Выстрел в ночи

Аннотация

Это детектив, написанный в стиле художественного изложения. Выстрел в ночи! Кто стрелял? Случилось ЧП. Что этому предшествовало? Виновники, виновник или виновница происшествия? Кто? Когда будет раскрыта тайна происшествия в начале, в середине или в конце детективного произведения? Для этого стоит почитать это произведение. Я принимал участие в его расследовании. Может, пожелаете пройти по этому делу вместе со мной? Возможно, вы бы лучше исполнили роль следователя. Попробуйте!

«Истина в глубине». Демокрит (ок. 460 – ок. 370 до н.э.) древнегреческий философ. Каждые сутки милицейской службы полны происшествиями разного характера. Но какой характер не носило бы происшествие, оно всё равно подлежит рассмотрению и принятия по нему соответствующего решения. Что касается происшествия связанного любым образом с работником милиции, то здесь в обязательном порядке задействуются инспекция по личному составу. Ныне такая служба называется собственной безопасностью. Это раньше такая служба называлась инспекцией по личному составу сотрудников МВД республики. В начале 90-х годов эта самая инспекция была поделена на два отделения: собственно инспекция по личному составу и оперативный отдел внутренней безопасности. Инспекция по личному составу – подразделение милиции, которое являлось самостоятельным структурным оперативным подразделением центрального аппарата Министерства внутренних дел Республики Казахстан. Во вторник, 17 декабря 1993 года в оперативной сводке по Министерству внутренних дел Республики Казахстан имело место сообщение о самоубийстве оперуполномоченного отделения уголовного розыска одного из городских отделов внутренних дел лейтенанта милиции Мусаева Бауржана Сериковича. В короткой информации сообщалось, что 16 декабря Мусаев, на почве алкогольного опьянения, беспричинно выстрелил себе в голову из служебно-штатного пистолета системы Макаров калибра девять миллиметров. Министр внутренних дел пробежал глазами по другим пунктам сводки происшествий за сутки. И вновь вернулся к первому, он снова его прочитал. Попытался сосредоточиться и на других сообщениях. Но это ему удавалось с трудом. В первом пункте сводки значилось о гибели лейтенанта милиции. Гибель офицера тяжёлым грузом давила на самые больные точки возбуждённых чрезвычайным сообщением нервов. Генерал не раз видел разные смерти, но всякий раз встреча с ней болью отдавалась в сердце. Да и можно ли привыкнуть к подобным трагедиям? У министра сын такого же возраста, как погибший Мусаев. Само собой ему представилось состояние родителей погибшего парня. Он сам отец взрослого самостоятельного молодого человека. И всё равно, одно дело представлять такое и мерить подобную трагедию на себя и другое дело получить такое трагическое известие о своём ребёнке. Однако служба не позволяла министру впадать в сентиментальность и распускать слёзы жалости с душевными причитаниями. Необходимо было немедленно разобраться в случившемся. «Быть не может, чтобы человек беспричинно убил себя даже в состоянии алкогольного опьянения», – размышлял о случившемся генерал. Удивительно быстро пройдя необходимые инстанции, распоряжение о проведении служебного расследования обстоятельств гибели лейтенанта Мусаева, легло на стол старшего оперуполномоченного по особо важным делам отдела внутренней безопасности МВД майора милиции Лёвина Сергея Васильевича. Он только и успел дочитать распоряжение, как раздался телефонный звонок. – Лёвин, слушай сюда, – голос начальника призывал к особому вниманию, – дело по Мусаеву на контроле у министра. Так что давай, оперативно собирайся и срочно вылетай на место. Вот что; будет лучше, если сейчас зайдёшь ко мне. – Кому будет лучше? – пожелал уточнить Лёвин. – Тебе будет лучше! Ну, всё, кончай валять дурака, срочно дуй ко мне! Понял? В ту же секунду в трубке телефона со стороны майора поднялась шумная буря в виде сплошной помехи. – Ало! Лёвин! Что там происходит, что за шум в телефоне? – Ничего! Как вами велено, срочно дую в вашу сторону. На другом конце трубки раздавались частые гудки. Видимо начальнику сейчас было не до шуток. В отдельном кабинете на фоне окна за большим столом восседал полковник внутренней службы Николай Михайлович Воробьёв. На приставном столе, так же как и у него, лежали исписанные листы бумаг. Те, которые были отработаны на пишущей машинке или набраны и распечатаны на единственном в отделе компьютере, лежали аккуратными стопочками. Остальные же стопочками и по отдельности листы исписанных проектов заключений служебных проверок, справки разного рода располагались в рабочем беспорядке. На боковом столике разместились четыре телефона. Хозяин кабинета и сам прекрасно понимал, что говорить одновременно по четырём телефонам не в состоянии, но отказаться от давно заведённого внутреннего порядка был не в праве. Один аппарат без диска набирателя номера был прямым с заместителем министра, самый массивный предназначался для оперативной связи, общегородской и аппарат для внутренней связи ничем не отличались от обычных телефонных аппаратов. Дверь распахнулась одновременно со стуком в неё. Лёвин поздоровался с начальником и присел на предложенный стул. Полковник отложил бумагу, над которой работал, снял очки и без промедления приступил к инструктажу: – Наша милиция не только хорошо отмечает День республики, но ещё и мочит сама себя в праздничный день. Лейтенант, которого учили четыре года, воспитывали, доверили оружие на постоянное ношение и хранение, взял и застрелился. О чём тебе уже известно. Что случилось, почему он решил застрелиться? Ни министр, ни его заместитель, да и я сам не верю, что такое могло случиться с офицером вот так – внезапно, беспричинно. Необходимо провести тщательное служебное расследование. Надо выяснить действительно ли всё случилось так, как доложено. Министр вне себя. Ты у нас опытный «важняк», а потому учить не собираюсь. Лишь одно подчеркну. Дело у самого на личном контроле и потому смотри, чтобы после по тебе не пришлось бы проводить служебную проверку. Понял? – Так точно, понял! Пить только из своего стакана, строго пользоваться в бане только своими тапочками… – Ну, хватит! Дело серьёзное и надо поспешить с отлётом, – начальник оборвал весёлую ноту подчинённого – Извините, Николай Михайлович! Да всё мне понятно, не подведу. Разрешите идти проверить готовность самолёта к моему отлёту? – Давай, давай, топай, любимчик замминистра! – Товарищ полковник, обижаете! Ну, какой там любимчик. Вы же сами нахваливаете меня ему. – А это я тоже пошутил! Вроде как тебе «ни пуха, ни пера» пожелал. – К чёрту! – Смотри «Кутузов» не перепутай: детям мороженное, а бабе цветы, то есть летишь туда, где случилось ЧП, а не к чёрту, – улыбнулся Воробьёв. – Ну, вот, это совсем другое дело! Самый главный инструктаж от вас только что получил. Теперь и на душе стало легче! Деятельность инспекции по личному составу МВД республики по установленному положению координировали и контролировали сам Министр и его заместитель, курирующий подразделения министерства по работе с кадрами и учебными заведениями. Служебная деятельность Инспекции осуществлялась на основе конспирации, сочетания гласных и негласных методов и средств оперативно-розыскной деятельности, персональной ответственности каждого работника Инспекции за состояние дел на порученном участке работы и выполнение отдельных поручений. Основными задачами Инспекции по личному составу МВД являлись: предупреждение, выявление и пресечение правонарушений, планируемых к совершению, совершенных либо совершаемых сотрудниками, гражданскими служащими и работниками системы МВД Республики Казахстан, а также выявление их коррупционных связей. Обычно работников милиции не руководящего состава в служебные командировки направляли железнодорожным или автомобильным транспортом. Но такое чрезвычайное происшествие, как самоубийство офицера требовало незамедлительного расследования и не терпело обычного отношения к делу. Требовалось срочное вмешательство. А потому назначенного на проверку майора отправили на место происшествия на самолёте. После обеда следующего дня майор милиции Лёвин был на месте предстоящей служебной проверки по факту самоубийства. Как обычно, его в аэропорту уже встречали сотрудники кадрового аппарата городского отдела милиции. Подполковник Анучин и майор Садыков по дороге в гостиницу рассказывали о случившемся чрезвычайном происшествии. Подробности, о которых говорили офицеры, как бы нарастили на скелет сухого донесения ту материю, которая помогла более реально воспринимать уже известный факт. Из собранных материалов и устных пояснений Лёвину стало известно, что лейтенант милиции Мусаев 16 декабря в конце дня убыл с работы и поехал к своей девушке Балтабаевой Гуле. В связи с праздником, Днём независимости республики для девушки это был не рабочий день. Потому она уже давно была готова ехать на праздник со своим молодым человеком, которого уже второй час ожидала у себя дома. По случаю праздника они выпили немного спиртного у неё в квартире. После чего молодые люди отправились к общим знакомым праздновать 16-е декабря. Часы отдыха круг друзей провёл весело. Время незаметно летело. И уже поздно возвращаясь домой, Бауржан и Гуля поссорились. На этой почве Мусаев, ведя себя нервно возбуждённым, обидевшись на девушку, оставил её в стороне и, немного удалившись от неё, выстрелил из пистолета себе в голову. Лёвин должен был быть готов к завтрашней встрече с Балтабаевой Гулей. Возможно, единственной свидетельницей случившегося происшествия. Причём надо было быть готовым к этой встрече на столько, чтобы получить от неё ясные ответы на некоторые интересующие его вопросы. «Итак, – продолжил свои размышления майор, – надо выяснить: имел ли Мусаев разрешение на постоянное ношение табельного оружия и если это так, то с какого времени имеет подобное разрешение; имел ли он достаточные навыки обращения с пистолетом. Отличался ли лейтенант вспыльчивостью, каков его тип характера. И, наконец, действительно ли в момент выстрела девушка находилась, как она пишет в объяснительной записке, на расстоянии 20 – 25 метров? И если это так, то могла ли она видеть, как Мусаев, вынул пистолет и приставил его к височной части головы? Не мог ли находиться рядом с лейтенантом в момент выстрела кто-то другой или один из тех, с кем он расстался несколько раньше? А не разгорелась ли их ссора не на улице, а ещё в гостях? В той компании собрались все молодые, все холостяки и холостячки не всегда пользовавшиеся «тормозами». Возможно, что вспышка ссоры могла разгореться на почве ревности или предательства. А месть со смертельным исходом явилась выходом энергии обиды и мщения. Странно всё это. Она находится в стороне, он – в 20 – 25 метрах… Прямо, как на дуэли. А может, оно так и было? Всё это…» Его размышления оборвал стук в дверь гостиничного номера. Лёвин поспешил выяснить, кто к нему пожаловал и помешал ему думать о происшествии. Лёвин открыл дверь в её проёме стоял майор Садыков с двумя молодыми женщинами. Садыков сразу объявил: – Товарищ майор, а мы к вам! Можно? Лёвин отступил, пропуская их: – Проходите! Прибывший офицер, пропустив первыми женщин и прикрывая дверь, продолжил: – Сергей Васильевич, рабочий день закончился, пора и отдохнуть! Вот, знакомьтесь: Лена и Валя,– представил он своих спутниц. – Очень приятно! – Нам тоже, – ответила, улыбаясь, та, которую представили Леной. Садыков стал выкладывать из пакетов на стол бутылки коньяка, напитков и какие-то свёртки, видимо, в них было съестное. Понимая, что к чему, Лёвин поспешил остановить непрошеные действия нежданного гостя: – Погодите, Марат Мустафаевич! Я уже поужинал, а самое главное: для такого отдыха здесь не место, да и не время. Извините, мне некогда. Да и работа ждёт завтра. Разве не так? Демонстративно показывая своё удивление, гость стал настаивать на своём: – Сергей Васильевич, вы же у нас впервые! Наши национальные обычаи не позволяют нам поступить иначе. Вы наш гость! Вот и мои подруги очень пожелали познакомиться с вами. Прислушайтесь к голосу большинства. Мы же не призываем пьянствовать. Просто посидим, поднимем два-три тоста в вашу честь и за дружбу. – Марат Мустафаевич, вы меня не поняли. Я прибыл в ваш город не отдыхать, а работать и как вы понимаете, не по своей воле. Так что извините! А вас и ваши обычаи я очень уважаю. Возможно, для этого у нас будут другие обстоятельства и другое время. А сегодня и сейчас, простите меня, наши посиделки с тостами никак не возможны. – Да мне знаете, очень неудобно перед девушками. Я могу оказаться в очень неудобном положении перед этими красавицами. – Я так не думаю. Они поймут вас. И меня тоже поймут, я в этом уверен. – Ну, тогда можно вас на пару слов в коридор? – А может здесь? – Нет, чисто служебный разговор. Я не смею подвергать девушек испытанию по хранению служебных секретов. – Ой, ой секреты пошли, – засмеялась Валя. – Да уж ладно, мы не гордые, можем выйти, а вы обсудите служебный вопрос, – добавила Лена. – Ну, что вы! Мы выйдем, – Лёвин направился к двери. В коридоре разговор проходил в том же русле. Лёвин непоколебимо стоял на своём: – В конце – концов, если вы так горите остаться со своими девицами в этом номере, то я вынужден немедленно собрать свои вещи и просить администрацию гостиницы переселить меня в другой номер. – Хорошо, хорошо! Ну, что вы такое говорите, Сергей Васильевич? Только не надо обращаться к администрации, не надо переселяться, мы уходим. Так бы и сказали, что устали. А то ведь мы сразу друг друга не поняли. – Да и к тому же, какой отдых? Погиб наш сотрудник, офицер. А вы говорите – отдохнём. При таких обстоятельствах такие посиделки совершенно не уместны. – Да, да, конечно. Извините нас. Мы уже уходим. Больше убеждать назойливого гостя не пришлось. Он был вынужден забрать принесённые с собой пакеты с бутылками и закусками и увести с собой девушек. Лёвин вернулся к своим рассуждениям. Он вновь прокрутил в голове всё то, что обдумал до незваных гостей и, найдя оборванную нить мыслей, продолжил: «Каждый новый вопрос рождает другие вопросы. Чёрт побери! А при чём тут чёрт? Работа такая товарищ майор! Пора бы и привыкнуть, что в нашей работе всё начинается с кучи вопросов, которые надо терпеливо, но очень быстро и осторожно распутывать. Происшествия случаются мгновенно, а разгадываются они долго, порой годами, а то и вовсе не раскрываются. Вот когда происшествия не раскрываются, становится до крайности стыдно и неотвратимо гадко на душе. Но ладно, хватит настраивать себя на худший результат. О деле, о деле думай! Итак, у кого ещё из участников встречи с Мусаевым в тот вечер было табельное оружие? Куда девалась отстреленная гильза? У лейтенанта из шестнадцати патронов осталось пятнадцать. Пуля не найдена. Есть ли в месте входного отверстия от пули следы выброса взорвавшегося при выстреле пороха?». Все эти вопросы и версии Лёвин занёс к себе в блокнот. Майору Лёвину для работы предоставили просторный кабинет одного из заместителей начальника милиции города. Ему доложили о прибытии в назначенное время свидетельницы происшествия Балтабаевой Гули. Возможно, она действительно была единственной свидетельницей происшедшего. Усаживая девушку напротив себя, майор очень внимательно визуально изучал её. Было видно, что Балтабаева глубоко переживает гибель своего друга. Она почти слово в слово пересказала то, что пояснила в объяснительной записке. Обычно не посторонний свидетель говорит о происшествии, которое имеет для него какое-то значение, более просторно и не забывая при этом высказать свои предположения и выводы. А здесь, девушка подавленная недавним трагическим событием говорит об этом сухим языком инспектора милиции. Что же её заставляет придерживаться рамок, в которые втиснуто её письменное объяснение о случившемся? Лёвин, как бы говоря об известном ему факте, спросил: – Если вы в момент выстрела находились в 20 – 25 метрах от Мусаева, то, как могли капли его крови долететь до вас? Лицо девушки переменилось, и оно уже выражало смятение. Лёвин прямо таки впился своим внимательным взглядом в лицо Балтабаевой. Та, не выдержав прямого сверлящего взгляда, опустила глаза. Майор понял реакцию девушки на свой вопрос и потому наступал, назвав её по имени, показывая тем самым своё доброжелательное расположение к ней: – Гуля, вы не волнуйтесь. Помогите мне разобраться в некоторых деталях нашей трагедии. Я вас очень прошу, расскажите, как получилось, что капли крови Мусаева, попали на ваше пальто? Она начала не уверенно: – На моём пальто не было крови. – Ну, да, их теперь не видно, потому что вы зачистили испачканные места. Так? А главного вы не учли, – Лёвин сделал паузу и, не отрывая взгляда от лица девушки, продолжил, – кровь отмыть с ткани на сто процентов невозможно. – У меня руки были в крови, потому что я подбежала к нему, взяла его голову и… Ну, в общем, кровь могла попасть на пальто когда я держала его голову. Ну, или от моих рук, которые тоже были в его крови. – Это понятно, но я спрашиваю о другом. Не хотел принимать решения, пока не поговорю с вами. Теперь я вынужден сделать это, так как вы не смогли ответить на мой вопрос. Собеседница смутилась, что было явно заметным. То ли желая себя поддержать, то ли стараясь выяснить, что имеет в виду майор, она спросила: – Я всё рассказала, как было. А какое решение вы не хотели принимать? – Теперь я вынужден сделать это. Ваше пальто для выяснения точности ваших показании будет передано в криминалистическую экспертизу, где без труда будет выяснено по остаткам от пятен крови и их размерам расстояние, на котором вы могли находиться в момент выстрела. Могу для вас раскрыть ещё один служебный секрет. Говорить? Или же вам и теперь всё равно? Девушка уже не смотрела в лицо следователю. Думая о чём-то своём, она бесцельно водила пальцем по поверхности полированного стола. – Ну, так как? Говорить? – нарушил молчание Лёвин. Теперь её ответ последовал незамедлительно: – Да! – Так вот, если в момент выстрела вы находились рядом с погибшим, то обожженные ворсинки на вашем пальто или частицы пороха, выброшенные при выстреле, которых не вооружённым глазом и без специального анализа установить не возможно, смогут многое рассказать опытным криминалистам. Я и сам хотел бы, чтобы вы действительно оказались не причастной к гибели лейтенанта. Гуля заплакала. Лёвин хотел пожалеть её, успокоить, но сейчас он не имел права делать этого. Ситуация была не критической, а ему было необходимо видеть реакцию опрашиваемой на свои слова. Он продолжил наступление: – По результатам экспертиз криминалисты составят соответствующий акт, который будет приобщён к делу. А куда нам и вам деваться от фактов? Как вы говорите, других свидетелей кроме вас, в ту трагическую минуту не было. В таком случае кто сможет подтвердить вашу не причастность к случившемуся? Но первым возникнет такой вопрос: «Почему Балтабаева намеренно скрывает факт нахождения в момент выстрела в непосредственной близости от погибшего?». Девушка, не выдержав прямой откровенности заплакала. Всхлипывая от плача, она заявила: – Я ничего не скрывала! Лёвин, как бы, не обращая внимания на попытку девушки оправдаться, продолжал: – Итак, намеренное сокрытие истинного факта. А за ним следует другой логический вопрос: «А не произвела ли тот выстрел из пистолета Мусаева сама Балтабаева?». – Нет, что вы? Я не стреляла, он сам… – Я верю вам, а вот как это доказать? И у меня, и у других возникают вопросы, на которые необходимо ответить теперь или после проведения специальных экспертиз. Но думаю, для вас будет лучше, если это мы сделаем немедленно. Побеспокойтесь о себе сейчас. Потом будет поздно. Я ведь знаю, что вы что-то недоговариваете. Может выстрел произошёл случайно, не намеренно и Мусаев вообще не думал стрелять сам себе в голову? Лёвин услышал от Балтабаевой то, чего никак не ожидал: – Извините, я очень устала. Давайте поговорим об этом завтра? Я больше не могу, устала. Лёвин, ничего не отвечая ей, оставил своё место и направился к окну. Как бы размышляя над предложением девушки, он закурил сигарету и стал смотреть в окно. Там было пасмурно и холодно. Лёгкий холодный ветерок рывками перемещал по асфальту мелкий мусор. Из выхлопных труб проезжавших машин зима вырывала былые клубы отработанных газов и уносила с собой, растворяя их в морозном воздухе. С шумом подъехавшая к зданию ГУВД белая автомашина «Волга», из которой вышел полковник милиции, вернула Лёвина к начатому делу. Он обернулся к сидевшей на том же месте девушке. Она виновато опустила взгляд на стол. «Возможно, она скрывает чьё-то присутствие на месте происшествия, а то и его причастность к самоубийству лейтенанта. И теперь хочет выиграть время, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию с тем, кто нам неизвестен», – размышлял Лёвин. А вслух ответил на затянувшуюся паузу так: – Ну, зачем же откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Или вы хотите дождаться акта специальной экспертизы? Но я думаю, что вы хотите до завтрашнего дня получить новую консультацию у того, кто вас научил так излагать о случившемся. В ваших словах, да и в письменных объяснениях прямо таки сквозит опытный слог работника милиции. Кто вас консультирует по случившемуся? Видимо, вы каким-то образом замешаны в этом деле и потому боитесь справедливой ответственности. – Нет, совсем не так! – А как, в таком случае? Я не верю, что вы устали. Тем более что я на вас не давлю и, даже наоборот, стараюсь помочь: разложил вам, как на блюдечке, все возможные варианты исхода вашего умолчания подробностей. А теперь вижу, что вы кого-то скрываете. И если это так, то не случится ли, что вы явитесь соучастницей виновника гибели сотрудника милиции? Вот и думайте, стоит ли выгораживать того, ради которого вы хотите принести неоценимую и никому не нужную жертву. Только вот думать вам сутки я ни за что не дам. Тем более что вся правда рано или поздно раскроется и тогда всё-таки придётся расплачиваться, но уже более дорогой монетой. – Подождите, я сейчас, – она бегло глянула на майора и, как бы собираясь с силами, глубоко вздохнула и только через десяток секунд, собираясь с мыслями начала говорить: – Это не я! Сейчас я всё расскажу, и вы сами убедитесь, что я не виновата. Я дружила с Бауржаном. В тот день он пришёл ко мне раньше обычного, часов в пять дня. Часа через два пошли к его друзьям отметить День республики. Когда уже хорошенько посидели там, он стал хвастать своим пистолетом. – А почему он стал хвастаться пистолетом? – перебил её Лёвин. – Я не знаю, но кажется, ему на днях выдали какое-то разрешение носить его постоянно с собой. Он ещё говорил, что теперь он может применить его в любой ситуации. Среди нас были ещё другие офицеры милиции. Того, который был постарше остальных, они называли капитаном. Он и попросил убрать пистолет и больше его не вынимать. Потом Бауржан приревновал меня к своему другу. Наверное, он из-за этого помрачнел. Даже чуть ссору не затеял. Мне показалось, что он больше других захмелел. Потом он исчез. Я пошла искать его. Он был на улице, курил. У него было такое обиженное состояние. Я как могла, успокаивала его. Потом он стал приставать ко мне. Я немного обиделась на него. Когда баловались, рукой ощутила у него под мышкой пистолет. Он вновь вынул его и стал демонстрировать передо мной. Я боялась, что пистолет может выстрелить и, предупредила его об этом. А он только смеялся. Он говорил, что умеет отлично обращаться с оружием, особенно со своим пистолетом. Что-то громко щёлкнуло, я не видела, было темно. Я испугалась и как-то машинально потянулась к его руке с пистолетом. А он в это время стал отстранять мою руку и друг выстрел. Отстраняя мою руку своей свободной рукой он, наверное, машинально руку с пистолетом резко притянул к себе. Ну, понимаете, когда человек не хочет что-то отдать из своей руки, он эту руку отнимает в свою сторону и повыше. Так и получилось, что пистолет оказался в области его головы. Я сначала ничего не поняла. Бауржан как-то дёрнулся в сторону и упал. Я быстро подскочила к нему, он лежал на земле. Пыталась немного приподнять его голову и ощутила на руке что-то липкое и тёплое. Только потом я поняла, что это его кровь попала мне в руку. Он лежал на земле, а в ушах у меня звенело. У меня по сей день такое ощущение, будто это, случилось со мной не наяву, а во сне. – Что было дальше? – Лёвин отрывал Гулю от эмоциональных переживаний. – Когда я сообразила, что случилось, побежала в сторону. Остановилась в шагах десяти от того места. Я не знала, что делать. Хотела кричать, но внутри всё дрожало, и даже не знала тогда, что кричать. И внутренний страх сковал меня. Знаете, будто это всё не со мной и не с Бауржаном случилось. Не знаю, сколько я так простояла. Потом вернулась к нему. Я думала, что он ещё жив. Наклонилась над ним, позвала его. На его лице не было крови. Но он не подавал признаков жизни. Я ещё больше испугалась и побежала в дом. Сразу даже не могла сообразить, где находится та квартира, в которой мы были. В общем, я залетела туда, сообщила, что Бауржан застрелился из пистолета. Вызвали скорую помощь, а кто-то позвонил в милицию. Все, кто там были, выбежали на улицу, а я осталась. Ноги сделались ватными и, я не смогла двигаться. Только там, в квартире, смогла рассмотреть свои руки. Одна рука была в крови. В квартире никого не было. Пошла в ванную и вымола руки и лицо. Вот и всё. Лёвин задал ещё один вопрос: – Скажите, поблизости, когда вы с Бауржаном находились на улице, никого не заметили? Может, кто-то спешно прошёл недалеко от вас? Может, кто-то подходил к Мусаеву прикурить сигарету или ещё за чем-либо? – Нет, никого не видела и при мне, никто к нему не подходил. Да и поздно было, полночь. Зимний холод, темно… – А почему вы раньше об этом говорили иначе? Гуля молчала, будто находилась в состоянии раздумья или просто не решалась сознаться. Лёвин, делая на бумаге какие-то записи, попытался помочь ей: – Ну, теперь-то какой смысл замалчивать об этом. Тем более, что это не самое главное. – Мне так велели говорить и так же писать об этом. – Кто так велел? – майор был весь во внимании. – Подполковник Валиев. – А как он это вам объяснил? То есть для чего нужно было скрывать истину? – Ну, он сказал, что если я расскажу, что Бауржан хвастался пистолетом, баловался им, то и меня могут привлечь к ответственности. Он говорил, что следствие может не точно разобраться во всём и, вину за убийственный выстрел переложат на меня. Ведь я касалась пистолета. На нём могли остаться следы моих пальцев. – Ясно! А Мусаев в те последние минуты действительно был в невменяемом состоянии от выпитого алкоголя? – Он был, достаточно выпивши, но не настолько, чтобы вовсе не соображать, что делал. – Так! Из показаний тех, кто в тот вечер видел Мусаева, явствует, что никто из них не видел и не подозревали о том, что при нём был пистолет. Так как же? Вы же говорите, что он не один раз вынимал оружие из-под мышки и всем демонстрировал его. – То вы уговариваете рассказать, как всё было на самом деле, то теперь мои слова берёте под сомнение. – Не обижайтесь! Я хочу разобраться во всём до мелочей, потому желаю уточнить некоторые детали. Пока что я вижу, что в случившемся вашей вины нет, – Лёвин успокоил собеседницу. – Он всем показывал свой пистолет. И вообще он был немного хвастливым человеком. Старался показывать себя с лучшей стороны. Ну, и в нём была некоторая завистливость к другим сослуживцам. И в тот раз он как-то хотел показать всем, что он теперь равный с бывалыми операми. И, наверное, потому он показывал, что ему уже вполне доверяют боевое оружие на постоянное его ношение при себе. Насколько я знаю и помню, он вынимал свой пистолет в квартире один раз. А когда его попросили больше не трогать оружие, он послушно выполнил это, – твёрдо ответила девушка. – А куда делось оружие Мусаева после выстрела? – Не знаю! Наверное, оно лежало где-то рядом с ним. – Но вы сами лично видели пистолет рядом с трупом лейтенанта? – Нет, не видела. Да разве мне тогда было до этого! Потом, когда все убежали на улицу, где лежал Бауржан, я то осталась в квартире. Я еле нашла силы отмыть руки. Я хотела отмыть их потому что, видя его кровь на руке, мне становилось не по себе. Это было более чем ужасно. И сейчас мне всё-то кажется каким-то не реальным. Будто я сейчас выйду отсюда и там, в коридоре я встречу Бауржана. Она, немного помолчав, спросила: – А что, пистолет потерялся? – Нет, не потерялся, но его не сразу нашли. Об этом… Разговор был прерван широко распахнувшейся дверью кабинета и вошедшим в него полковником милиции. Энергично направляясь к Левину, он шутливо говорил: – А-а, вот куда спрятали столичного гостя! Ну, здравствуйте, здравствуйте! – вытянув для приветствия руку, он приближался к майору. – Старший оперуполномоченный по особо важным делам отдела внутренней безопасности МВД майор милиции Лёвин, – представился полковнику. – Знаем, знаем, уважаемый! А я начальник городской милиции Асокин Владимир Константинович! – начальник казался человеком весёлым, дружелюбным. Улыбаясь, он продолжал говорить: – Как устроились? Есть ли жалобы? Моментом устраним, а виновных накажем! Может, есть какие-либо пожелания? Исполним! – Спасибо! Устроили меня очень хорошо, жалоб нет, никого наказывать не надо. Да и пожеланий у меня пока что нет, – настороженно ответил Лёвин. – А-а, Гуля, здравствуйте! – как бы только сейчас заметил он девушку. – Здравствуйте, Владимир Константинович! – поздоровалась она с начальником. – Доченька, пожалуйста, побудь немножко в коридоре, нам с майором надо поговорить. Балтабаева послушно последовала на выход. У дверей она обернулась и виновато посмотрела на майора. Как только она покинула кабинет, полковник, приглашая Лёвина присесть, занял её место. Майор был уверен, что полковник желает поговорить с ним о случае с Мусаевым. И он не ошибся. – Да а, служба у нас с вами не из лёгких. Одно дело, когда воюешь с бандитами и хулиганами и совсем другое, когда приходится переживать потерю офицера. С утра до ночи, как белка в колесе, крутишься. Суток не хватает, чтобы всё хорошенько охватить. Жена ругается, что больше внимания уделяю своим сотрудникам, нежели собственным детям. И надо же, этот Мусаев казался дисциплинированным, воспитанным офицером. Не то чтобы выпившим, но даже и с запахом спиртного он на работе не появлялся. А на проверку оказался невменяемым алкоголиком. Надо же, так напиться, чтобы не помнить, что делает. Невыдержанная молодёжь, обиделся на девушку и давай сразу стрелять в себя. Любовь! Ничего не попишешь. А в старину, сколько молодых людей кончили себя из-за любви! О-о, не перечесть таких историй. Сколько будет жить на земле любовь, столько и будет от неё несчастии. Себя не пожалел, так подумал бы он о родителях, о своих товарищах, о нас – его начальниках. Вот так вот, учишь их, готовишь их молодых к новым ступеням службы, а он вот, взял, да и застрелился. – А я бы не стал, всё трагическое списывать на людскую любовь. А дело с лейтенантом Мусаевым, возможно никак не связано с любовью. Надо с этим делом внимательно разбираться, – возразил Лёвин. Владимир Константинович тут же поддержал своего собеседника: – Вполне согласен, но вот только данный случай, как нельзя подходит к подобным ситуациям. – Не буду спорить, что к чему больше подходит, но на сто процентов уверен в том, что мы должны внести в случившееся чрезвычайное происшествие полную ясность. Меня направили сюда разобраться с этим ЧП и доложить министру мотивы, причины, всё то, что могло способствовать гибели офицера. Это хотя бы ради того, чтобы впредь подобное не случилось. – Естественно! Я тоже с этим согласен. И как вы уже поняли, в этой истории всё ясно до предела. Остаётся только написать заключение и наказать тех непосредственных начальников, из-за бесконтрольности которых могло такое случиться. Правильно, Сергей Васильевич? – Правильно! Но в этой истории ещё не всё находится на своих местах. – А что именно? Лёвин, собираясь с мыслями, вновь закурил. Полковник последовал его примеру и тоже задымил сигаретой. Желая получить ответ на свой вопрос, Асокин повторил его. Майор не стал больше испытывать терпение Владимира Константиновича: – Нет отстреленной гильзы, не найдена пуля, убившая лейтенанта и, почему-то пистолет Мусаева был найден на месте происшествия только под утро, а не сразу. Полковник улыбался и утвердительно кивал головой, как бы показывая, что эти вопросы давно уже не вопросы, а известная мелочь. А вслух он, не снимая с лица вывеску озабоченности случившимся, незамедлительно стал пояснять: – Да Бог с ней, с гильзой! Для чего она в такой понятной ситуации нужна? А пуля прошла на вылет и улетела. Она та, эта пуля, какую роль может сыграть теперь? Хоть пулю найди, хоть чёрта найди, лейтенанта всё равно уже не вернёшь. А с пистолетом дело ясное! Было темно, нашли его не сразу, а только под утро. Пистолет его, номер соответствует, магазин без одного патрона в магазине пистолета. Ну, в общем-то, всё на своих местах!

Конец ознакомительного фрагмента.