Детские комнаты оформлялись обычно в светлых тонах, из обстановки там присутствовали деревянная, иногда резная кроватка, платяной шкаф и полки или шкафчик для игрушек. Старшие дети могли делать уроки за общим столом в гостиной или даже на кухне. Чайные и столовые сервизы были расписаны цветочками или в любимом бело-голубом «луковом стиле». Традиции семейных обедов в столовой, чистоты на кухне и неприкосновенности отцовского кабинета сохраняли свою значимость. На стенах висели семейные фотографии или снимки курортов, в доме семьи из средних слоев обязательно были книги [95] .

Пик жилищного строительства в Берлине за 1925–1944 гг., по сведениям статистики, приходится на 1933–36 гг., причем в соответствии с нацистским лозунгом «Одна семья — один дом» резко сокращается разрыв между домами на 1–4 квартиры и многоквартирными за счет роста числа первых [96] , правда, в 1941–44 гг. следует стремительное падение, когда число нового жилья снижается почти до нуля. Интересно, что новых квартир в многоквартирных домах, напротив, больше всего вводилось в строй в 1929–33 гг., причем значительно преобладали 1–4-комнатные квартиры, но за весь период национал-социализма эта отрасль жилищного строительства в Берлине еле-еле достигла уровня 1925–28 гг., чтобы во время войны также сойти на нет [97] .

Жилищная политика национал-социалистов была ориентирована на семью, причем преимущественно — на многодетную. Им оказывалась помощь в размере до 100 рейхсмарок на ребенка на обзаведение мебелью и домашней утварью [98] . Более того, для многодетных должно было быть зарезервировано определенное количество недорогих квартир [99] . Безусловно, эти меры касались в основном семей с низким уровнем дохода, представителей рабочего класса [100] , хотя в законах социальная направленность этих мер жестко не оговорена, в отличие от расовой.

В использованных источниках нет сведений о том, что та или иная семья представителей среднего класса смогла улучшить жилищные условия именно в рамках жилищного законодательства национал-социалистов, хотя упоминания о переезде в новую, лучшую квартиру в связи с тем, что глава семьи получил более высокооплачиваемую работу или работу вообще, достаточно многочисленны. Это связано и с ценностными ориентациями среднего слоя, когда «зрелость» мужчины, позволяющая создать свою собственную семью, автоматически подразумевала способность ее содержать и обеспечить ей приличные жилищные условия. Так, один из опрошенных Херцбергом с гордостью сообщил, что в 1936 г. смог купить в Берлине недостроенный двухэтажный дом (за 14 тыс. рейхсмарок) и отдал верхний этаж родителям, а внизу жил сам с женой и двумя сыновьями. Для этого ему все-таки пришлось залезть в долги (9 тыс. рейхсмарок), которые потом оплатила его мать, но иметь собственный дом было и ее целью, и целью его жены [101] . В целом он оценил время 30-х гг. как существенный подъем по социальной лестнице.

Цены на аренду жилья за весь период 30-х гг., начиная с 1932 г., представляют абсолютную константу, вплоть до десятых долей (121,2), что подтверждает внимание национал-социалистов к жилищным вопросам, коммунальные расходы также плавно снижались. Обратная картина наблюдается в ценах на одежду, минимум 1933–34 г.г. (111) быстро подскакивает до 140 в 1940 г. и далее достигает почти двойного индекса в 1944 г. (183,7). Опять-таки можно предположить как увеличение ассортимента, так и рост покупательной способности, а во время войны одежда неизбежно резко дорожает. Средний индекс расходов на жизнеобеспечение за счет этих показателей в период национал-социализма лишь немного снижается (124–125), а к 1943 г. вновь достигает уровня 1925 г. (139) [102] .

Потребление в семьях варьировалось в зависимости от уровня дохода, привычек и семейных традиций. Наибольшее количество общих черт можно отметить в структуре питания. Детей рано сажали за общий стол, где им перепадало обычно больше, чем остальным членам семьи, фруктов и сладостей. Тем не менее различные «деликатесы» доставались прежде всего главе семейства. Вибке Брунс, дочь одного из состоятельных адвокатов, в прошлом офицера, семья которой занимала большую комфортабельную квартиру в Шарлоттенбурге с двумя террасами, вспоминает, что «лучший мармелад, из черной смородины или малины, своего приготовления, предоставлялся моему отцу и поджаренный хлеб с желе был для нас, детей, тоже недостижим» [103] .

Еда была достаточно простая, но не однообразная, обычно 3–4-разовая. Утром подавали молоко, различные бутерброды, кофе. Вечерний стол напоминал утренний, иногда подавались сладкие или овощные горячие блюда. Практически в каждой семье традиционными напитками были кофе для взрослых и молоко для детей. Мясо на обед даже в буржуазных семьях среднего достатка ели обычно в воскресенье [104] , в будни чередовались овощи и рыба, обильным стол бывал по праздникам. В выходные мать также старалась приготовить или заказать кухарке что-нибудь особенное в качестве главного мясного блюда или десерта, особенно любимого младшими членами семьи. По потреблению мяса и яиц в 30-е гг. Германия отставала от других развитых стран Европы: 51,7 кг мяса на человека в год в 1929 г. оставались недосягаемы в еще в последнем мирном 1938 г. (48,6 кг), но по сравнению с кризисным 1930 годом (43,5 кг) это воспринималось как свидетельство улучшения рациона питания [105] . Покупательная способность среднестатистического немца даже в столице еще в 1937 г была по-прежнему ниже уровня 1928 г. и только 1939 г. принес существенные сдвиги в лучшую сторону [106] .

Если посмотреть на индекс цен в Берлине с 1925 по 1944 гг., взяв показатели 1913/14 гг. за 100 [107] , то мы увидим интересную картину: цены на продукты питания достигают максимума (150) в 1927–29 гг., затем начинают плавно снижаться, минимум был пройден в 1933 г. (109) и до войны они держатся практически на одном уровне, чтобы затем вновь начать расти. Вероятно, это связано как с последствиями сельскохозяйственного кризиса, так и с медленным повышением покупательной способности населения после ликвидации безработицы.