Честно говоря, Вероника не вполне соответствовала описанному типу женщин. Материальная сторона вопроса интересовала ее… ну, скажем, во вторую очередь. Или даже в третью. Гораздо больше ей просто хотелось замуж. Или не замуж — но чтобы видеться не раз в неделю, а каждый день, и просыпаться в одной постели, и чтобы лохматая с утра, и две кружки с кофе на столе в кухне, чтобы обнимал, целовал в растрепанную макушку и ревниво следил, как из заспанной румяной девчонки она перевоплощается в подтянутую и ухоженную бизнес-вумен в костюме и с деловой папкой…

Бессвязные были эти мечты, неопределенные и туманные, но очень теплые и приятные. Возможно, виновато было ее детство. Городок Ржев в Тверской области. Типовая хрущевка на типовой улице типового провинциального города, в котором две трети мужчин — шоферы-дальнобойщики и автослесари, одна треть — алкоголики и хулиганы из бывших шоферов-дальнобойщиков и автослесарей, а женщины, по крайней мере, старше тридцати — жены этих самых мужчин и в массе своей домохозяйки.

Обычные церкви, кафешки на Ул. Советской, облезлый городской дом культуры на окраине города и единственный приличный — сверкающий бинес-центр. Правда, на суперфирму тоже работали шоферы и автослесари, но, так сказать, элитные сорта.

Отец Вероники, Юрий, прошел все стадии — от элитного автослесаря в фирменном бело-зеленом комбинезоне до спившегося и небритого чудища, зависающего в пивнушке с утра и до позднего вечера. В редкие дни… нет, пожалуй, часы трезвости… нет, пожалуй, похмелья отец мог показать класс и с закрытыми глазами перебрать любую тачку, на слух определив неисправность, но деньги, полученные за работу, немедленно шли на выпивку, таким образом, цикл получался абсолютно замкнутый. Семья Юрия — жена Надежда, дочка Вероника и кот Бармалей — в этот цикл не вписывалась никак.

Надежда — рано постаревшая, с вечно опущенными углами губ и скверным взглядом — помогала по воскресеньям в церкви, в остальные дни недели молилась и шила на продажу всякую мелочь, вроде кухонных фартуков и прихваток. Впрочем, особым успехом ее продукция не пользовалась, так как скверный характер передавался даже этим незатейливым вещицам, и один из покупателей-оптовиков даже сказал как-то в сердцах, что подобные фартуки будут уместно смотреться только в городском морге.

В доме было очень чисто, даже, можно сказать, патологически чисто. Надежда фанатично следила за гигиеной и очень боялась инфекции и бацилл. Маленькая Вероника играла одной-единственной тряпичной куклой и тряпичным же медвежонком, с детства знала, что красить губы — вредно, а носить стринги — негигиенично, и ненавидела воскресенья, потому что после посещения церкви мать брала ее с собой в город. Надежда отправлялась извлекать своего непутевого мужа из бездны греха под названием «Пьяный придурок», а Ника до икоты боялась пьяных дядек, которые там обретались. Кроме того, было очень стыдно за папу и жалко его, и жалко маму, и слова, которые Юрий Волков, выкрикивал, вырываясь от жены, были непонятные, но какие-то липкие и вонючие…

Она с детства привыкла различать слова и мысли по цвету, запаху и, так сказать, фактуре. Самыми теплыми, пушистыми и, как ни странно, душистыми были мысли и слова, связанные с ободранным и вонючим котом Бармалеем. Он был единственным в мире Ники существом, любившим ее искренне и беззаветно. Когда она болела, кот тайно пробирался к ней по ночам и ложился на грудь. От Бармалейки шло тепло, а потом он начинал ВЫМУРЛЫКИВАТЬ из Ники хворь. Она это просто чувствовала — и все.

Потом мама застала кота в комнате дочери, и несчастный кот был нещадно выдран и выкинут на улицу. После отчаянных слез и уговоров Ника получила разрешение кормить кота, но только при условии, что каждый раз после этого будет мыть руки в растворе фенола. Фенол отвратительно вонял, от нее у Ники трескалась кожа на ладошках, но девочка мужественно переносила эти неудобства ради своего единственного друга.

Когда Бармолея переехал грузовик, детство закончилось.

Потом была школа, с которой у Вероники проблем не было, поскольку с самого первого дня она поклялась сама себе, что выучится на отлично и уедет из Ржева навсегда. Так и произошло, в шестнадцать лет она стала лучшей выпускницей, а, кроме того, собрала все призы и почетные дипломы со всех возможных семинаров и олимпиад практически по всем предметам. Через три дня после выпускного бала Вероник Волкова собрала крошечный чемоданчик вещей и большую сумку с дипломами, вместе с мамой сходила в банк и сняла со своего счета все деньги, накопленные за годы учебы, — села на поезд и навсегда покинула ненавистный городок.

Нет, еще один раз она туда приезжала. На похороны мамы, пять лет назад. Отец-то умер гораздо раньше, когда Нике было десять. По нему она еще плакала, по маме уже нет. Не потому, что она ее не любила… Она любила мать, очень любила, но как-то так у них сложились отношения… никаких проявлений чувств, никаких эмоций…

Квартира отошла в муниципальную собственность, вещи и мебель выбросили на свалку. Вероника посидела полчаса под старой грушей, где еще виднелся заросший травой холмик — могилка кота Бармалея. Потом встала — и теперь уж точно навсегда уехала из Ржева. Правда, на этот раз уже на своей собственной машине.

***

Тогда у нее была старенькая «хонда». Она купила ее на первую зарплату, на авто рынке. Разумеется, о месте покупки Ника не распространялась, это было бы стыдно, но зато выяснилось, что пьяница и дебошир отец оставил дочке в наследство талант к механике. Ника сама устранила почти все неисправности в машине, предъявив на сервисе практически нормальное авто — профессионалы только поменяли ей подвески и карбюратор. Водить ее отец обучил раньше, чем читать, так что в этом смысле у Ники никаких трудностей не возникло.