– Кавалер! – покачала головой мама. – А теперь это дитя втрескалось, как сейчас говорят, – я же чувствую. Я б тоже в её возрасте влюбилась, если бы меня такой красавец на руках носил. Всё, иди красавец, ложись. Готовься, сейчас принесу горчичники – будем припекать твоё грешное тело.

Глава третья

22 – 23 октября 1989, Городок

В субботу вечером хворь, казалось, отступила. Нечаянный Анин поцелуй в дверях разукрасил болезненный мир щедрыми мазками светло-голубого и темно-синего – надеждой и грустью.

После маминых горчичников, подкреплённых травяным отваром, замотался одеялом с головой, переместился в Леанду.

Закрылся в тронном зале, разглядывал витражами новых ощущений, надеялся на продолжение. Пьеро замирал в сладкой истоме, а Демон-искуситель был загнан в мохнатую нору за ненадобностью – любовь моя не допускала его похабных вывертов. Пусть ТАКАЯ любовь не предусмотрена медицинской наукой, но она, непредусмотренная, существует, даже если НЕЛЬЗЯ.

Я грустил, что Аня ушла, и жалел, что запретил ей меня навещать.

«Твой поступок верный…» – утешал Гном.

Но я жалел.

Я слабый влюблённый человек и не могу жить по правилам, даже очень важным, прописанным в энциклопедиях и кодексах. Я больной человек, меня нужно жалеть и лечить, а лучшей жалостью может стать Анин неожиданный визит, а лучшим снадобьем – её узкая ледяная ладошка на сопрелом лбу…

Затем в царстве Морфея пришли видения. Явился Анин образ: различался каждый волосок из рассатанной косички, просвеченный серыми лучами надвечернего окна; царапинка на мизинце, у ногтика; едва заметная штопка голубых колготок на правой коленке.

Я впитывал, любовался… Вдруг на ковре, подобно стене Валтасара, проявилась огненная рука, начала выводить страшные строки из злополучной энциклопедии, особо выписывая заглавными буквами, что моя любовь – не любовь вовсе, а противная ПЕРВЕРСИЯ.

Я распластался по скомканной простыне, испуганно замер – теперь доведётся отказаться от Ани!.. Морок разогнала Хранительница: взвилась, ощерила двузубую пасть, зашипела на огненную конечность – та, не дописав, втянулась дождевым червём, обдала на прощанье гарью.

В келью возвратилась Аня, которая оказалась вовсе не Аней, а Алевтиной Фёдоровной из детства. Склонилась надомною, юркнула под одеяло, погладила мягкой ладошкой внизу живота (как мечтал когда-то!), пощекотала Демона. Тот довольно заурчал, потянулся навстречу.

Мне стало стыдно: не знал кто это – Аня или Алевтина? Нельзя допустить, чтобы Аня ТАК… Страшная рука из ковра вынырнет, утащит, тыкнет в жёлтые медицинские страницы. Нельзя Ане! И Алевтине нельзя! Но под одеялом темно, а в темноте многое позволено. Значит – можно. Пусть гладит.

Проснулся липкий, с подушкой между ног, замотанный влажной, пахнущей травяным отваром простынёй. Скомканное одеяло валялось на полу. Проявились ночные видения – сладко замлело в животе. Подобрал одеяло, замотался, чтобы заснуть, разгадать, кто посещал меня ночью – Аня или Алевтина?

Уже почти воссоздал вчерашние образы, наполнил теплотой и запахом, даже ощутил шевеление нежных пальчиков в шерсти на груди, которые собрались двинуться ниже, но скрипнули двери, раздались приглушенные шаги.

Откинул одеяло, развернулся недовольно.

В комнате стояли мама и Юрка. Зыркнул на часы – время к полудню.

Мама поставила графин свежего компота на тумбочку, подправила постель, тихонько вышла. Юрка остался.

Поведать пришёл, – догадался я. Лучше бы после обеда или вечером. Такой сон пропадёт! Со временем ночные образы потускнеют, рассеются, и останется лишь пресное послевкусие.

– Проходи, – изобразил слабую улыбку.

– Заболел? – спросил Юрка. – Мать говорила, что ты в грязи вывалялся.

– Промок.

– А мне рассказывали: ученицу домой проводил, – уставился на меня Юрка. Плюхнулся на стул, положил на тумбочку пакет с яблоками.

– Кто рассказывал?

– Сорока на хосте, как всегда. Да ты не тушуйся, – понимающе подмигнул Юрка. – Они сами хотят. Только нужно осторожно… Расскажи.

– Что?

– Как у вас БЫЛО?

– Ничего у нас не было! Провожатых не оказалось. После дискотеки домой завёл. Дождь пустился. Она упала в лужу.

– А дальше?

– Занёс домой.