— Джим… — позвал Себ. Джим открыл глаза. — У тебя есть знакомый врач? — спросил он медленно, раздельно и доброжелательно. Что-то подсказывало, что в скорую звонить не стоит.

 — Я боюсь их, Басти, — прошептал Джим беззвучно: слова угадывались только по движению губ.

 — Да, я знаю, — чётко ответил Себ, — но послушай, Джим… Джим, смотри на меня.

Он подчинился, широко и испуганно распахнув глаза.

 — У тебя идёт кровь. Я могу срезать бинты и попытаться наложить новую повязку, но… Джим, смотри на меня, не закрывай глаза! Но я очень херовый доктор, понимаешь?

Джим растянул губы в улыбке и всё-таки закрыл глаза. Дерьмо.

К счастью, у Себа была отлично собранная аптечка. За всю гражданскую жизнь он пользовался ей от силы раза три, но обновлял, пополнял и проверял исправно. Так что, можно сказать, Джиму повезло.

Себ обработал руки антисептиком, им же обильно полил ножницы и разрезал бинты. Учитывая, что где-то кровь начала подсыхать коркой, должно было быть больно, но Джим не дёргался и продолжал улыбаться.

 — Джим, — позвал его Себ, — как тебя ранили? — он промолчал, и тогда Себ предложил: — Говори о чём угодно. Но не молчи и не закрывай глаза, ясно?

Издав слабый стон, Джим чуть приоткрыл один глаз и сказал ровным, но слабым голосом:

 — Я ненавижу врачей. А ты?

 — Они жизнь спасают. Вам вот кто-то спас.

Рана выглядела неплохо: аккуратно зашитая, почти чистая, не считая свежей крови из-под швов. Гнилью не воняло. Как он вообще успел её получить за эти полтора дня?

 — Почему вы ненавидите врачей? — Себ принялся салфетками убирать кровь и задал первый вопрос, который пришёл ему в голову. На самом деле, ему было плевать, о чем именно говорить, просто не хотелось тратить время на постоянные проверки, не потерял ли Джим сознание.

 — Ненавижу… И священников. Однажды я сжёг святого отца, представляешь? — Джим слабо засмеялся, и Себ осторожно надавил ему ладонью на грудь, чтобы не дёргался.

 — Нет, — ответил он. — Не представляю. 

Кровь продолжала сочиться, хотя и не слишком сильно. Чтобы бинты так пропитались, Джим должен был ходить с несколько часов, ещё нагружая руку. Хотя он же левша. И с него сталось бы забить на рану, продолжая пользоваться рукой как обычно. 

Себ присыпал шов антисептическим порошком и ощупал плечо сзади. Во всяком случае, ранение не было сквозным, а значит, одной заботой меньше.

 — Он так этого боялся, — несвязно продолжил Джим, — ты знаешь, как пахнет горелое человеческое мясо?

 — Знаю. Мерзко, как и любое другое.

Да, ясное дело, разговора о цветочках и бабочках можно было не ждать.

 — Иногда я хочу его уничтожить раньше времени, — признался Джим. Себ издал мычание, которое могло бы означать и согласие и полное внимание к происходящему. — не убить, пойми, это было бы скучно. Уничтожить. Тогда мы стали бы близнецами. Мы так похожи. А стали бы одинаковыми. 

 — Тогда я мигрирую с этой планеты, — повязка ложилась достаточно легко, но Себ осознавал, что это временная мера. И если начнётся инфекция, потребуется нормальный хирург.

Продолжая общаться с собственными мыслями, Джим, однако, выпил антибиотик, осушил полный стакан воды и расслабленно закрыл глаза.

Себ до конца стянул с него куртку, снял ботинки, пододвинул к кровати стул, погасил свет и сел дежурить. Возможно, кровь остановится, Джим начнёт нормально соображать и сможет позвонить своему врачу. Кто-то же оперировал его после ранения.

Ещё он надеялся, что Джим уснёт, но, разумеется, напрасно. Наоборот, в темноте он как будто оживился, речь стала чётче, а дыхание — ровнее.

 — Себастиан, — позвал он, — иногда я хочу всё бросить.

Себ прикрыл глаза и откинулся на спинку стула. Он совершенно не понимал, о чём говорит Джим, да и не старался вникнуть: просто слушал фоном. В какой-то момент Джим осёкся на полуслове и хмыкнул:

 — Я говорю с мебелью.

 — Я всё равно не понимаю добрых две трети.

 — Хорошо, мой дорогой, — Джим кашлянул, — я расскажу тебе сказку, которую ты способен понять. Хочешь сказку?

У Себа был однозначный ответ: «Нет».

 — Правильно боишься… Она страшная. Но я её люблю. Слушай, детка.

И наступила тишина, в которой едва-едва различалось дыхание Джима. Себ вслушивался в него, надеясь, что до утра этот звук не поменятся и ничем не нарушится.

Однако спустя долгих десять минут Джим заговорил мрачным зловещим голосом, как будто пугал детей:

 — Однажды в деревне белых мышек родился чёрный мышонок. Он был единственной чёрной мышкой, и все приходили в ужас, когда видели его. Мышонок рос, но никто с ним не играл. Ему не давали лишнего кусочка сыра, в него кидались песком. Он оскорблял весь род белых мышей, — Джим притворно и сочувственно вздохнул, — о если бы мышонка спросили, хочет ли он стать белым, он бы отказался. Знаешь, почему?