.

Становится немного светлее. Догоняем небольшую колонну пехоты. Солдаты не соблюдают, конечно, строя, не на параде ведь.

Когда мы поравняемся с усталыми, навьюченными пехотинцами, кто-то из наших "стариков" обязательно прокричит: "Не пыли, пехота!" Какая там пыль?

Традиция. И обязательно найдется пехотонец, который в ответ огрызнется: "Прощай, Родина!" Так называли наши сорокапятки, а теперь - и трехдюймовки.

Пехотинец может выразиться иначе:

– Эй, бог войны! Ствол у тебя длинный, да жизнь коротка!

Иногда солдаты обмениваются другими столь же безобидными, хотя и менее приличными любезностями.

Медленно обходим остановившуюся у кювета, на самой кромке дороги,

зенитную батарею. Одна из зениток перекрыла половину проезжей части, видимо, занесло. Что случилось с зениткой, сразу не разберешь. Похоже, отвалилось колесо.

Оказывается, батарея женская. Около пушек в мешковатых солдатских шинелях переминаются довольно угрюмые, поникшие женщины. Видно, что они очень замерзли, лица позеленели, многие сморкаются, хлюпают носами, не стесняясь.

Мы очень медленно проезжаем совсем рядом. Зенитчицы хмуро провожают нас, не проявляя никакого интереса. У сломанной зенитки курят два немолодых офицера.

Среди наших солдат оживление. Кто-то, пытаясь задеть и расшевелить девушек, кричит: "Рама! Воздух! Ложись! Ха-ха-ха!" На эти мимолетные заигрывания зенитчицы не реагируют. Им не до того.

Зайков тоже не остается равнодушным. Он широко улыбается и говорит мне:

– Эх, надо бы мне из госпиталя проситься в такую бабью часть. Им шофера нужны. Не жизнь была бы - малина! Во сколько бесхозных девок пропадает зря!

– Почему же не просился?

– Да глупый был, как салага. Сам не допер, и никто не надоумил.

Вид этих измученных, продрогших зенитчиц вызывает во мне жалость. Не

должны женщины стрелять - это противоестественно.

Закрываю глаза и явственно слышу:" Не прощай! Вруце! Я бэндже чекачь!" Вздрагиваю и невольно оборачиваюсь. Зенитчицы уже далеко, и кажется

мне, что среди них - Ева. Вот она машет рукой, обещает ждать.

Отдых закончился. Прожиты еще два дня. Два прекрасных, счастливых дня. Может быть, лучших в моей жизни.

Но вот - их уже нет. Пронеслись и исчезли в бесконечном Времени.

Волна холодного воздуха упруго бьет в лицо и грудь, как бы стремясь унести обратно в этот неумолимо удаляющийся городок, где будет помнить и ждать меня Ева.

Мы уходим все дальше на запад. А на востоке над самым горизонтом разрослась уже светлая полоса нового дня. И этот день пройдет. И другие дни пронесутся и канут в Вечность. И так без конца. День за днем.

Что случилось и что еще случится, - все изгладится из памяти, порастет травой, превратится в прах. Все, - только не Ева.