— Ты любишь бегать? — поинтересовался я.

— Не-то чтобы люблю, просто у меня вроде хорошо получается. Вот и определили меня в команду по эстафете на день учителя. У нас там весёлые старты будут. Я вообще спорт не сказать, чтобы люблю, но побеситься на физ-ре бывает прикольно. Вот музыкой я люблю заниматься. В детстве отходила два года в музыкальную школу, играла на пианино. А так я очень люблю рисовать. А сегодня в школе…, — увлечённо говорила Маша, активно жестикулируя, но при этом совершенно неумело пользуясь интонацией. Речь напоминала шквальный огонь из крупнокалиберного пулемёта. Быстро, громко, мощно. Совершенно не поспевая за ходом её слов и устав кивать, спустя какое-то время я занялся единственным дельным занятием: рассматривал её. Нет, я вновь не смог разглядеть хоть что-то удивительное. С этим у меня всегда были проблемы. Даже окрылённый чувством любви я плохо, на мой взгляд, описывал в стихах внешность «богини на год-другой». Всё сводилось к простым, незамысловатым, но искренним эпитетам. Вот и сейчас, я вновь загляделся лишь на её глаза. Определить однозначно их цвет возможно было только по принципу ромашки: зелёный — голубой — зелёный и так далее, пока не кончатся лепестки. Зрачки очень расширены, очевидно, что то, о чём она говорит, ей сильно нравится. Мы пересекаемся взглядами. Искра? Любовь с первого взгляда? Чушь.

— Ваня, хватит на меня так смотреть. Ты меня смущаешь, — начала жаловаться Маша.

— Ха, а вчера у тебя моё смущение было главной целью, — лихо парировал я.

— Ты меня вообще слушал? — начала обижаться Маша.

— Лучше. Я тебя видел, — чётко и строго сказал я, от чего моя соседка по столику покраснела. — Можешь сыграть «Лунную сонату»?

— Да, могу. Любишь Бетховена? — уже простив меня спросила девушка.

— Да, есть такое. У него больше всего предпочитаю аллегретто седьмой симфонии. Божественная вещь, — с видом знатока утверждал я. — А если говорить о божественном… Можешь сыграть «Вход богов в Вальгаллу»?

— Да ты ценитель немецкой классики? — заглядывая ко мне в глаза, спросила Маша.

— Есть немного. Вообще Вагнер для меня фаворит. Его «Тангейзер», «Лоэнгрин», они… Вдохновляют. Окрыляют. Помогают почувствовать себя чем-то большим, чем ты есть на самом деле, — поняв, что этой девушке удалось каким-то невообразимом способом разговорить меня на личную тему, я встал на попятную. — Ну так что, такое можем?

— А-то! Приходи через недельку, сбацаю и Вагнера, и Бетховена, — уже как будто не шутя выпалила Маша.

— Эм, я даже не знаю, — искусственно замялся я, давая себе время, чтобы придумать тактическое отступление. Но времени мне не дали.

— Да ладно, хватит стесняться, приходи. В конце концов, ты оказал мне услугу, теперь моя очередь. Я тебе на выходных напишу, как, что и когда. Ок? — всё решив за меня сказала утвердительно Маша. Вопрос она в конце добавила только из вежливости.

— Ну ладно, видно будет, — ответил я, оставляя себе пространство для манёвра. — Ты бэйдж-то мой не забыла?

— Нет, что ты. Просто мы с тобой так хорошо разговорились, что я и забыла про цель встречи.

— Ну, говорила-то почти только ты, а я так, по большей части только слушал.

— Умение хорошо слушать стоит не меньше, чем умение хорошо говорить.

— «Все великие процессы приходят в движение только путём голоса, и никогда через силу пера»

— Хм, звучит неплохо. Ты придумал или чья-то цитата?

— Цитата. Одного немецкого философа и политика. Весьма эксцентричного, — с лёгкой ухмылкой произнёс я.

— А ты неплохо вышел на фотографии, — откровенно подкалывая меня и подавая бэйдж, сказала Маша.

— Очень смешно. На твою фотографию в паспорте взглянуть? — поинтересовался я, убирая бэйдж в рюкзак.

— Ой всё. Сильно влетело в ВУЗе? — осторожно спросила девушка.

— Да так. Я ведь говорил уже, написал объяснительную и всё, — произнёс я, махнув рукой.

— А, точно. Проводишь второй день подряд до дома?

— Сегодня мне в другую сторону, — с невозмутимостью сказал я, раскусив коварный план этой девушки. Ей нравится, когда парни краснеют, по крайней мере я. А сейчас подвернулась удачная возможность обломать весь кайф.

— Оу, ну ладно. Можно тогда последний вопрос на сегодня?

— Да, конечно. Валяй.

— Тебе сколько лет? — спросила Маша так, что стало ясно, ей это важно.

— Что? Ахахах, а зачем тебе это?

— Ну так, просто.

— А ты сколько бы дала?

— Ну, где-то двадцать три, двадцать четыре.

— Будем считать, что хронический недосып и двухнедельная небритость накинули мне пятак лет. Мне девятнадцать.

— Ого, это здорово, — едва не воскликнула Маша, но быстро пришла в себя. — Ну, в том плане, что жизнь ещё только начинается. Столько ещё впереди. Я хотела сказать, что и в двадцать три года тоже всё только начинается, но ты понял. Надеюсь.

— Эм, да, тоже надеюсь, что понял тебя, — сказал я, совершенно ничего не поняв из слов Маши. — Ладно, что-то мы действительно засиделись. Ну, во всяком случае я. Ты идёшь?

— Да, конечно! — воскликнула Маша, наспех оделась, взяла недопитую колу и смотрела на меня, буквально выпучив свои глаза, от чего мне стало неловко.

— Кхм, ты нашла новый способ, каким можно меня смутить?

— Ага!

— Ладно, пойдём. Провожу тебя, — сказал я, специально не ставя паузу, хотя она предполагалась. Реакция Маши не заставила себя долго ждать. Сразу после моих слов она широко улыбнулась, и уже начала радоваться, как вдруг…, — до двери бургер кинга.