Один древний султан прослышал о том, что в соседнем ханстве хан сочиняет стихи и подданные акыны поют их на всех базарах, прославляя талант своего правителя. Султан вдруг понял, чего ему не хватает для полного счастья. И решил: было бы не худо, если б его стихи тоже пели на базарах и передавали по радио. Правда, радио тогда еще не было изобретено.

Султан не знал, однако, как обыкновенные слова превращаются в складную речь. Дал он указание визирю подумать на эту тему. Визирь тут же придумал.

– Среди стихотворцев, населяющих территорию, вверенную Аллахом вашему величеству, - сказал он, - отыщем такого, которому вы милостиво разрешите написать ваши стихи.

– Фу, как грубо!
– возмутился султан.
– Ты меня в свои грязные махинации не втягивай. А чтобы к восходу солнца был готов поэтический стол, разрисованный музами и другими пегасами для моего вдохновения. Стихи положишь сверху.

– А если краска на столе не успеет высохнуть, ваше величество? посмел спросить визирь.
– Стихи прилипнут.

– Плотникам, и художникам, и тебе - всем по пятнадцать суток, ласково пообещал султан.

И в этом он никогда своих людей не обманывал.

Плотники и художники принялись за дело. Визирь послал стражника за придворным мудрецом, ведающим музами и пегасами. Когда тот явился, визирь велел срочно выделить для султанатных нужд выдающегося стихотворца.

– Слушаюсь, ваше подвеличие, - поклонился мудрец.
– А не подскажете ли вы, для каких именно нужд, дабы я мог с наивысшей точностью выполнить ваше указание?

Визирь сперва решил не разглашать тайны и сообщил, что султан решил расписать стихами стены туалета. Но тут он подумал, что мудрец посоветует юмориста, а султан юмора не уважал.

– Это я пошутил, мудрец, - просто сказал визирь.
– Как ты знаешь, наш великий султан занят абсолютно во всех областях. Твой человек должен срочно сочинить, то есть даже не сочинить, а изложить на белой бумаге стихи. Султан переначертает их на еще более белой бумаге с золотой каймой. Ясно? Давай гения.

– Гениев у нас в султанате много, - задумался мудрец.
– Но у всех есть один недостаток. Стихи у них, я позволю себе выразиться, индивидуальны. Как не переначертывай, все равно в соседнем ханстве догадаются по стилю, кто излагал.

– Это недопустимо!
– вскричал визирь.

– Может быть, в кратчайший срок отбить у них стиль?

– Какой еще срок?
– возмутился визирь.
– Надо немедленно согласовать кандидатуру. Ну, не гениев, а просто талантов нету?

– Полным-полно, - уверил мудрец.
– Возьмите Буля. Сочиняет молниеносно: в день поэму, в неделю семь поэм, от полной луны до полной луны...

– Стоп! Буль не подойдет. Его двоюродную сестру султан прогнал из гарема за сплетни. Нельзя же Булю доверить секретное дело!

– Да, конечно, - сказал мудрец.
– Тогда Муль. Проникает в самую суть мироздания.

– Муль? Ты что, забыл? Он кукарекал, когда на площади четвертовали преступника, - того, который шаркал ногами, проходя мимо дворца. Ну и кадры подбираете!

– Есть, есть достойный!
– прошептал мудрец.
– Ни табаком, ни вином, ни женщинами не пользуется. Словесно устойчив. Чист как стеклышко. Это Руль.

– Ни за что! Твой Руль в базарный день врезался на своем осле в верблюда, на котором ехал я, визирь его величества!

– О, Аллах!
– задрожал мудрец.
– Нету у меня больше талантов.

– Дьявол с ними, с талантами!
– заорал визирь.
– Выделите из коллектива стихотворца без глупостей, и пусть сочинит до захода солнца, а то...

– Слушаюсь, ваше подвеличество!

Через полчаса стихотворцев собрали у храма муз, который подарил им султан. Храм был заперт, чтобы не топтали паркетные полы из заморского дерева. На верхней ступени восседал мудрец, ведающий музами и пегасами, чуть ниже - два гения, под ними три таланта, а на земле разлеглись остальные.

– О творцы!
– сказал мудрец, - Всевышний кладет на вас ответственную нагрузку.

– Без гонорара?
– спросили дуэтом гении.

– Заткнитесь!
– сказал мудрец.

– А что мы с этого будем иметь?
– спросили таланты.

– Вы - ничего! Кто из безвестных изъявляет желание?

Никто не изъявлял, и мудрец на всякий случай постучал хлыстом о голенище сапога.

Тогда в тени под чинарой поднялся, пошатываясь, пожилой стихотворец, вытер руки о халат и сказал, заикаясь: