– Aivars Riga, - неохотно расцепляя объятия, вздохнула Инга и в присутствии подошедшего Распутина перешла на русский. – Вот, познакомься. Это Григорий. Учится с Айваром на одном курсе. Тоже будет военным врачом.

– Курсант, стало быть? – протягивая руку для пожатия и пристально глядя в глаза Распутину снизу вверх, медленно проговорил рыбак на хорошем русском. Его профессию выдавала тельняшка и невыветриваемый запах рыбы и водорослей. – Ого! Рука крепкая! Как, товарищ военврач, поможешь рыбу с прицепа скинуть? Машину отпускать надо.

Распутин с энтузиазмом кивнул, радуясь возможности заняться чем-то полезным вместо обмена дежурными любезностями. Дед Инги удовлетворенно хмыкнул, скинул ветровку, оставшись в одной тельняшке, и сдернул брезент с двух пузатых дубовых бочек не меньше ста литров каждая.

– Вот, – небрежно шлёпнул он по шершавому боку ёмкости, – рыбколхоз в этот раз расчёт по паям выдал готовой продукцией. Сельдь пряного посола. Куда девать – не представляю. За год всё не съедим. А ну, взяли. Делай, как я!

Глядя на старика, Григорий поудобнее перехватил верхний край бочки, наклонил, подхватил другой рукой нижний.

– О-оп! Понесли! – на загорелой шее рыбака вздулись вены, тельняшка сбилась, обнажив ключицу, под которой Распутин заметил так хорошо знакомый ему пулевой шрам.

Установив бочки в прохладной клети, дед отослал Ингу за родителями, а сам присел на скамеечку около входа, достал гнутую трубку, кисет и окончательно превратился в героя морских романов Стивенсона.

– Воевали? – уважительно спросил Григорий, присаживаясь рядом.

– Было дело, – буркнул старик, аккуратно приминая табак.

– Где ранили?

Рыбак бросил быстрый взгляд на курсанта, скосил на свое плечо, понимающе хмыкнул, поправляя тельняшку, и ответил с неохотой:

– Под Псковом, в Новосокольниках, в ноябре 43-го…

Дед пыхнул трубкой, окутался дымовой завесой и сквозь неё глухим голосом произнёс:

– Русский снайпер. За день перед атакой… Можно считать – спас от смерти… Меня отправили в лазарет, а из моего взвода ни один не выжил..

– А Вы….

Разогнав рукой дым и взглянув на круглые, как блюдца, глаза Распутина, старик усмехнулся и пояснил:

– Шарфюрер II батальона 34-го полка 1-ой дивизии латышского легиона Waffen SS…

– По мобилизации? – с надеждой выдавил из себя Григорий.

– Нет, зачем же? – пожал плечами рыбак, – доброволец.

– И чем же вам так Советская власть не угодила?

– А у меня к Советской власти претензий никогда не было, – опять огорошил курсанта дед Инги, – и не только у меня. У нас почти половина офицеров – красные латышские стрелки. Командир нашего полка – Вилис Янумс, охранял Ленина, в гражданскую командовал 2-ым пулеметным батальоном Красной армии. Командир нашего батальона – Петерис Лапайнис, орденоносец, за Царицын… Орден Красного знамени, конечно, не носил, а вот георгиевскими крестами перед нами, салагами, щеголял… Так что Советская власть ни при чем. Претензии у нас были лично к Сталину и его политике. Впрочем, сама Советская власть, кажется, это понимала и поэтому относились к нам совсем не так, как к власовцам. Тех сразу вешали. А латышские легионеры уже в 1946-м почти все вернулись домой. А ещё через семь лет, в 1953 м, Советская власть признала, что претензии к Сталину есть не только у нас, но и у неё самой…

Григорий почувствовал, что в его голове взорвалась ядерная бомба. Красных латышских стрелков, охранявших Ленина, кавалеров ордена Красного Знамени, водивших в бой батальоны РККА под Царицыным, он отказывался воспринимать, как добровольцев-эсэсовцев. Диссонанс был настолько велик, что верить на слово какому-то выжившему из ума прибалтийскому хрычу он даже не собирался…

– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил Распутин, чтобы хоть как-то нарушить неприлично затянувшуюся паузу.

– Да вот увидел я, как смотришь на Ингу, – прищурившись от дымящейся трубки, ответил рыбак, – и подумал – а вдруг жениться захочешь? Она-то на тебя с интересом поглядывает… Вот и решил, что должен ты знать всю правду о нашей семье до того, как влюбиться надумаешь, а не после…

Григорий почувствовал, как кровь хлынула к лицу…

Рыбак не спеша докурил, выбил о каблук пепел, аккуратно упаковал трубку в кисет и спрятал за пазухой. Неторопливо поднялся, повёл плечами.

– В общем, всё, что надо – сделал, всё, что хотел – сказал. Ингу ждать не буду, передай, что через два дня заеду, тогда и будет время посидеть подольше. Давай, командир, uz redzesanos…

Старик ушёл твердой морской походкой, широко расставляя ноги, оставив Григория в жестоком душевном раздрае и полной уверенности, что он спит или сходит с ума. Невинные слова Айвара про необходимость малому народу прислоняться к победителю наполнились для него новым, зловещим смыслом, да и вся история Отечества вдруг предстала в непривычном доселе свете. Он ощущал просто физическую потребность непременно во всём этом разобраться, и как можно скорее….

Историческая справка: