Пока я думал о нём и его зубастом питомце, машина спускалась по холмам в том районе, где стояли большие белые буквы HOLLYWOOD, на фоне которых Кристофер фотографировал меня в день прилёта, чтобы отправить моим родственникам. Помню, как в самом начале моего пребывания в Лос-Анджелесе меня жутко укачивало на этом серпантине, но со временем я настолько привык, что мой желудок перестал на него реагировать, независимо от того, сыт он или нет.

Как обычно, по пути нам встречались группы туристов, шагающие по обочине дороги. Поверьте мне, дорогие друзья, все они приехали сюда не природой любоваться, а ради таких же фотографий, чтобы потом похвастаться перед друзьями и сослуживцами, мол, смотрите, где я побывал. Только не подумайте, я не против селфи. Боже упаси. Я понимаю людей, когда они снимают себя на фоне малиновых закатов, изумрудного океана, заснеженных гор, северного сияния, старинных памятников архитектуры. Но что красивого в этих буквах? Может, у меня такая же проблема с чувством прекрасного, как и с чувством юмора? Вот и мои родственники туда же, в один из дней пребывания в Лос-Анджелесе, когда мы возвращались с очередной экскурсии по городу, они попросили Кристофера запечатлеть их на фоне этой надписи, ещё и меня между собой поставили. Только я не понял, зачем? У меня уже есть такое фото, на фига им ещё одно? Они солить их собираются, что ли?

За рассуждениями я не заметил, как автомобиль въехал в город и покатился по шоссе, шелестя шинами по блестящему асфальту. Мимо проносились небоскрёбы, уходящие в голубые небеса, невысокие особняки, в витринах которых застыли манекены. Вдоль тротуаров высились пальмы, покачивая верхушками от прикосновения тёплого ветерка, то тут, то там зеленели газоны и всеми цветами радуги пестрели клумбы. По шоссе сновали до блеска начищенные современные автомобили, вальяжно проплывали старинные лимузины, длинные, как селёдка. Из некоторых торчали головы водителей и доносилось бормотание радиоприёмников. По специально отведённым дорожкам неслись велосипедисты и роллеры. Несмотря на утро, жизнь кипела и бурлила вокруг. Глядя в окно, я думал, что в Лос-Анджелесе, как и в доме Кристофера, я уже знаю каждую улицу, каждый проулок и каждый закуток. За время моего проживания здесь мы с ним несколько раз на дню проезжали по городу, к тому же регулярно совершали пешие прогулки, когда шли в какой-то ресторан. Окажись я здесь один, с помощью своих меток я бы запросто нашёл дорогу в то заведение, где мы праздновали премьеру, или, например, в бургерную, которая находилась по соседству с кафе, что открыл, как выразился Кристофер, один известный мой соотечественник. Хотя какой он известный, если я о нём ничего не слышал?

Шура тоже глазела в окно с раскрытым ртом, и я её прекрасно понимал. Это сейчас я смотрю на всю эту красоту спокойно, а когда только прилетел, я точно так же не мог глаз отвести от видов этого белоснежного города.

Всё-таки я самый счастливый пёс на свете. Не каждому человеку дано побывать в Лос-Анджелесе, я уж не говорю о том, чтобы сниматься в фильме на студии «Юниверсал Пикчерс». Думаю, если кому-то из наших актёров попадёт в руки книга «Лабрадор Трисон покоряет Голливуд», они умрут от зависти. А я вам так скажу, друзья: не завидуйте. Не знаю, каково работать на съёмочных площадках в России, но здесь я пахал. Как говорит Кристофер: чтобы снять достойное кино, нужно выложиться по полной. Вот он и выжимал с нас все соки. Надеюсь, что наш фильм понравится зрителям.

Вскоре стал отчётливо слышаться гул двигателей, в небо то и дело взмывали стальные птицы. Вскоре впереди показались три буквы – LAX, не менее знаменитые в Лос-Анджелесе, чем те, что стоят на холмах. Машина свернула с шоссе, ненадолго остановилась перед шлагбаумом, а после того, как он взлетел вверх, покатилась по территории аэропорта. Пока я рассматривал снующих туда-сюда пассажиров и бесчисленное количество транспорта, не понял, как мы оказались на лётном поле, вдоль которого, выстроившись в стройный ряд, стояли большие и маленькие самолёты. Среди них я сразу заметил серебристого красавца с красно-синими молниями на бортах и, не увидев возле него репортёров, облегчённо вздохнул.

Помню, когда мы подъехали к самолёту в Москве, они набросились на нас – вернее, на Кристофера, – как стая голодных волков. Ей-богу, я думал, они не слезут с него. Если бы не пилот, наверняка то спонтанное интервью длилось бы до второго пришествия. Для меня до сих пор остаётся загадкой, как они пронюхали про визит Кристофера в Россию? Хотя на то они и журналисты, чтобы быть в курсе всех событий. Кстати, за время моего проживания здесь мы сталкивались с ними только на фестивале и премьере нашего фильма, а во время наших пеших прогулок по городу к нам ни разу никто не подошёл. Может, в Лос-Анджелесе на известных людей меньше обращают внимание. Их же тут как собак… ой, пардон, я хотел сказать, что их тут пруд пруди, куда ни кинь взгляд – кругом одни звёзды. Нет, скорее всего, люди просто не узнавали Кристофера. Ещё бы, он же, как разведчик, замаскировывался перед выходом на улицу. Надевал чёрные очки, натягивал на голову капюшон или надвигал бейсболку на глаза. Я бы тоже вряд ли его признал, если бы случайно встретил на дороге.

Вилсон остановил автомобиль напротив трапа, где нас встречали всё тот же пилот и та же стюардесса, с которыми мы летели из Москвы. Они и одеты были так же, как в тот день. Он – в белой рубашке и чёрном галстуке-шнурке, а она – в небесного цвета костюме и пилотке. У них что, нет другой одежды?

– Приехали, – сообщил Ноланд.

Никак не могу привыкнуть к этой дурацкой человеческой манере озвучивать очевидные вещи. Как будто у нас глаза на затылке и мы сами этого не видим. Он обернулся и, посмотрев на нас по очереди поверх солнцезащитных очков, сказал:

– Вы пока выходите, а я пойду с командой переговорю.

Он покинул машину и направился к экипажу. Заглушив двигатель, громила выскочил следом за ним.

– Ну что, идём, мой бодигардик. – Улыбнувшись, Александра легонько стукнула меня пальцем по носу.

Боди… кто? Что-то я не понял, как она меня обозвала? Округлив глаза, я в удивлении уставился на неё.

– Малыш, да не смотри ты на меня так, – хихикнула Шура. – Бодигард в переводе на русский означает «телохранитель». Ну а кто ты? – Она развела руками. – Твой напарник поручил тебе беречь меня.

Фух, ну слава богу. Я согласен быть телохранителем, но тогда зачем называть меня малышом? Вам не кажется, что эти два прозвища как-то не вяжутся между собой? В моём понимании боди… как его там… ну, в общем, это такой здоровый парень, который запросто надерёт задницу любому. Разве он может быть малышом? За всю мою жизнь люди по-разному называли меня, но позорней этой клички я ничего не слышал. Уж лучше быть Трюфелем, Трусоном или Тристаном, но только не сопливым малолеткой. Вы заметили, она даже английское слово умудрилась завернуть в уменьшительно-ласкательную обёртку. И в этом вся Шура. Говорю же, не может она обходиться без этих своих муси-пуси. Я вдруг подумал, что уже скоро мне придётся неизвестно сколько жить с двумя женщинами. Если ещё её подруга окажется такой же любвеобильной, я точно сойду с ума.