Шрифт:
Телль сел.
– Вам? – спросил с недоверием он.
Телль весь напрягся. Руки, которые он не мог засунуть в карманы штанов, держали друг друга под свернутой курткой. Спина уперлась в спинку стула.
Но человек не услышал вопроса. Он положил на стол лист бумаги, ручку, потом еще один лист.
– Вы знакомы ведь с… – наклонившись над вторым листом, человек прочел неизвестное Теллю имя.
– Я никогда не слышал о нем, – немного покопавшись в памяти, ответил Телль.
Незнакомое имя озадачило его.
– Это тот учитель, который ходил к вам домой, – подняв глаза на Телля, пояснил хозяин кабинета.
– Да, к нам приходил учитель, заниматься с сыном, – теперь Телль догадался, что приход к ним домой нацполов с инспекторами, и его вызов сюда – связаны.
– Вы оставляли этого человека наедине с вашим ребенком?
– Они занимались в комнате сына, – ответил, как было, Телль.
– Под вашим присмотром? Вы были дома в тот момент? Или жена? – настойчиво спрашивал человек.
– Конечно! Как бы тогда учитель смог попасть к нам в квартиру?
И тут Телль понял, что сказал лишнее. Руки под плащом сжали друг друга еще сильнее. Главное, чтобы сейчас человек с той стороны стола не задал вопрос про то, почему Ханнес сам не мог ему открыть дверь. Но человека эта деталь не интересовала.
– То есть, вы находились в квартире во время занятий? Или прям в одной комнате? – уточняя, спросил он.
– Ну, с самого начала учитель сказал, что станет заниматься с сыном только в присутствии меня или жены. Кто-то из нас всегда был во время занятий рядом.
– Понятно. И ничего странного не заметили?
– Я в математике не очень, – Телль ответил так, как понял вопрос.
– Вы слышали, о чем учитель говорил с вашим сыном? Что он делал?
– Да, – Телль все хорошо помнил, но не мог уяснить, для чего все эти вопросы. – Учитель держал учебник или тетрадь и объяснял Ханнесу какие-то задачи, решения.
– Понятно.
Значит, дело таки не в Ханнесе. Телль чуть расслабился и даже сам задал вопрос.
– Что он сделал?
– Он гей.
Телль отпрянул назад. Геи – одни из тех, кого считали врагами нации. Телль беспомощно посмотрел в сторону – и столкнулся взглядом с портретом главы Нацбеза. Вокруг не было ничего, за что он мог бы зацепиться. И тогда Телль стал смотреть на свои колени.
– Значит, его признают врагом. Но почему? – не поднимая головы, спросил он.
Такого вопроса человек с той стороны стола не ожидал. Разжевывать подобные вещи, тем более – взрослому мужчине… Ну ладно.
– Нашей нации нужно здоровое потомство, сильные дети, которые вырастут, окрепнут и займут наше место. А от геев какое потомство? Они живут противоестественной половой жизнью. Они разрушают нацию.
Видя, что Телль принял его ответ, человек придвинул к нему лист бумаги с большими печатными буквами – «Протокол допроса свидетеля».
– Вам надо написать… – человек положил рядом с листом авторучку.
– Что написать? – напрягся Телль.
– Показания. Напишите, как учитель к вам приходил, что делал. Этого достаточно.
– Достаточно для чего?
Человек на той стороне стола смотрел на него и молчал. Он ждал, что Телль поймет сам. И Телль понял.
– Я не буду, – покачав головой, Телль отодвинулся вместе со стулом.
От звука царапающих пол ножек лицо человека чуть дернулось. Когда стул остановился, оно снова стало спокойным.
– А вы подумайте, – тихо сказал человек и уточнил: – О сыне подумайте.
Телль стиснул зубы. Они заскрипели.
Прощение
То, что Телль сделал, грызло его изнутри, не давало покоя. Он не знал, как ему теперь смотреть в глаза сыну. Он доходил до двери комнаты Ханнеса, но готовая открыть ее рука опускалась вниз.
– Надо просто пережить, – говорил себе Телль.
Никогда раньше сам с собой он не разговаривал.
Переживания становились все тяжелее, и только слова признания, которые рвались наружу, могли освободить переполненную совесть.
Когда Телль рассказывал Фине, его голова горела от стыда.
– Ты бы все равно ему ничем не помог, – была уверена жена.
– Но я хотя бы в этом не участвовал бы, – опустил голову Телль.
– У тебя какая была цель? Навредить старику или отвести угрозу от сына?
– Думаешь, от этого легче?