Ублюдок.

Он продолжал, но на этот раз говорил тихо, медленно, наслаждаясь болью, которую он точно знал, причинял мне.

— У него была смертная пара. Восхитительная Мэгги.

Боже. Боже! Боже!

— Мэгги схватили, подвергли пыткам и убили во время Революции.

О нет.

О Боже.

Боже, Боже! Боже!

— Мэгги была единственной настоящей любовью моего сына, как бы это ни было отвратительно, но это правда. Смерть Мэгги стала причиной взлета моего сына во время Революции, Люсьена было не остановить. Смерть Мэгги стала причиной, что он стал неудержим в охоте на своих. Мэгги была для него всем. Мэгги была его жизнью. Без Мэгги он просто существует. У него неплохо получается, он наслаждается своей жизнью и плодами своих усилий, но это просто существование. Ничего больше. Тебя, восхитительная Лия, он использует. Наша жизнь длинная, у нас должны быть свои потребности, даже если просто существуешь, хочется найти развлечения, чтобы нарушить монотонность. Вот кто ты есть, Лия. Развлечение. Приятное, сочное, но просто развлечение.

«Любовь — это одеяло, которое согревает тебя».

Люсьен испробовал эту любовь с Мэгги.

Мы много разговаривали. Он потратил время, обучая меня. Он рассказывал мне истории о своей семье.

Но он никогда не упоминал Мэгги.

Я боролась со слезами, которые наполнили мои глаза.

У меня ничего не получилось.

И я ненавидела, что Этьен ухмылялся торжествующей, жуткой ухмылкой, видя мои слезы, скользящие по щекам.

— Я расскажу тебе как устроено наше приручение, — сказал он с фальшивой мягкостью. — Нам запретили им заниматься, но мы все жаждем его. Нам всем оно нравится. Но как только укрощение завершается, мы насладимся трофеями нашей победы, а затем отступаем. Переходя к следующей смертной и укрощению ее, следующей еде, следующему развлечению, которое делает жизнь вампира сладкой.

Каждое слово, каждое гребаное слово, которое он произносил, убивало меня.

Люсьен солгал. Он не только нарушил обещания, он откровенно солгал.

С самого начала.

Он играл со мной, как с игрушкой.

Как со зверюшкой, домашним животном.

Он играл со мной.

Слезы продолжали литься.

— Ты ничто, Лия, — прошептал он, его глаза сверлили меня. — Игрушка сейчас и всегда. Но у вампира жизнь вечная и несколько лет, проведенных в наслаждении куском мяса, для него неплохо, потом он отпустит тебя, и в мгновение ока забудет, какая ты была на вкус, как выглядела, даже твое имя.

Еще больше слез. Я могла только плакать от его слов, только это он мог получить от меня.

Но ему безумно нравилась каждая моя соленая слеза.

— Теперь ты понимаешь свое место в нашем мире, у тебя есть какие-нибудь вопросы? — спросил он.

— С Эдвиной все в порядке? — спросила я в ответ, и его взгляд переместился за мою спину. Нестор, должно быть, не вербально ответил ему, потому что Этьен утвердительно кивнул.

Я кивнула в ответ.

— И это все, что ты хотела спросить? — подсказал он, поскольку я больше ничего не сказала.

— Думаю, ты очень детально все рассказал, — прошептала я и услышала смешок Нестора за своей спиной, но не обернулась.

Я не сводила глаз с Этьена.

— Я рад, что ты так думаешь, — пробормотал Этьен, ухмыляясь мне еще своей садистской ухмылкой. — А теперь мы уходим.

Я моргнула.

Он что под кайфом?

Ворваться в дом Могущественного Люсьена, а потом просто уйти?

Я была невероятно рада, что они уходят, но Люсьен явно сойдет с ума!

Должно быть, он прочел это по моему лицу, потому что продолжал:

— Ты можешь все рассказать ему, все, что пожелаешь. Мы готовы к его ответу.

О, черт. Это звучало не очень хорошо.

— Да, Лия, готовы. Это ты тоже можешь сказать моему сыну, — угрожающе прошептал Этьен.

Я снова сглотнула.

Он продолжал.

— И скажи своим тетям, двоюродным сестрам, своим друзьям, чтобы они наслаждались сегодняшней жизнью в полной мере. Дни, когда наложница какое-то время может обеспечивать нас едой, а потом сосать из нас до конца своих дней наши деньги, сочтены. Ты меня понимаешь?

Ах, да. Я понимала. Полностью.

Он не любил смертных. И ему не нравились наложницы.

Боже, я его прекрасно понимала.

Поэтому кивнула.

— Хорошая девочка, — покровительственно пробормотал он, и желчь подступила у меня к горлу.

Он изучал меня. Я стояла спокойно и позволяла ему внимательно изучать меня, будучи счастлива, что слезы прекратились.

— Знаешь, — задумчиво прошептал он, — это почти печально, что вы, смертные, отдаете свои сердца вампирам. Прошло много времени с тех пор, как я видел такое же выражение на лице одной смертной, когда она узнала истинную природу вампира. — Он склонил голову набок, его губы дрогнули, и он закончил: — Спасибо тебе, восхитительная Лия, за то, что дала насладиться мне этим выражением еще раз.

И тогда я поняла. Он играл со многими женщинами, десятками, может сотнями так же, как его сын играл со мной.

Боже, я ненавидела его.

Ненавидела его.

Больше, чем я ненавидела его сына, а это о чем-то говорило.

Он кивнул, я покачнулась, волосы взметнулись назад, когда все они пронеслись мимо меня.

Я стояла неподвижно и смотрела в никуда, а потом меня осенило.

Эдвина.

Повернулась на каблуках и побежала в столовую. Затормозила в дверях, когда увидела, что она примотана скотчем к стулу, рот заклеен скотчем, по ее щекам текут слезы, на лице ужас.