– От души отрываю! Вишнёвая наливочка, двадцатипроцентовка – как раз для баб-с. Из ресторана – зацокал языком. – Держи, студент – для верного дела не жалко. Вспомни меня, когда разложишь.

– Чего?

– Не чего, а – кого, – гоготнул Юрка.

Я притворился, что не понял. Сердцем чувствую: ТАКОГО не случиться. Не разложу.

Обернул заветный эликсир в приготовленную газетку, кивнул на прощанье и поплёлся домой.

На душе было неспокойно. Юрка, небось, думает, что я за комуняк, или против незалежныков, потому как не умилился всенародному ликованию. Только мне без разницы. Я не скажу об этом Юрке, никому не скажу – пусть думают, что хотят. Проблемы мира людей меня заботят лишь в той мере, в которой посягают на суверенный мир Леанды, рушат гармонию, ломают декорации. Теперь я чувствовал, что такое время настало. Единственное утешение – сегодняшний Майин визит и надежды на вымечтанное «большее».

Дома ещё раз подмёл. Благоговейно распаковал заранее добытую для такого случая коробку «Вечернего Киева» (удержался, не попробовал, не нарушил симметрию обёрнутых в золочёную фольгу выпуклых конусов). Поставил на проигрыватель диск Гайдна, взял «Дневник обольстителя» Кьеркегора, стал ждать, перечитывая излюбленные места хроники соблазнения автором юной Корделии.

Мне бы так. Или хоть, как Юрка – у него всегда получается.

Майя пришла около трёх. Сама. Это было её условие: чтобы вдвоём нас меньше видели. Поначалу обижался на девичьи суеверия, но со временем привык – Майя мне определённо нравилась.

Вот и сейчас: стрельнула глазами, обдала вишнёвым холодом, снизошла кивком на приветствие холопа и самодержавно проследовала в келью. Весь боевой настрой пропал – не то, что разложить, хоть бы дотронуться позволила.

Майя обвела глазами комнату, присела на диван: ноги сдвинула, юбку на коленки обтянула. Подняла глаза на Гомера.

– Это кто?

– Поэт греческий. «Илиада», «Одиссея»…

– Учила в школе.

– Мой талисман.

– В каких делах? – Майя хитро уставилась на меня.

– Пишу порой. Стихи, песни, – кивнул на прислонённую в углу гитару. – С учениками выступаем. Даже на областном конкурсе…

– Спой.

Ещё чего – концерты устраивать. Не для того пригласил. Завтра уедет – и весь концерт.

– В другой раз. Ты лучше книги посмотри. Там, на нижней полке свежее переиздание «Жизни господина де Мольера» Булгакова. А внизу, в тумбочке – диски. Можешь выбрать.

– Не хочу. Что играет?

– Гайдн.

– Пусть играет. А ты неплохо устроился. Только тесно у тебя. Завалено.

– Это от книг, – смутился я (все женщины одинаковы – и мама о том). – Сейчас столько издают! Со службы возвратился, заглянул в книжный – глазам не поверил! Теперь вот… – развел руками.

– Да уж! – Майя огляделась. – Книжный Плюшкин. Я тоже читать люблю, но библиотечные, или беру в кого. Не коплю.

– У меня детский комплекс. Почти по Фрейду, который пишет, что все странности от несбывшихся желаний. У меня – от книжного голода, когда за Булгакова приходилось макулатуру сдавать, и то без гарантии.

Присел напротив. Глаза самовольно примагнитились к Майиным ногам.

– Не смотри, дырку протрёшь, – заметила девушка. Зарумянилась, отвернула колени, приоткрыла острый треугольник загорелого бедра.

– Извини.

Причём тут «извини»! Тем, кто говорит: «извини» – девчонки не дают, – учил Юрка.

– Ты посиди, – я поднялся со стула, разрешая глупую сцену, – на стол соберу. У нас сегодня два повода – радостный и грустный: твой первый приход и завтрашний отъезд.

– Не нужно, – отмахнулась Майя.

– Нужно! Я сейчас.

Кинулся на кухню. Достал запотевшую бутылку, конфеты. Расположил на подносе. Торжественно кивнул портретику Пушкина над кухонным столом и пошёл к Майе.

Гостья немного освоилась: сидела на диване, листала Блока. Беззвучно нашёптывала.

Поставил поднос на журнальный столик. Сел возле Майи, взял её руки, державшие книгу. Девушка вздрогнула, подняла глаза.

– Блока любишь? – спросил, пытаясь побороть липкую робость. Голос дрожал.

– Блока тоже. Ты думал, если у меня дома книгами не завалено, то стихов не читаю?

Я забрал книгу, отложил на стол. Стиснул её ладошки, уловил цветочный запах – как в первый раз, на дискотеке.

Быть или не быть!

Решительно и властно (сам удивляясь такой решимости!) подхватил Майю на руки, плюхнулся на диван. Осторожно усадил на колени.

– Ты чего?.. – испуганно выдохнула Майя, пробуя высвободиться.

– Завтра уедешь, буду скучать. – Прижал сильнее за тонкую талию, сцепил пальцы в замок.

– Обещал же, что ничего такого… А если зайдут?

– Не зайдут. Мать к родственникам уехала, будет вечером. Больше никого нет.