Антрагэ вспомнились истории о дуэлях Мондави — как он играл со слабыми противниками, будто кошка с мышью, о том, что на телах иных его противников находили по полтора десятка ранений, что кое-кто из них был жив и молил торгового князя о пощаде, но никогда не получал её. Прежде Антрагэ не придавал этим историям особого значения, однако теперь начал понимать, что все они правдивы.

Мондави тоже первое время изучал Антрагэ и не спешил заводить разговор. Капитан Квайр и вовсе отправился куда-то по своим делам, заявив, что ему при встрече двух аристократов, обсуждающих тайные дела другого государства, делать точно нечего. Добавив, что в чужие дела нос он предпочитает не совать. Антрагэ при этих его словах едва удержался от язвительного смешка.

— Вы пригласили меня на встречу и молчите, князь, — первым нарушил тишину, царившую в кабинете, Антрагэ. — Быть может, всё же расскажете, что вам нужно от опального барона?

— Не скромничайте, — отмахнулся Мондави, оставив в покое свой бокал с вином, в котором также лишь смочил губы, — о вашей миссии в Водачче я отлично знаю. У моей супруги приличный штат слуг родом из Адранды, а если быть точным — из Фиарии, а если уж совсем точно, то из земель её родича графа де Кревкёра. Он и сам, бывает, наезжает к нам со свитой из обожаемых им чёрных рейтар.

Голос его был тихим, тон — ровным и спокойным. Манера речи торгового князя напоминала манеру Уберто деи Бизонизи — личного банкира герцога Фиарийского. Отличался лишь акцент, Бизонизи произносил слова с гортанной чёткостью, присущей барлетцам, в голосе же Мондави как будто вовсе не было никаких интонаций.

— Но какое отношение моя миссия в Водачче имеет к вам?

Вопрос был прямой до оскорбительного, за подобный можно было и перчатку схлопотать в Эпинале. Однако у Антрагэ не было времени и терпения на политесы с Мондави. Торговый князь пригласил его сюда, так пускай объясняет свои цели.

— Вы любите прямые вопросы и хотите получать на них прямые ответы, барон. Мне это нравится — не люблю терять время на пустопорожние разговоры. Мои земли единственные из салентинских, что граничат с территорией, занимаемой Водачче. В моём распоряжении есть три полка билефелецких ландскнехтов под командованием Георга Лангемантеля. На Родине в мирное время им нечего делать, и они прозябали в убожестве и нищете. Я же дал им кров, золото и возможность заниматься любимым делом — убивать. Не стану посвящать вас в историю моего конфликта с Земельным банком, который длится не первый год, но суть в том, что мне постоянно нужны верные люди, готовые без раздумий сражаться и наводить ужас по моему приказу. Ландскнехты в этом случае — наилучший выбор.

— Вы сказали, что не любите пустых разговоров, но я пока не могу понять, к чему вы ведёте? Не слишком ли издалека начали, князь?

— Возможно, — признал Мондави, глаза его при этом свернули откровенной ненавистью — торговый князь не привык, чтобы его прерывали. — У меня есть три вещи, необходимые вашему сюзерену: армия, преданных мне людей, — для убедительности он выложил на середину стола серебряный нож, — золото и еда для их обеспечения, — рядом с ножом легла вилка, — и, самое главное, желание вернуться под руку былого сюзерена — герцога Фиарийского.

— С первыми двумя всё ясно, а вот насчёт желания — не очень. Откуда оно взялось?

— Всё очень просто и печально для меня, точнее — для моего рода. В прежние годы моё княжество было житницей Салентины, и всех всё устраивало. До тех пор пока ублюдок Вестини не организовал Земельный банк, за которым стоят Феррара и сам Отец Церкви. Из него сделали моего конкурента, наняли на церковные деньги кондотьеров и генерала Бартоломео Сконью. Теперь летучие отряды выворачивают из земли закладные камни, запугивают моих арендаторов, но, что самое отвратительное, дают им денег, чтобы расплатиться со мной — из средств банка, конечно, а значит, из неисчерпаемой церковной казны. — Лишь когда он заговорил о делах, голос его обрёл хоть какие-то эмоции, и Антрагэ стало ясно, что только эта игра заставляет Мондави жить по-настоящему, дышать полной грудью. — Потом, конечно, приходят ландскнехты Лангемантеля и заставляют вернуть золото банку, выворачивая при этом закладные камни и устанавливая на место мои. Но долго я не смогу воевать с Земельным банком. Рано или поздно, я проиграю эту войну и стану последним из торговых князей Мондави. Мне вовсе не хочется, чтобы меня запомнили лишь поэтому.

— Выходит, репутация вассала, вспомнившего о пыльных клятвах давно почивших предков, вас вполне устраивает.

— Вполне, — кивнул Мондави, низко опустив голову, чтобы Антрагэ не увидел его глаз, — если к этому добавится Водачче.

— Вы хотели получить Водачче себе, когда его дож решился-таки подписать унию, но вам этого не дали сделать. Город находится под прямым подчинением Феррары, а значит — Отца Церкви, и ни один торговый князь после изгнания или гибели Виллановы власти там не имеет.

— Вы весьма проницательны, барон, не зря ваш — и, надеюсь, будущий мой — сюзерен отправил вас в Водачче. Я хочу этот город себе, и я его получу! Ради этого я готов пойти на разрыв с Салентиной, дожи Ажитационне и Кьезо пляшут под мою дудку, и выйдут из унии по первому моему приказу.

Антрагэ задумался, а знает ли вообще Мондави о том, что герцог Фиарийский собирается стать самостоятельным королём, отделив свои земли, к которым добавит не только Водачче, но и владения торгового князя, от Адранды. Это означает войну, и для Мондави, скорее всего, на два фронта — против адрандского короля и бывших соотечественников. Антрагэ даже захотелось поделиться с торговым князем своими мыслями на сей счёт, но он не стал этого делать. В первую очередь служил своему сюзерену, а Рене Льву нужен такой союзник, как Мондави — честолюбивый и амбициозный, привыкший получать всё, что пожелает, не мытьём так катаньем. Он будет верен Рене Льву ровно до тех пор, пока это будет ему выгодно, и вот тут война на два фронта может сыграть скорее на руку герцогу Фиарийскому. Ведь остаться один на один со всей Салентиной без какой-либо поддержки Мондави вряд ли захочет.