Дура; никогда толком ничего не могла сказать.

…Десять лет истекло, как Яков уехал, и долго мешало пространство в комнате, прежде заполненное им: пиджак на спинке стула, далеко отъехавшего от стола, раззявленный портфель, открытые журналы – на письменном столе, на обеденном, у телевизора; разбросанные носки, незастеленная кушетка со сбившейся простыней – словом, все то, что неимоверно раздражало Аду, пока брат жил дома. Кушетка теперь стала не нужна, от нее на паркете остался прямоугольник, словно от конверта отклеили марку.

Еще раньше они жили в этой комнате вчетвером.

…После развода Ада решительно избавилась от фамилии мужа и, поручив маленького сынишку матери, приехала из далекого южного города сюда, в столицу братской, но совершенно чужой республики. И в самом деле, решительно все было чужим в этом городе: язык, модно одетые женщины, которым больше подходило слово «дамы»; нарядные, как и дамы, кафе, куда они непринужденно заходили, приветливо улыбаясь друг другу и невнимательно скользя глазами по ней – растерянной, взлохмаченной, в не по сезону теплой одежде. Аду разочаровывало только одно: женщины были одеты во что-то элегантное, но невыразительных цветов: серое, бежевое, пыльно-зеленоватое, как выгоревшая трава. Южанка до мозга костей, сама она любила яркие, броские кофточки – красную, ярко-оранжевую – с одной и той же синей юбкой. Другой не было.

Красив был город, прямо как на открытке. В апрельское небо устремлялись серые шпили соборов; улицы поражали чистотой, как и магазины, непривычно обильные; встречные мужчины равнодушно смотрели мимо, не оглаживали маслеными взглядами, которые там, в родном городе, заставляли сжиматься в комок и спешить домой.

Другая на ее месте заколебалась бы, снова и снова взвешивая все «за» и «против», и не исключено, что погуляла бы по Старому городу да по взморью, по безлюдному весеннему пляжу, наслаждаясь шорохом волн, и… пошла бы назад к электричке сквозь дюны, пошла бы назад не оглядываясь, чтобы не возвращаться сюда больше; ну разве что в отпуск. Однако Ада была Адой, и зряшная эта лирика нисколько ее не касалась. Она зорко присматривалась к Городу и скоро убедилась, что многие говорят по-русски, что женщин и даже баб в нем побольше, чем поразивших ее модных дам, а что мужчины на улицах не пристают, так это подарок судьбы.

Жила у дальней родственницы – приискивала работу. С обменом квартиры неожиданно повезло: видимо, кому-то не терпелось поселиться на юге, в то время как Аду тянуло на запад. Это только говорилось так: квартира. В результате обмена Ада получила комнату – одну комнату, но какую! Сорок шесть квадратных метров; окно широченное, в три створки; потолок такой, что хоть арии пой или в баскетбол играй.

Дел хватало, зато деньги таяли, как и радушие троюродной кузины; срочно нужна была работа. Газеты кипели объявлениями – требовались ремонтники, монтажники, сварщики… Четыре года назад Ада получила диплом журналиста, но журналисты здесь, похоже, не требовались.

К середине дня сильно хотелось есть. Она спешила пройти мимо столовых, сворачивала в боковые улочки, кружила по городу, но как нарочно натыкалась на кафе, так поразившие ее воображение в первые дни.

«Булочку с кофе» – решила Ада. Что и говорить, выпечка здесь была вкусная. Медленно жевала, чтобы не съесть булочку слишком быстро, и рассматривала в окно прохожих.

За соседним столиком разговаривали двое мужчин.

– …и через три месяца ушла в декрет!

– А ты не знал?

– Ни сном ни духом. Никто не знал. Она же новенькая, ну так и…

– Главное, чтобы муж знал.

Оба засмеялись. Потом тот, кто пошутил о муже, сочувственно продолжал:

– И ты теперь без корректора?

– Ну да. Зашиваемся. С улицы, конечно, не возьмешь.

Аду словно подкинуло.

– Вам корректор нужен?

Собеседники уставились на женщину: один выжидательно-настороженно, другой оценивающе. Вот это – не сразу мысленно подобрал слово – фемина! Быстро схватил глазом яркое смуглое лицо с крупным ртом и глубокими темными глазами. Одета кое-как, словно за хлебом выскочила: потертое пальто, немодные туфли, но фигура… Все при ней.

– Нет, вы не подумайте, что я подслушивала! Просто вы говорили громко. А я могу корректором работать.

Говорит как южанка, с экспансивными жестами, подумал первый.

Второй мужчина слегка сдвинул брови:

– Вопросы трудоустройства я решаю на рабочем месте. Так что… – и развел руками.

– Рабочее место – это где?

Такая напористость его рассмешила.

– Предположим, девушка, я вам дам адрес. И что дальше?

Терять Аде было нечего, поэтому не смутилась.

– А ничего, – спокойно согласилась она, – потому что я приду «с улицы», – нарочно передразнила его интонацию, – а «с улицы» вы на работу не берете.

– Будь здоров, – приятель говорившего взглянул на часы и поднялся. «Бой-баба, однако. Коня на скаку…» Он слегка поклонился женщине и вышел.

Коня не коня, но ставку младшего корректора в заводской многотиражке Ада получила. Впрочем, иначе и быть не могло: Ада всегда добивалась того, что хотела. Так было в университете, так она настояла на разводе, несмотря на мольбы мужа, так она получила работу в новом городе – и не где-нибудь, а в редакции, куда «с улицы», как известно, не брали.